Многие считают его героем. За то, что рассказал миру, что Израиль вполне в состоянии нанести смертельный удар по своим противникам. За то, что неплохо относился к арабам и даже отказался участвовать в оккупации Ливана. За то, что полюбил девушку, почти наверняка зная, что она агент разведки и может его предать. За то, что выступал за полное ядерное разоружение всех стран без исключения. Удивительно, что с таким замечательным списком геройских поступков в духе политики разоружения Мордехай Вануну оказался абсолютно незамечен Москвой. Но, возможно, в неспокойное перестроечное время советское правительство очень не хотело, чтобы странного пацифиста-одиночку назвали агентом КГБ.
После того как Мордехай Вануну вышел на свободу, ограничения продолжали действовать. Ему запретили покидать страну, запретили приближаться к границам Палестинской автономии, запретили посещать посольства, запретили давать интервью иностранным средствам массовой информации. О каждой попытке иностранных журналистов поговорить с «ядерным предателем» он должен сообщать в полицию или же в израильскую службу внутренней безопасности «Шабак». Израильские спецслужбы утверждают, что Вануну еще не все секреты выложил.
Запись на моей кассете. Яаков Кедми:
«Он отсидел срок, а теперь мы держим его под всякими глупыми предлогами, их с большой натяжкой можно назвать законными. Закон – он гибок, его можно повернуть в любую сторону. Большого толка я в этом не вижу. Все, что он знал, он уже высказал. Понятное дело, если он попадет к профессионалам, то они смогут из него еще что-нибудь выжать, потому что по природе своей человек не осознает весь объем и всю ценность информации, которая у него есть. И профессиональная система, даже без того, чтобы человек понял, что с ним происходит, в состоянии выбрать из него огромное количество и качество информации. Это совершенно ясно. Но в отношении Вануну я могу вам сказать, что после драки кулаками не машут. То, что он сообщил, этого вполне было достаточно».
В отношении Вануну действует «Постановление чрезвычайного времени № 6» от 1948 года. Согласно этому постановлению, министр обороны, подозревая, что если кто-либо из израильтян, находясь за границей, может представлять угрозу безопасности государства, безо всякого суда может ограничить возможность перемещения любого из подозрительных сограждан. До Вануну это постановление применили лишь однажды, запретив шейху Райеду Салаху, подозреваемому в связях с ХАМАС, отправиться на хадж в Мекку.
После выхода на свободу Мордехай жил некоторое время в своем доме, в городе Яффа, а затем перебрался в Иерусалим, в восточную его часть, где, преимущественно, живут арабы. Здесь, возле Дамаскских Ворот, находится собор Святого Георгия. В соборе было свободно место звонаря, и священник решил, что Мордехай Вануну – лучшая кандидатура на то, чтобы каждое утро и каждый вечер созывать прихожан колокольным звоном на службу. Мордехаю, как он говорит, в радость ежедневно подниматься на колокольню – ведь из небольшого, с решеткой, окна можно увидеть здание районного суда, где был вынесен приговор «шпиону и предателю государственных тайн» Мордехаю Вануну.
Запись на португальской кассете. Мордехай Вануну:
«Я поднимаюсь сюда каждый день, звоню в колокол, словно говорю им, что, как восемнадцать лет тому назад, я снова свободен и снова силен».
Я просмотрел португальскую кассету до конца и заметил, что звонарь собора Святого Георгия так и не ответил на вопрос, считает ли он себя героем или предателем. Но моя португалка заметила, что переспросить его об этом было невозможно. После интервью с иностранными журналистами Мордехай Вануну снова был задержан за нарушение постановления чрезвычайного времени.
Афганистан, 2001 год
– И запомните, этих людей никогда не было в вашей жизни, никогда, – последние слова мой собеседник произнес нарочито четко, словно дробя их не на слоги уже, а на отдельные буквы.
На нем был чудовищно помятый синий костюм, который выглядел так, словно все те годы, что «Талибан» методично изгонял сторонников прежних властей из страны, он находился на самом дне нижнего сектора комода, а может быть, и в солдатском вещмешке, между пакетом с лепешками и пакетом с чарсом. О чарсе (он же гашиш) я подумал, глядя в полузакрытые, с поволокой, глаза собеседника, ну точь-в-точь, как у забытого голливудского киногероя Рудольфо Валентино. Но, очевидно, требования дресс-кода вынудили обладателя полусонного взгляда срочно надеть костюм, ведь мы находились в приемной министра иностранных дел нового Афганистана, самого Абдуллы Абдулло, который, впрочем, отказался меня принять. И теперь на меня снизу вверх этим мутным взглядом смотрит его низкорослый то ли секретарь, то ли советник, то ли просто родственник.
А пришел я сюда потому, что меня и двух моих спутников арестовали на авиабазе Баграм. Некоторое время спустя меня освободили. Их – нет. Потому что они тоже были афганцами, как и этот грозный коротышка, правда, с пакистанскими документами.
