«Вы талибы?» – спросил я.
«Ну, вроде», – пояснил Сахи. При свете бензиновой лампы я наконец разглядел его круглое лицо.
«Так ведь «Талибан» в тюрбанах, а вы в пакулях?» – проявил я осведомленность.
«Понимаешь, когда мы воюем, то надеваем пакули», – такое объяснение дал командир. Правда, он не сказал, кто его враг, и я догадался, что речь идет о соседе-роялисте.
«Я не получал помощи с той стороны. Да и зачем она мне? У меня есть все, чтобы воевать, включая «стингеры» и автоматы. Эй, «калаков» сюда принеси!» – попросил он кого-то из бойцов, и тут же передо мной оказался десантный вариант «калашникова».
«А, “калашников”», – протянул я уважительно.
«Нет, “калаков”», – поправил меня вождь. Раз неверные ствол укоротили, понял я моджахедскую логику, значит, надо и название урезать. Логика железная. И жесткая. Как укороченный автомат.
«Идемте, – сказал малик Сахи. – Вам покажут комнату для гостей». И в гостевой комнате мы втроем легли на ковер, чтобы мгновение спустя заснуть. Но вскоре я проснулся.
* * *
Ночь была тихая, холодная и равнодушная. Таким же, под стать ночи, выглядел при ровном свете луны дом Сахи. Я стоял возле постройки, размышляя о том, где бы мне здесь найти туалет. Чтобы выйти на улицу, мне пришлось переступать через спящих вооруженных людей, лежавших в совершенно невероятных позах на ковре гостевой комнаты. В помещении воздух был теплый, его подогревали две газовые печки. На улице было свежо, и это обстоятельство подстегивало меня в поисках туалета.
Он нашелся за домом. Глинобитная будка, пристроившаяся на самом краю плоской вершины холма, на котором стоял дом полевого командира. Вместо двери отрез сероватой ткани. Я откинул сомнения и потянул ткань за край.
Когда я, вполне налегке, вышел на свежий воздух, я почувствовал рядом присутствие. Человек – я почему-то был уверен, что это человек, – не шевелился и не издавал никаких звуков, но я подумал, что он сидит за туалетом. Я зашел за глиняный угол и никого не увидел.
«Не там», – услышал я голос, от которого слегка вздрогнул. Голос доносился из-за соседнего куста. Их возле дома Сахи было немного. Они выстроились наподобие аллеи, словно почетный караул, который провожает человека из туалета в дом, приветствуя его успех. Я подошел к редким зарослям. И вот из-за куста появился Ферроз.
«Один – не надо», – тихо сказал он на своем далеком от совершенства английском.
«Да я же в туалет», – пояснил я, хотя и так было ясно, зачем я бродил ночью возле дома полевого командира Сахи.
«Нет, все равно, один – нельзя, – сказал Ферроз. И кратко пояснил: – Опасно».
Он не доверял гостеприимству Сахи, понял я. Поэтому, как только я выскользнул из дома, Ферроз тихо пошел вслед за мной. Он выбрал удобную позицию в кустах и ждал, пока я выйду из туалета. Все это мой проводник выполнил неслышно и незаметно. Мне стало немного не по себе оттого, что я подсознательно почувствовал в нем настоящего моджахеда. Раньше он неслышно охотился за врагами. Теперь оберегал друзей. Впрочем, с какой стати я посчитал, что он мой друг? Да с такой! Я для него никто. Человек из страны, которая воевала против него. Странный путешественник, которому зачем-то нужно в Кабул. И из-за которого у него, Ферроза, могут возникнуть сложности. Но, тем не менее, он идет со мной, и даже больше – ходит за мной в туалет. Оберегает. Я понял, что вот он, момент истины. И есть в этой стране, по крайней мере, один человек, которому я могу доверять. Мы тихо дошли до дома и поднялись по лестнице, не разбудив ни одного из тех, через кого нам снова пришлось переступать. Ноги Ферроза тихо и легко касались пола и ступеней. Я был уверен, что мы дойдем – уж если не до Кабула, так до Асадабада.
* * *
Асадабад считался ключевым городом в пакистанском приграничье, и, я думаю, не в последнюю очередь оттого, что здесь находилась крупная электростанция. Во время советского присутствия город было велено удерживать любой ценой, но после ухода контингента власть в Асадабаде очень часто переходила из рук в руки. Впрочем, традиционно важный центр считался вотчиной и оплотом могущественного Гульбеддина Хекматьяра. Дорога в Асадабад проходила через селение Шигаль. Не знаю, как сейчас, а в две тысячи первом недалеко от кишлака была одна из крупнейших в мире фабрик по производству героина и гашиша. Гашиш, дешевый наркотик, шел на поддержание духа боевиков. Героин, дорогое вещество, отправляли в Пакистан, взамен на деньги. Местные командиры так и не признались, кто же был хозяином фабрики. Меня ждали люди Кашмир-хана, ближайшего сподвижника самого Хекматьяра. Командир не заставил нас долго ждать. Ферроз был его дальним родственником, и это давало нам основания думать, что и дальше мы сможем дойти вполне беспрепятственно.
