власти. В это же время начались аресты друзей его дочери, почва уходила из-под ног, и Брежнев оплакивал не просто закадычного друга, а собственную, теперь уже незавидную участь.
В столице Азербайджана Баку, где всесильным хозяином остается андроповский протеже Гейдар Алиев, с Брежневым случается 26 сентября и вовсе необычный казус. Но самое необычное в том, что советское телевидение во всех подробностях показывает это миллионам телезрителей. Вместо заранее заготовленной речи Брежневу подсунули совершенно другой текст, который он и начал, ничтоже сумняшеся, читать перед азербайджанским партийным активом. Мало того: телевизионные камеры показали заодно переполох и срочные консультации среди помощников Брежнева в президиуме, и то, как один из них побежал к трибуне, чтобы заменить текст. Если даже предположить, что ошибка с речью — случайный ляпсус, то очень трудно причислить к той же категории выпяченный показ телекамерами всего, что происходило в зале. О том, что случайным не было ни то, ни другое, сообщил, догадавшись о происходящем, сам Брежнев. Отложив в сторону подсунутый ему текст, он улыбнулся и сказал:
— Это не моя вина, товарищи. Я должен начать с самого начала, — и спокойно, даже с достоинством прочел сорокаминутное приветствие азербайджанским коммунистам.
Однако бороться с теми, кто настойчиво его дискредитировал, у Брежнева не было сил. А дискредитация шла полным ходом. Хотя он действительно часто болел, слухи о его болезнях как бы удваивали, устраивали их реальное количество. Он героически выносил то напряженное рабочее расписание, которое составил для него Андропов: и здоровый человек с трудом выдержал бы еженедельные, а то и чаще поездки и выступления. Он не мог не догадываться о намерениях Андропова — естественная смерть Брежнева была для него предпочтительнее насильственного ухода на пенсию. Когда Брежнев возвращался из Ташкента, прямо в самолете с ним случился удар. Торжественную встречу на Шереметьевском аэродроме пришлось отменить: на “скорой помощи“ его отвезли в больницу. Новый повод для очередных слухов о смерти.
Это — неофициально. А официально ТАСС продолжает распространять по всему миру фотографии Брежнева, но иные по жанру, чем прежде. Вместо официальных портретов — интимные, камерные. Брежнев в окружении многочисленных домочадцев, включая жену, которую советские люди никогда прежде не видели: в СССР не существует статуса первой леди. Брежнев с внучкой на коленях. Брежнев в летней рубашке с газетой в руках под солнечным зонтом на берегу Черного моря. Типичные образы советского пенсионера, старика, дедушки. В таком виде ни одного кремлевского вождя советская пропаганда никогда еще не изображала. Шло сознательное снижение образа Брежнева, готовившее советское и зарубежное общественное мнение к мысли о предстоящем его уходе. Всем должно стать очевидно, что такой человек уже не в состоянии руководить страной. К тому же это соответствовало истине.
Люди должны были прийти и неизбежно приходили к выводу, напоминающему лозунги предвыборных кампаний в США: “Кто угодно, но только не Брежнев!“ На этом идеальном для любого брежневского наследника фоне возник апокриф о будущем советском руководителе. Источник его был тот же самый, что и компрометирующих Брежнева слухов.
Глава десятая
ДВОЙНОЙ АВТОПОРТРЕТ — ДЛЯ ДОМА И ЗАГРАНИЦЫ
Внимайте все.
Кто зажимает уши,
Когда гремит Молвы громовый голос
На языках моих трепещет ложь.
Ее кричу на всех людских наречьях,
Слух наполняя вздорными вестями.
Шекспир. Генрих IV. Часть 2
И в самом деле, нет ничего выгоднее, чем сняться на фоне падающей Пизанской башни, подчеркнув тем самым собственную устойчивость…
Слухи 1982 года о Брежневе и Андропове были взаимно между собой связаны, но по контрасту, и, перекрещиваясь, укрупняли те черты всесильного регента, которыми уже или никогда вовсе не обладал кремлевский старец, формально стоящий во главе страны, но практически отстраненный от управления ею: интеллигентность, решительность, ум, культуру, прозападничество, даже знание английского языка. Хотя слухи об Андропове сопровождали всю его деятельность на посту руководителя тайной полиции, резкое их усиление приходится как раз на лето 1982 года, сразу вслед за возглавленным им полицейским переворотом. Кульминации же они достигнут к концу года, после смерти Брежнева и самоназначения Андропова на пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Позднее один из андроповских клевретов, директор Института США и Канады, член ЦК Георгий Арбатов цинично признает, что такая кампания по созданию образа Андропова в глазах Запада действительно тогда велась, но, естественно, отвергнет, что ее организатором либо инспиратором выступал сам Андропов. “Образ Андропова создавался самопроизвольно. Это не его работа. Это — работа добровольцев", — скажет Арбатов американскому журналисту Джозефу Крафту.
Однако очерк Крафта, посвященный собранным в Москве сплетням об Андропове, помимо воли автора свидетельствует об обратном. Не только о том, что эти сплетни носили организованный характер, но и о том, что самое путешествие Крафта в Москву, его встречи и разговоры там, даже их последовательность и впечатления, вынесенные американским журналистом, — все это заранее обдумано и срежиссировано искусным, хотя и невидимым, закулисным постановщиком.
Впрочем, для КГБ не впервые прибегать к помощи западных корреспондентов не только без их спроса, но и без ведома. Крафт послужил КГБ одним из многих бессознательных западных рупоров — американский Аарон для советского Моисея [17].
При этом не следует забывать об обратной связи с Советским Союзом получаемой оттуда неофициальной информации. Она возвращается назад через пересказы западной прессы русскоязычными радиостанциями. Манипуляции Комитета государственной безопасности этими каналами для полуофициальных обращений к собственному народу — особый сюжет, тем более что во власти этой организации полностью заглушать одни передачи либо, наоборот, создавать идеальную слышимость для других — в зависимости от темы и ее вредности или полезности для советских слушателей.
Московское путешествие Крафта по маршрутам КГБ было составлено так, чтобы внушить будущим советским слушателям, что эра Андропова не станет механическим продолжением эры Брежнева, и одновременно успокоить западных читателей, заверив их, что она не станет и возвращением к эре Сталина. Вариант, предложенный Крафту приставленным к нему чичероне, предлагал в качестве образца для нового руководителя советской империи ее основателя — Ленина.
Не случайно почти все без исключения черты Андропова, обрисованные многочисленными крафтовскими собеседниками, полностью совпадают с хрестоматийными чертами Ленина: скромность, простота, деловитость, практицизм, нелюбовь к лозунгам, страстная увлеченность политикой, знание иностранного языка, может быть, даже не одного. Первое, что сообщает Крафт со слов последнего в Москве диссидента Роя Медведева, единственного, к кому КГБ в течение 20 лет проявлял беспрецендентную терпимость, — это тяг, что мать отца Андропова — еврейка. Что это, если не слегка смещенное отражение официально скрываемого и одновременно
