Черный дым, поднявшийся над городом, сообщил топчущему Русскую землю Христову воинству, что здесь их уже ждут. И вот уже несколько дней крестоносцы стоят под стенами детинца, собирают осадные сооружения и активно готовятся к штурму.
Это обстоятельство беспокоило и нервировало князя. Если рыцари как следует подготовятся, а затем пойдут слаженно на приступ городских стен, то, пользуясь огромным численным превосходством, они смогут вести атаку непрерывно, не давая ни минуты отдыха русским ратникам. А когда псковичи обессилят от ран и ратных трудов, крестоносцы опрокинут их мощным ударом и войдут в Кром. Тогда все, тогда конец. Правда, была надежда на то, что подоспеет помощь из Великого Новгорода, но Довмонт уже уяснил для себя одну простую вещь – когда дело касалось новгородцев, то ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Придут они или нет, про то один Бог ведает, а князю надо было спасать город. И Довмонт нашел решение.
Надо было любой ценой помешать крестоносцам закончить подготовку к штурму, атаковать их тогда, когда они меньше всего будут этого ожидать, спутать «божьим дворянам» все планы и заставить Христово воинство либо отойти от города, либо бездеятельно торчать под его стенами до тех пор, пока не подойдет подмога. И не беда, что врагов в несколько раз больше, чем псковичей, Довмонту не привыкать сражаться малой силой против превосходящего врага. Псковский князь верил в свое ратное умение и удачу, верил в своих гридней и псковских ратников, которые будут не щадя жизни биться за родной город.
Рано на рассвете, когда в небе медленно блекнут звезды, а узкая полоска зари выпросталась над линией горизонта, русская рать собралась у городских ворот. Впереди стояли конные гридни Довмонта, не раз и не два побывавшие в смертельно опасных и кровавых схватках, те, кто когда-то пришел с ним из Литвы, лучшие из лучших, вернейшие из верных. Закованные с ног до головы в тяжелые доспехи, эти железные бойцы ни в чем не уступали своим немецким противникам и, словно изваяния, гордо восседали на своих боевых конях. За конными гриднями Довмонта стояло пешее и конное псковское ополчение. Это были люди, закаленные постоянными войнами на границе как с литовцами, так и с немцами. Последними плотно сбившейся гурьбой стояли крестьяне из окрестных сел и деревень, вооруженные чем попало: топорами, вилами и рогатинами. Они горели желанием посчитаться с заклятым врагом за сожженные дома, вытоптанные поля и разоренную землю. Ждали князя.
Довмонт был в Троицком соборе. Положив свой меч перед алтарем и встав на колени, князь молился о ниспослании победы над латинским воинством, которое с огнем и мечом пришло на Русскую землю. Просил Бога даровать храбрости его ратникам, укрепить их дух в предстоящей лютой сече с католиками. Закончив молитву Довмонт медленно поднялся с колен, а игумен Сергий взял княжеский меч и, опоясав им князя, благословил на битву. Выйдя из собора, Довмонт вскочил на коня и помчался к городским воротам, где русское воинство ожидало своего полководца. Прибыв на место, князь ничего не стал говорить ратникам – все и так было понятно, а просто махнул рукой, чтобы открывали ворота. Тяжелые створки медленно распахнулись, а знаменосец развернул княжеский стяг. Опустив на лицо стальную личину шлема, Довмонт первым скрылся в арочном проеме ворот, а за ним двинулось остальное войско. Было утро 8 июля 1269 года.
Магистр Отто фон Лютенберг мирно подремывал в своем шатре, когда его бесцеремонно растолкал оруженосец и доложил, что русские напали на лагерь. Сон как рукой сняло. Пока ландмейстера облачали в доспехи, в шатер сбегались комтуры и командоры, получали указания начальства и спешили к своим войскам. Грохот и гул сражения неуклонно катился к шатру магистра. Фон Лютенберг торопился, наконец он закончил процесс снаряжения на битву и вышел к ожидавшим его войскам. Взобравшись с помощью оруженосцев на коня, он сердито отмахнулся от протянутого шлема. Сквозь узкие прорези невозможно было быстро оценить обстановку, и в той суматохе и круговерти, что творилась вокруг, приходилось идти на риск.
Обстановка для ливонцев складывалась крайне неудачно. Конный отряд княжеских гридней, поддержанный конницей псковичей, разметал полусонные отряды боевого охранения и, перемалывая все на своем пути, устремился к шатру ландмейстера, который возвышался над остальным лагерем. За всадниками валом валили псковские пешие ратники, прикрываясь большими миндалевидными и круглыми щитами; они буквально втаптывали в землю ливонскую пехоту, которая никак не могла построиться в боевые порядки. Тысячи безоружных людей метались среди шатров и палаток, не слушая приказов командиров и только мешая тем, кто успел вооружиться и спешил встретить с оружием в руках русскую атаку.