– У вас наша виза, к вам мы никаких претензий не имеем, – сказал он, и я подумал, как все-таки правильно поступил, что согласился перед «первым Афганистаном» заплатить двести долларов за печать в паспорте, где было подчеркнуто слово «multiple», то есть многоразовая. Печать мне поставили в Душанбе. Моей португальской подруге Кармен тогда повезло: она раньше стала в очередь в афганское посольство и за такой же точно штамп отдала всего сто долларов. Время было такое. В посольстве понимали, что вряд ли в ближайшее время будет такой спрос на афганские въездные визы, и пока шел «чес», они чесали. Ну да ладно, дело прошлое. Похоже, этот штамп спас мне в Кабуле жизнь. А моим товарищам?
– Поймите, они наши враги. – Глаза на уровне моей груди затуманились еще больше. – Они воевали против нас.
– Эти двое?
– Да, эти двое. А если не воевали, значит, пришли шпионить.
– Но поймите, это я их с собой привел! – закричал я на синий пиджак. – Это я уговорил их быть моими проводниками.
– Значит, это была ваша ошибка. – Недобрая улыбка нарисовалась под глазами. – Идите себе, идите. А меня ждет министр.
И мятый пиджак закрыл дверь.
– Их расстреляют, – сказала корреспондент немецкого радио, дама неопределенного возраста в нелепых вельветовых рейтузах, плотно облегавших широкие бедра. Радиожурналисткам порой можно не думать о своей внешности.
– Почему ты так думаешь, Ирэн?
– Это страшные люди, – сказала она. – С ними всегда нужно читать между строк. А тут все ясно.
– Что ясно? – переспросил я.
– Да то, что они хотят от них избавиться.
– Но ведь это я их с собой привел! – повторил я и слова, и даже интонацию фразы, сказанной в министерстве.
Радиодевушка только пожала своими большими плечами в лохматом свитере. Что в некотором смысле означало то же самое, что сказал мне синий пиджак.
Нет! Не так!
Она сначала пожала плечами. А потом сказала: «Нам всем нужно поднимать шум». Она, Ирэн, сделала включение, которое повторили несколько европейских радиостанций. Я вышел в эфир и заявил, что новый режим собирается расправиться с невинными людьми. В соседнем Пакистане дипломаты пытались убедить Кабул отпустить пленников, которых звали Ферроз Эдбархан и Мохаммад Ширин. С ними я познакомился в Зоне Свободных Племен, в соседнем Пакистане, там до сих пор много тех, кто убежал от войны. Советской. Но эти не бегали. Они были моджахедами.
* * *
Новая война ушла отсюда. Словно струя напалма, она, ударившись о границу, устремилась вниз, на юг, и там еще долго будет бушевать, выжигая унылые кишлаки. Но здесь, по обе стороны линии Дюрана, до сих пор воюют по-своему. Для пуштунов перейти эту линию так же просто, как перешагнуть черту между жизнью и смертью. В 1893 году Великобритания была уверена, что для безопасности собственных колоний в Индии ей необходимо создать видимость границы с Афганистаном. Британский офицер, секретарь индийской колониальной администрации сэр Мортимер Дюран разработал документ, который вскоре подписал эмир Афганистана Абдул Рахман Хан, по национальности пуштун. В документе определялась условная граница между Британской Индией и землями пуштунов в Афганистане. Его действие заканчивалось в 1993 году. Британцы считали, что сотни лет им вполне хватит, чтобы превратить воображаемую линию в настоящую границу. Этого не произошло.
Движение «Талибан», похоже, и создавалось для того, чтобы после девяносто третьего новый кабульский режим не стал требовать назад свои земли у Пакистана. Но талибы, поддерживаемые по иронии судьбы именно Исламабадом, выступили за пересмотр линии Дюрана.
Этих земель нет на карте. Здесь не действуют законы Пакистана. При въезде на территорию свободных пуштунских племен можно увидеть плакат: «Иностранцам въезд категорически воспрещен». Несколько кордонов пакистанских военных, один-два тщательных осмотра автомобиля. За блокпостами ты предоставлен самому себе и собственной фортуне. Попав сюда, очень легко затеряться в многоликой пуштунской толпе. И те, за кем тянется криминальный след из прошлой жизни, хорошо знают об этом. Один из моих знакомых пуштунов, учивший русский в украинской тюрьме, где мотал срок, кажется, за торговлю наркотиками, очень просто и доходчиво объяснял, в чем разница между «tribal areas» и остальным Пакистаном. «Как тебе это на вашем языке объяснить? – подбирал слова пуштун возле вооруженного кордона на въезде в Зону Свободных Племен. – Там свобода. Гашиш, оружие, все свободно. А здесь свобода заканчивается. Ментовская территория, короче».