– Спрашивайте, что хотите, – щедро и почти царственно улыбнулся полевой командир.
Я расслабился и поверил в его щедрость.
– Нам нужно добраться до Асадабада, это первое, – сказал я.
– А второе? – продолжал улыбаться хан.
– Хотим отснять процесс производства героина.
Щедрость хана действительно была царской. Он выделил нам целый микроавтобус. И еще дал двух охранников, которым строго приказал не спускать с нас глаз.
– Дорога очень опасная, – сказал Кашмир.
Но я догадался, в чем причина ханской щедрости. Охранники нужны были для того, чтобы не допустить наше несанкционированное появление на героиновой фабрике.
– А в Асадабаде вас встретит Джандат-хан, я для него и письмецо написал. – И улыбчивый Кашмир сунул мне письмо.
Попасть к Джандату не так-то просто. Его люди, воевавшие с Советским Союзом, хорошо известны как сильные и беспощадные противники. Когда талибы решили вывести свои танки из Асадабада, город тут же занял Джандат с тысячей моджахедов. «Штаб старика находится в бывшей советской военной части, – пока мы ехали, Мохаммад Ширин вводил меня в курс дела. – Каждый вновь прибывший подвергается проверке. Телохранители очень беспокоятся за здоровье и жизнь своего командира».
В Асадабаде мы первым делом поехали в штаб Джандатхана. Ферроз напомнил:
– Без его разрешения ты не сможешь находиться в Асадабаде. И я тоже.
Мы долго ждали возле глинобитного здания – развалин советской казармы, пока из относительно целого крыла постройки не вышел охранник. Он поклонился и, поправив автомат, широким жестом руки указал на дверь. Это было приглашение.
В помещении нас ждал хозяин. Он был не один. С охранниками, которых я насчитал человек двадцать.
Седой дед с длинной белой бородой был очень похож на старика Хоттабыча. Белые кроссовки на его ногах добавляли сходства, но не фактического, а ситуативного. Они были чужеродным элементом, точно так же, как неестественно и смешно выглядел серый московский пиджак на плечах старика из арабской сказки. Это и был Джандат-хан. Один из самых старых и самых упорных пуштунских моджахедов. Воевал с официальной властью в Кабуле, воевал против Советской армии, воевал с талибами, а в перерывах заключал временные и непрочные союзы с некоторыми из своих врагов в поисках союзников для войны с остальными. Примерно с семьдесят девятого Джандат не расставался с оружием. За это время он достиг немалого, а именно – стал хозяином Асадабада.
Джандат-хан как-то странно поддерживал новые власти в Кабуле. Главное условие Джандата – это экономическая свобода. А экономика по-афгански выглядела тогда довольно просто. Люди Джандата собирают налог с проезжающих автомобилей. Главный аргумент джандатовцев, «калашниковы» и ручные противотанковые гранатометы, настолько весом, что возразить было нечего.
Джандат принял меня и моих проводников в гостевой комнате. Афганский Хоттабыч заметно отличался от своих бойцов, несмотря на то что у всех одежда и оружие были практически одинаковыми. Во-первых, он выглядел в два раза старше любого из моджахедов, а во-вторых, он единственный из всей группы вооруженных людей не проявлял никаких признаков удивления, возбуждения или волнения от присутствия иностранцев. То есть был спокоен. Как и подобает хозяину. Смотрел на меня Джандат чуть искоса и очень внимательно, словно старался прочитать мои мысли без переводчика.
– Это Мохаммад Ширин. Таржимон, переводчик, – стал я представлять своих людей. – А это Ферроз Эдбархан. Проводник. И моджахед. В прошлом.
Мохаммад и Ферроз вежливо покачали подбородками в знак подтверждения моих слов.
Джандат-хан тоже стал перечислять своих воинов. На втором имени я начал путаться, кто из них Мохаммад, кто Ахмад, а кто Нурмохаммад. Вождь показал рукой на подростка, который тоже сжимал автомат Калашникова.
– А это мой сын. Младший.
На оранжевом магазине я заметил портрет Сильвестра Сталлоне в очках и с невероятным оружием в руках. Это была наклейка от жвачки с надписью «Кобра». Паренек явно любил американские фильмы.
– Одиннадцатый пошел, – гордо сказал Джандат. – Уже воин.