Но самым страшным для рыцарей было то, что высыпавшие из городских ворот следом за пешим воинством крестьяне начали жечь и крушить осадную технику крестоносцев, превращая все их труды в дым и пепел. Этого допустить было нельзя, и фон Лютенберг решил лично возглавить атаку на русскую рать. Протяжно ревели боевые рога ливонцев, собирая братьев-рыцарей к шатру магистра, а знаменосцы отчаянно размахивали орденскими штандартами, обозначая место сбора. Сам ландмейстер в бешенстве и нетерпении нервно теребил своего коня; сейчас каждая минута могла стать решающей.
Но и Довмонт не ослеп в битве, он видел, как враг собирает свои силы в кулак для решительной атаки. Нужно было их опередить. Но не получилось. Среди рыцарей креста было достаточно опытных бойцов, прошедших огонь и воду, леса и реки, не раз и не два ливших как свою, так и чужую кровь. Время на то, чтобы собраться под знаменем магистра, им было достаточно. Однако его было недостаточно, чтобы построиться в боевой порядок и на равных противостоять катившейся на них вражеской лавине. Рыцарским коням необходимо взять разгон. Магистр, понимая, что на большее времени уже нет, дал сигнал к атаке и лично повел в бой тех рыцарей, которые успели собраться под его знаменем. Шлем фон Лютенберг так и не надел, голова его была защищена обыкновенным кольчужным капюшоном – койфом.
Так толком и не разогнавшись, рыцари ударили в лоб дружине Довмонта, задержав ее продвижение. Как это и бывает в конной сшибке, общая схватка разбилась на множество мелких поединков, и пошла рубка среди поваленных шатров и втоптанных в землю палаток. Противники били друг друга боевыми топорами и кистенями, палицами и шестоперами, рубили длинными мечами. Победа клонилась то в одну, то в другую сторону, но к орденским братьям подходили подкрепления, и они стали теснить русских. Начал сказываться численный перевес. Довмонт хотел уже было приказать трубить отход, когда заметил рыцаря без шлема, который в окружении оруженосцев отчаянно рубился под орденским штандартом. Поняв, кто перед ним, псковский князь бросился в атаку на ландмейстера.
Телохранители Довмонта ураганом налетели на оруженосцев магистра, прокладывая своему князю дорогу к фон Лютенбергу. Наконец два военачальника оказались лицом к лицу. Магистр уклоняться от личной встречи не стал, а пришпорил коня и схватился на мечах с псковским князем. Довмонт отбил вражеский клинок щитом и, в свою очередь, рубанул наотмашь. Кони крутились на месте и грызли друг друга, роняя клочья пены, словно ненависть всадников передалась и им. Отразив еще один выпад магистра, Довмонт отбросил щит, перехватил меч двумя руками, привстал на стременах и нанес разящий удар. Фон Лютенберг попытался его парировать, но немецкий клинок хрустнул, как гнилой сучок, и тяжелый княжеский меч обрушился на коня ландмейстера, который стал заваливаться на бок. Магистр оказался на земле, придавленный мертвой тушей, а Довмонт свесился с седла и хотел добить врага колющим ударом. Но княжеский конь, испуганный отчаянным криком крестоносцев, шарахнулся в сторону, и вместо того чтобы пригвоздить фон Лютенберга к земле, Довмонт только ранил его в лицо.
Понимая, что большего уже не достичь, псковский князь велел трубить отступление и отходить в Кром, пользуясь возникшей у немцев суматохой и паникой. Вражеская осадная техника была пожжена и разломана, магистр ранен, а немало немцев и королевских людей иссечено русскими ратниками. Довмонт с дружиной прикрывал отступление, но крестоносцы их не преследовали, им теперь было не до русских. В лагере царил жуткий погром, сотни раненых воинов требовали помощи, и по большому счету, братьям-рыцарям нужно было начинать все сначала.
Удача сопутствует храбрым. Новгородская I летопись старшего извода отмечает, что крестоносцы под Псковом «не успеша ничтоже, но большюю рану въсприяша, и стояша 10 днии». О том, что русские вышли из города и успешно атаковали превосходящие силы врага, сообщает Псковская III летопись: «Домонт же въ множеств ярости мужства своего, не дождавъ полковъ новъгородцких, с малою дружиною с мужи съ псковичи выехавъ, божиею силою победи и изби полки ихъ, самого же местера раниша по лицю». Конечно, можно в лучших традициях «новомодных» исследователей глубокой старины заявить о том, что все это летописец сочинил задним числом, что в большинстве летописных сводов сведения об этой битве отсутствуют, а в «Ливонской рифмованной хронике» про эту вылазку вообще нет ни слова. Но о том, как немецкие средневековые сказочники освещают большую часть исторических событий, мы уже говорили. Нельзя подвергать сомнению или осмеянию каждое героическое деяние предков только на том основании, что об этом ничего не написано у враждебной нам стороны. Для того чтобы воссоздать наиболее полную картину происшедших событий, мы и пользуемся источниками как отечественными, так и зарубежными. Они хорошо дополняют друг друга, но каждый летописец или хронист болеет за своих. Идя иным путем, рискуем просто потерять свою историю. Сделать это легко. Только что мы получим взамен? Прозападные байки местного розлива. Но так уж они лучше, вернее и правдивее? Никоим образом. Просто одни умеют ценить свою историю, а другие нет.
