Чубайс и Гайдар когда-то высмеивали план приватизации, предложенный Найшулем, говорили, что его идеи слишком сложны, совершенно невыполнимы и слишком радикальны. Но летом 1992 года ситуация резко изменилась, и Чубайс отнесся к идеям Найшуля с большим энтузиазмом. Массовая приватизация была политическим оружием, которое Чубайс мог использовать, чтобы остановить захват собственности номенклатурой и директорами заводов. Более того, он мог, по крайней мере, создать впечатление, что миллионы людей стали владельцами собственности. В их число он мог включить рассерженных продавцов, которых они видели в Нижнем Новгороде, дав им в руки вместо плакатов акции.
Вдохновленная популярностью плана приватизации, который в то время осуществлялся в Чехословакии, команда Чубайса решила раздать собственность сразу всей стране в виде 148 миллионов ваучеров, которые затем можно было обменять на аукционах на акции компаний{174}. Позже критики назвали их “ничего не стоящими фантиками”, а Чубайс так и не выполнил своего абсурдного обещания, что за ваучер можно будет купить два автомобиля “Волга”. Чубайс сделал это заявление 21 августа 1992 года на пресс-конференции, посвященной ваучерам. Он сказал, что, по его оценке, стоимость подержанной “Волги” составляла всего две или три тысячи рублей. Это была так называемая остаточная стоимость, которая иногда применялась при продаже государственной собственности, например такси, эксплуатировавшихся в течение десяти лет, их водителям. Это была не реальная цена. Поскольку номинальная стоимость ваучера равнялась 10 000 рублей, ваучера „могло хватить на приобретение двух или даже трех, а если повезет, то и большего количества автомобилей “Волга”, утверждал Чубайс. Позже Чубайс признал “ошибки” своей пиаровской рекламы ваучеров. Он сказал, что думал в то время, что на ваучер можно будет купить акции, которые со временем значительно повысятся в цене. Высказывание о двух “Волгах” стало одним из самых больших конфузов Чубайса и поводом для шуток в течение многих лет{175}. В сущности ваучеры были не столько экономическим орудием, сколько политической уловкой Чубайса, создавшей у людей ощущение, что все они получают по куску пирога. Цель Чубайса заключалась в том, чтобы заручиться поддержкой населения при проведении приватизации и таким образом сделать ее необратимой.
Ваучеры были красиво напечатаны яркой коричневой краской и напоминали банкноты. На них был изображен российский Белый дом на набережной Москвы-реки, в котором тогда размещался парламент. Их называли “приватизационными чеками”, потому что Ельцину не нравилось слово “ваучер”. На заседаниях правительства Ельцин запрещал употреблять слово “ваучер”, потому что считал это английское слово вульгарным, но оно тем не менее прижилось. Каждый ваучер имел номинальную стоимость десять тысяч рублей, и его можно было получить в местном отделении банка за двадцать пять рублей (в то время примерно за десять центов). Его можно было обменять на акции компании, внести в инвестиционный фонд, просто продать или обменять. “Чек — это реальное право на собственность... своего рода билет в свободную экономику для каждого из нас”, — обещал Ельцин, объявляя о начале ваучерной приватизации 19 августа 1992 года, ровно через год после неудачной попытки свержения Горбачева. С октября по январь следующего года было выдано 144 миллиона ваучеров, или почти 98 процентов от общего предусмотренного количества.
Ваучерная приватизация была принудительным перераспределением собственности с целью навсегда положить конец контролю со стороны государства и остановить спонтанную приватизацию, осуществлявшуюся элитой. Чубайс смело создавал новую группу держателей акций, в которую входило все население. Ваучерная приватизация “означала смерть плановой экономики и политической системы, при которой вся собственность принадлежала государству”, — говорил Чубайс журналистам{176}. Позже он вспоминал, что “начало массовой приватизации — приватизации, основанной на “правилах”, — означало конец расхищения государственной собственности сильными мира сего”{177}.
Однако ваучер был лишь промежуточным этапом в перераспределении собственности, полустанком на пути к новому классу собственников. Сколько времени потребуется, чтобы достичь цели, кто станет этими собственниками и будут ли они “эффективными собственниками”, оставалось неясным. Ваучерные аукционы приведут к созданию частных компаний, и эти компании начнут выпускать акции, которые будут свободно продаваться и покупаться. В этом и заключалась цель, сказал мне Васильев. Но что же дальше? Очевидно, говорил он, что “эффективный собственник появится только после того, как собственность будет перераспределена, после довольно длительного периода времени”{178}.
