Оглушенные, задыхающиеся от дыма экипажи обоих танков в полусознательном состоянии лежали в своих машинах. Медленно приходя в себя, первым пошевелился Бизьян. Водителю Канпийо он указал на стройные очертания Обелиска, проступавшие сквозь дым над ними, «как мачта корабля в тумане». Бретонец отстегнул свой кольт и выпрыгнул из танка, направляясь к стоявшей рядом «пантере». Оставшийся в «Дуомоне» Канпийо услышал глухой взрыв гранаты. Затем из дыма появился чертыхающийся Бизьян. «Смылись все, сукины дети», — сказал он.
Все еще зачарованно наблюдая в свой полевой бинокль, Лейтхольд увидел, как «шерман» собственным ходом начал сдавать назад. В этот момент раздалось несколько выстрелов, и высовывавшийся из башни человек упал вперед. Это был сержант Бизьян; пуля попала ему в шею. Триумф бретонца, хотевшего, чтобы предки гордились им, продолжался лишь несколько минут — ровно столько, чтобы вкусить прелесть выполненного обещания и умереть.
* * *
В «Мёрисе» мрачный, смирившийся со своей участью Хольтиц только что принял решение. Это было как раз то решение, на которое надеялся Бендер, когда по собственной инициативе заявил французам, что командующий округом Большого Парижа сдаст все опорные пункты, как только сам будет взят в плен. Несколько минут назад Яй сказал своему старому другу: «Теперь вам пора решиться. Либо вы сидите здесь и целый день играете с американцами в прятки, либо сдаетесь и кладете конец всей этой чертовщине».
Грустный и растерянный Хольтиц размышлял. Он понял, что не может обрекать своих людей на смерть в долгом и бесполезном сражении, которое не имеет никакого смысла. Он вызвал Унгера. Если отель попытаются взять бойцы ФФИ, приказал он, то бой следует продолжать. Если первыми подойдут регулярные части, то после нескольких выстрелов комендант здания должен будет сдаться. Он приказал Унгеру спустить флаг, когда в здание войдут союзники. Затем покинул свой кабинет, чтобы ждать их в небольшой комнате, выходящей в защищенный внутренний двор.
В спальне Хольтица капрал Майер аккуратно и тщательно — чувствовалась семилетняя выучка — в последний раз укладывал чемодан для коменданта Большого Парижа. Туда он положил три рубашки, китель, носки, белье и пару генеральских брюк с темно-красными лампасами. В другой комнате граф фон Арним засовывал в сумку несколько плиток шоколада, толстый свитер, связанный его матерью в прошлую зиму, и две книги. Одна из них была «История Франции» Жака Бенвиля, другая — «Война и мир».
На улице французы подтягивались к отелю. Рванувшись через улицу Риволи за клубами дыма, три бойца хлопнулись на землю у ворот Тюильри. Осматриваясь вокруг сквозь дым, один из них, лейтенант Анри Рикебюс, с ужасом увидел, что в качестве укрытия выбрал себе место прямо напротив щели немецкого дота. Шаря в дыму рукой, он почувствовал, как ладонь ему обжег раскаленный металл. Это был ствол торчащего из дота пулемета, брошенного оборонявшимися несколько секунд назад.
На другой стороне Тюильри капрал Жорж Тиолла из «шермана» «Франшвиль» увидел, что его бронебойный снаряд угодил в гусеницы «пантеры», притаившейся у Оранжереи и развернувшей свою пушку в сторону противоположного берега Сены. Получив такое предупреждение, «пантера» начала разворачивать свою башню в сторону танка Тиолла. Второй выстрел «Франшвиля» не достиг цели, и Тиолла ахнул от отчаяния. Следующий выстрел был за «пантерой». И тут он увидел, что пушка танка замерла: ее медленное движение в его сторону было остановлено стволом дерева, оказавшимся возле танка.
На другом конце сада смертоносным дождем ручных гранат и огнем базук из зданий по обе стороны улицы Риволи три из пяти танков, начавших атаку, были уже выведены из строя. Драматург Ирвин Шоу, в то время рядовой армейской фотослужбы, видел, как один из них покинул поле боя с развороченной задней стенкой. Разъяренный смертью товарищей экипаж «Лаффо», одного из двух уцелевших танков, открыл беспорядочную стрельбу, израсходовав почти весь боезапас в 90 снарядов, от которых осталось с десяток.
«„Лаффо“, — приказал разъяренный капитан Бране, — прекратите огонь! Вы расстреливаете красивейшую площадь в мире». Как только затихли его слова, другой голос объявил экипажу «Лаффо», что Пьер Лель в «Монфоконе» убит, а его танк выведен из строя.
— Дерьмово! — подумал наводчик «Лаффо» Жак д’Этьен. — Мы остались последними.
