Как-то мне пришел помысел написать покаянное письмо отцу Николаю на остров Залита. Передал объемное послание с оказией. И через некоторое время мне сказали: старец благословил приехать. Мы отправились с супругой. Батюшка первым делом спросил: «Ты у меня был?»
- Я вам письмо посылал.
- А, помню, помню... И дал три легонькие пощечины жене: ты чего мужа не слушаешь? Читала в Евангелии об отношениях мужа и жены? И, обращаясь ко мне: «Кто это у нас водочку попивает?» Оттаскал за чуб. А потом тихонько на ухо сказал: ты лавру не оставляй...
Брань продолжается. Однако теперь я не чувствую себя одиноким и беззащитным.
Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. (От. 3, 20).
Теперь мои «сны» стали иными. Вот такой, например.
Чистое поле. Я в одежде ратника. Один. Наши стоят сзади, в отдалении. Навстречу мчатся вражеские полчища. Сейчас сметут. Бежать? Не успею к своим. Хоть одного, двух, да завалю. И вдруг вижу (как бы со стороны), что сверху падает огонь и накрывает меня. А вся эта орда расступается, не может приблизиться. И мысль: надо молиться Матери Божией. Только она спасет.
Его любимая игрушка была— острый перочинный ножик. Отец наточил.
Чего ты ребенку точишь? — возмущалась мать.
В углу коммунальной комнаты ему разрешали вырезать игрушки. Он делал кукольный театр для живущих по соседству малышей...
Знаменитый ныне ювелир Юрий Анатольевич Федоров вспоминает детство.
Я думал, что художники — какие-то особые люди. И не мечтал попасть в их недостижимый и загадочный мир. Поступил «на ядерную физику». Потом ушел из института. Служил в псковской десантной дивизии. Во время службы вернулся вкус к учебе. Перерешал все задачи по математике. Восстановился на факультете, а по вечерам ходил уже в рисовальный класс Академии художеств.
Я рисовал гуашью человеческие пороки. Как будто хотел зафиксировать их, чтобы исторгнуть из себя. Устраивал такие выставки для студентов. Участковый приходил и закрывал их.
Итак, я получил образование физика. Работал в институте онкологии, занимался физиотерапией — обслуживал и налаживал ускорители. На двери был знак: «Осторожно, радиоактивность!», поэтому почти никто и не входил. Оставалось свободное время — брался за любимое дело. Резал по дереву.
Как-то увидел в музее мелкую пластику, подумал: и я могу сделать не хуже... Правда, тут же засомневался. Почувствовал: что за сила идет от этих изделий! Я испытывал трепет, ощущал сакральность вырезанных когда-то православными мастерами предметов. И действительно, когда попытался сделать «так же», оказалось, что мое «не работает», мертво.
Как просто могли выразиться старинные мастера! А к концу XVII века кресты, например, оказались уже перегружены деталями, их перестали понимать. Нельзя современным русским языком некоторые духовные понятия точно выразить. Так же и здесь.
Могу ли я — «не хуже»? Уже потом стало понятно, что такое гордыня. Когда смиряешься, тебя пропускают. А так — стукнулся, а дверь не открывается. Если работаешь просто руками, у тебя не получится. Сначала надо измениться самому, внутри. Кто получил, тот может и отдать.
В стране шла «перестройка». Кругом распад, разлад. Во время отпуска, чтобы заработать, нанимался строить на зоне.
В какой-то момент — появились уже постперестроечные богатеи — кто-то из них предлагал: мы построим тебе фабрику в Питере... Только твори.
Но едва ты соблазняешься и доверяешь кому-то решать твои проблемы, оказываешься на мели. Это я понял тогда точно.
Невозможно сразу взять и на заказ что-то настоящее сделать. (Это было под силу инокам, которые постоянно находились в молитвенном состоянии).[124] Однажды целых четыре года потребовалось, чтобы выполнить просьбу валаамских монахов. Значит, их молитвы дошли. Значит, работа потихонечку шла у меня внутри. Кстати, заказана была резная икона Преображения Господня. Крест — это путь, а цель — Преображение. А для католиков — крест — цель медитации... И все заканчивается стигматами. Но это так, к слову. Точно также рождался нательный крест для бойцов ВДВ. Пять лет прошло, прежде чем реализовалась задумка. И вот он готов, на нем несколько икон, в том числе — изображающая пророка Илию, покровителя десантников. А на обороте — первые буквы слов из славословия Кресту складываются в «ВДВ». В нынешнем году на Ильин день несколько таких крестов были подарены в Москве генералам- десантникам. Кто-то из них, возможно, уже вскоре оказался в Южной Осетии...