В то время как оппозиция сплачивала свои ряды в Верховном Совете, Чубайс начал политическое контрнаступление накануне ваучерного этапа массовой приватизации. Пол Боград, политический консультант, работавший тогда в бостонской фирме “Сойер-Миллер”, приехал в Моек-ву в августе, чтобы помочь Чубайсу организовать рекламную и пиар-кампании, посвященные ваучерам. Боград сразу понял, с чем он столкнется. Он предложил подготовить телевизионную рекламу ваучеров, в которой снялся бы Чубайс. Один пожилой бюрократ советской закалки сказал Бограду, что государственная реклама всегда должна сохранять анонимность. Чубайс не может сниматься в ней лично!
“Чубайс выслушал меня, — вспоминал Боград, — и сказал: “Беру ответственность на себя. Получится или не получится, все равно кто-то должен отвечать”{179}.
В день съемок Боград пришел в ужас: Чубайс сидел за столом на фоне флага и был похож на замшелого советского аппаратчика. “Я сказал: попробуйте сделать по-другому. Может быть, без пиджака? Пли, может быть, стоя, опершись на стол? — вспоминал Боград, старавшийся придать облику Чубайса немного индивидуальности. — Люди годами смотрели на советских чиновников, сидевших за своими столами в пиджаках, с флагом на заднем плане! Они полностью дискредитировали себя”.
“Хорошо, — сказал Чубайс, — я встану”. Он встал. “Но пиджак снимать не буду!” Чубайс считал, что должен говорить с народом на понятном ему языке, говорить с миллионами людей, сформировавшихся в советские времена{180}. Он не хотел показаться слишком прозападным. Он был готов начать свое выступление. Потом посмотрел на Боград а, улыбнулся и расстегнул пиджак.
Политическое значение ваучеров заключалось в том, что они всколыхнули население и стали важнейшим символом периода реформ. Хотя эксперты предлагали установить номинальную цену ваучера в каких-нибудь абстрактных единицах, а не в деньгах, Чубайс настоял на том, что у него должна быть номинальной цена в денежном выражении, потому что весь смысл заключался в том, чтобы сделать ваучеры своего рода подарком населению{181}. “Они произвели на людей сильное впечатление, — вспоминал Леонид Рожецкин, юрист с Уолл-стрит и русский эмигрант, приехавший в Москву в 1992 году, чтобы работать с Чубайсом и Васильевым. — В то время велась колоссальная пиаровская кампания в поддержку реформ. На каждом телевизионном канале по пять-шесть раз в день показывали репортеров, спрашивавших людей на улице: “Что вы собираетесь делать со своим ваучером?” В течение какого-то времени ваучер, возможно, был самой ликвидной ценной бумагой в мире. Его можно было купить и продать в любом уличном киоске или на станции метро от Владивостока до Санкт-Петербурга”{182}.
Ваучеры продавали мешками на зарождавшихся московских товарных биржах. На самой большой Российской товарно-сырьевой бирже, расположенной в центре Москвы, в грязном, похожем на автовокзал зале, где утром торговали товарами, а во второй половине дня ваучерами, объем продаж достигал 60 — 100 тысяч ваучеров в день на сумму около миллиона долларов. В конце объем достиг го миллионов долларов. В зале часто можно было увидеть спекулянтов с сумками и чемоданами, набитыми ваучерами.
В течение двадцати месяцев ваучерной приватизации цена на эту бумагу резко колебалась, повышаясь до двадцати долларов и снижаясь до четырех, главным образом из-за непредсказуемых изменений в российской политике. На станциях метро люди выстраивались вдоль стен с приколотыми к пальто табличками: “Куплю ваучеры” или “Продам ваучеры”. Ваучеры свободно обменивались, и многие миллионы были тут же обменены на бутылку водки или проданы за бесценок. По стране стали ездить маклеры, скупавшие ваучеры и чемоданами привозившие их в Москву для продажи. Реакция населения на ваучеры подтверждала основное предположение реформаторов: россияне будут реагировать на стимулы рынка и воспримут новые идеи об акциях и частной собственности. Позже Чубайс хвалился: “Можете спросить бабушку в Смоленской области, что такое дивиденды, и, думаю, она здраво объяснит, что это такое. А между тем год или полтора назад она послала бы вас с этим вопросом куда подальше”{183}.