Позади отеля «Мёрис» лейтенант Марсель Кристан разглядывал цепочку машин, горевших, как факелы, на всем протяжении улиц Кастильон и Сент-Оноре. «Бог мой, — подумал он, — должно быть, точно так же начинался Сталинград!» Прямо напротив стоял в руинах отель «Континенталь» — с выбитыми окнами, изрешеченным и проломленным фасадом; на улице валялись тела убитых немцев. Выхватив свой кольт, молодой лейтенант, накануне в числе первых участвовавший в штурме тюрьмы «Френе», выпрыгнул из танка. Вдвоем с водителем Анри Вийеттом они короткими перебежками добрались до входа в отель. Оттуда вдруг вывалился, спотыкаясь, маленький немецкий капитан с каской в руке. «Сдавайся!» — крикнул эльзасец Кристан по-немецки. Расстроенный капитан промямлил «йа» и поднял руки. Толкая его перед собой, оба француза вошли в отель. Навстречу им друг за другом сплошным потоком устремились немцы с поднятыми над головой руками. Каждый раз, замечая немца с «железным крестом», Вийетт срывал его. Он собирал их еще с Ливии. В его танкистском поясе уже было семнадцать, но никогда еще Вийетт не набредал на такие залежи, как в отеле «Континенталь».
Этаж за этажом эти два бойца очистили отель. На шестом этаже Кристан услышал тихие стоны, доносившиеся из-за одной из дверей. Распахнув ее ногой, он обнаружил в комнате прикованных цепью к стене американских пленных, изнемогающих от усталости и голода.
— Порядок, ребята, вы свободны! — произнес изумленный француз.
На нижнем этаже вслед за Кристаном в отель ворвалась группа пехотинцев. Они окружили остальных немцев. Было 2.30 дня. Пал первый «штюцпункт» Хольтица.
* * *
Перед отелем «Мёрис» бой разгорался все жарче. Лейтенант Ив Брекар был так занят увертыванием от пуль Отто Ницки, пронизывавших все пространство над Тюильри, что немецкому офицеру, выползшему из кустов сдаваться, смог сказать лишь: «Подожди минутку, я возьму тебя в плен позже». На углу улицы Сен-Рош наводчик д’Этьен танка «Лаффо», последнего уцелевшего «шермана» из тех, что так беззаботно шествовали по улице Риволи 90 минут назад, увидел упавшего на землю офицера, изуродованного осколками гранаты. Это был капитан Бране, хотевший войти в отель «Мёрис» через парадную дверь. Спустя несколько секунд граната разорвала вентиляционную трубу «Лаффо», ранив д’Этьена и его водителя. Танк развернулся и помчался назад, к пункту ремонта на площади Шатле, где уже находились «Монфокон» и «Вийе-Коттере». Экипаж «Дуомона» бросил свой танк на площади Согласия, оставив внутри тело Марселя Бизьяна. На улице Рояль «Морт-Омм», в котором укрылся Жан Рене Шампьон, сгорел до тла.
На несколько секунд над улицей Риволи повисла тишина. Затем от площади Согласия подошла танковая рота капитана Жоржа Бюи, чтобы продолжить атаку. Проезжая по широкой площади, Бюи увидел слева от башни своего танка «Норуей» обугленный каркас «Гран пале». «Вот это груда!» — пробормотал он наводчику Анри Жаку. Наводчик согласился. «А что если мы его прикончим?» — спросил Бюи. Хмыкнув, Жак начал искать на стеллажах зажигательный снаряд.
Через несколько секунд он с грустью объявил своему капитану, что зажигательных не осталось. Разрывной, добавил он, здесь не поможет.
— Жаль, — ответил Бюи. Расстроенные, они покатили дальше к отелю «Мёрис».
* * *
Впереди Анри Карше увидел надпись, выведенную на овальной доске: ОТЕЛЬ «МЁРИС» — ЧАЙ — РЕСТОРАН. За несколько секунд до этого лейтенант так близко стоял лицом к лицу со смертью, как никогда раньше. В тот миг, когда он повернул голову, чтобы отдать приказание стоявшему сзади солдату, его левую бровь опалила трассирующая пуля. Он сообразил, что если бы не повернул голову, то пуля попала бы в глаз и прошла через мозг. Подходя к двери отеля, Карше вспомнил, что уже бывал здесь. Как раз накануне войны, когда знакомый газетчик пригласил его «выпить по бокалу с королевой Румынии».
С автоматом наперевес Карше в сопровождении трех человек ворвался в отель. Прямо перед собой Карше увидел огромный портрет Гитлера, венчавший витрину с драгоценностями, вечерними дамскими сумочками и косметикой. Витрина рассыпалась на мелкие кусочки: первой же реакцией Карше в резиденции немецкого коменданта Большого Парижа было выстрелить по фюреру. Из-за мешков с песком на первой лестничной площадке по Карше открыл огонь старый солдат из Мюнстера. Карше присел за стойкой регистрации и выдернул из пояса черный шар. Это была фосфорная граната. Вырвав зубами чеку, он швырнул гранату в вестибюль. Позади Карше рядовой 1-го класса Вальтер Герреман, эльзасец, направил свой огнемет на кабину лифта. В тот же миг Герреман увидел, как по лестнице, подпрыгивая на ступеньках, покатилась немецкая каска. Она принадлежала старому фермеру из Мюнстера, убитому гранатой Карше.