Митрополит Антоний (Мельников) собирал коллекцию подобных предметов, и вот он стал мне делать заказы. Молюсь о нем, как о благодетеле. В то время еще не было специальной литературы. Приходилось многому учиться, начинать с нуля. Порой владыка подсказывал.
Сама работа вызывала трепет. Когда работаешь — паришь. Это священнодействие. Я не постился тогда, но и не участвовал во внешней жизни — ничто не разрушало моего состояния. Работал иногда по шестнадцать часов краду. А выполнял каждый заказ и два, и три месяца. Был случай — три дня ничего не ел, даже воды не пил. Тогда казалось, что в мастерской я становился ближе к Богу, чем в храме. Потом понял: Литургия — это и есть образ делания. Начал узнавать в Литургии свои «рабочие» состояния. И одно стало срастаться с другим. Когда деятельность евхаристична, это признак ее истинности».
...На ювелирной выставке в Сокольниках, где мы беседуем с Федоровым, есть несколько его замечательных произведений того периода. Пасхальные яйца и наперсные кресты из самшита и пальмового дерева. Теперь он работает иначе: вырезает модели, по которым потом делаются отливки. В основном это нательные кресты, нагрудные иконки, мощевики, складни.
Его витрины отличаются от многих других. Там — сверкают драгоценности, символы богатства. А здесь — иное. Символы, связывающие наш мир с миром горним. Золото ведь может быть знаком вечности, а может — кусочком «золотого тельца». Иногда смотришь на изделия и думаешь: дьявольски красиво! Иначе и не скажешь.
А уж сколько здесь знаков зодиака, разных псевдоязыческих «фенечек» и оберегов! «Магический подход, — говорит Федоров, — очень благоприятен для рынка, где производить и продавать продукт, вызывающий ту или иную зависимость, очень выгодно. Это хорошо понятно на примере наркотиков, алкоголя и табака. Всевозможные амулеты и обереги — тоже своеобразный «опиум для народа» или, по словам Святых Отцов, «темницы для души».
«— Сегодняшний мир — ограничитель для художника, — продолжает Юрий Анатольевич. — Я считаю, что мои кресты — не для всех. У большинства отсутствует символичность мышления...
Над иконой я не работаю. Я — свидетель процесса. Эскизов не рисую. Светский заказ оказался однажды каторгой — пришлось вспомнить учение в Академии и все продумать. Иногда говорят так: сейчас сделаю для денег, а потом — для души. Это не правильный подход. Пока делаешь для денег — от тебя уже убыло».
* * *
На очередной рождественской выставке на ВВЦ Юрия Анатольевича не было. Я направлялся к книжным стеллажам, но вдруг остановился. Услышал фамилию Федорова. Рядом оказался ювелирный прилавок, и покупатели спрашивали о нем... Чего я только не наслушался! Кто-то назвал его, пятидесятилетнего человека, старейшим ювелиром России, учеником Фаберже. Другой говорит: у него в мастерской работают одни иеромонахи. Третий «поправляет»: да нет больше Федорова, перед смертью передал свое дело другим...
Да, была такая ситуация, когда деловой партнер вдруг сказал ему: «Запомни, “Федоров” — это не твоя фамилия. Это мой бренд». Вот так художник действительно чуть было не «передал» свое дело другим. И даже — едва не лишился имени.
Именно тогда восторженное православие неофита стало дополняться осознанием реальности сатаны в мире. Федоров понял, что борьба идет не с конкретным человеком, а с огромной силой. Знакомые бизнесмены подтверждали догадки: охрана недвижимости с помощью огнестрельного оружия — куда менее эффективна, чем молитва. Один рассказывал, что сказал своему недругу: я за тебя молюсь... И того вдруг вырвало.
«— Я молился, — продолжает Федоров. — И уже потом понял: приди я в нужное место на полминуты позже — все бы разрушилось. Не стало бы моего предприятия. Это был ценный опыт. Так что я благодарен своим врагам. Надо быть внимательнее.
Вообще-то любая работа христианина — это церковное служение. Но когда делаешь кресты и иконы — это деятельность особенная. Я иногда напоминаю своим сотрудника за верстаком: то, что вы делаете, очень не нравится врагу. Он будет мстить. А вы можете защититься только молитвой. И не надо забывать о причастии»...
