Кое-кто стал переносить критическое отношение к прошлым ошибкам и проводимым реформам на коммунистическую идею. Но сомнения не были характерной чертой. Нельзя забывать, что в те годы всё же были достигнуты самые высокие темпы развития, налицо были успехи в развитии науки и техники. Даже когда генерал П. Григоренко в 1961 году выступал с осуждением Программы партии, то не ставил под сомнение коммунистическую перспективу, а говорил лишь о некоторых вопросах, требующих детализации. Число сомневающихся увеличилось в последующие годы.
В конце 1950-х — начале 1960-х годов А.Д. Сахаров выдвинул идею конвергенции России и Запада (неизбежность слияния двух общественно-политических систем, капитализма и социализма, на основе развернувшейся в мире научно-технической революции). Позднее, в 1980-е годы, идея конвергенции получила своеобразное объяснение «в новом политическом мышлении» М.С. Горбачёва и вылилась в изменение политического курса страны, в то, что известно теперь под названием «перестройка». Однако метания между «перестройкой», «ускорением», «гласностью» и «Больше социализма!» сразу показали: пришло время, когда лидеры вообще перестали понимать, что происходит в стране и мире, и за какую «теорию» им хвататься.
Период застоя (1965–1985)
В марте-апреле 1966 года состоялся XXIII съезд КПСС. Были внесены изменения в Устав партии: из него убрали положение об обязательном обновлении на 1/4 на каждых очередных выборах состава ЦК КПСС, на 1/3 обкомов, горкомов и райкомов партии, внесённое Хрущёвым на XXII съезде. Убрано было и положение о том, что члены руководящих партийных органов не могут быть избраны более чем на 3 срока (12 лет). Был восстановлен пост Генерального секретаря ЦК, ликвидированный после смерти И.В. Сталина, и на этот пост был избран Л.И. Брежнев. Эти решения съезда создали стабильный слой партийной номенклатуры.
Теоретической основой политической системы стал курс на «возрастание руководящей роли партии».
Новое партийно-государственное руководство (пост председателя Совета Министров СССР занимал А.Н. Косыгин) вернулось к отраслевой структуре управления, упразднив совнархозы и преобразовав ВСНХ в Госснаб. Также на двух Пленумах ЦК (1965 г.) были намечены меры по стимулированию сельского хозяйства и промышленности за счёт материального поощрения. Значительно расширялись права предприятий, возрастала их экономическая самостоятельность, снижалось количество плановых показателей, спускаемых им сверху. На промышленных предприятиях для экономического стимулирования решено было создавать за счёт прибыли фонды развития производства, материального поощрения, улучшения социальных, культурных и жилищно-бытовых условий.
Однако сложившаяся в 1950—1960-х годах индустриальная модель обладала двумя характерными и взаимосвязанными особенностями: а) жёсткой зависимостью экономического роста от масштабов вовлечения первичных ресурсов и, соответственно, от объёмов топлива и сырья; б) разбухшим инвестиционным сектором, технологическая отсталость которого определяла повышенный спрос на ресурсы. Экономика стала экстенсивной, неспособной к динамическим прорывам.
Такое состояние экономики, вкупе с попыткой увеличить фонды потребления в ущерб фондам накопления, привело к тому, что когда среди плановых показателей деятельности предприятий первое место отвели объёму реализованной, а не валовой продукции, это «введение рыночных начал» не привело к положительным результатам. И понятно почему: Россия даже без деформаций экономики, как только пытается «жить как все», начинает отставать.
Кроме того, продолжалась весьма затратная «холодная война».
В марте 1965 года было объявлено о реформе в сельском хозяйстве. Усиливалась роль экономических стимулов к труду (повышались закупочные цены, устанавливался твёрдый план государственных закупок, вводилась 50-процентная надбавка к основной цене за сверхплановую продукцию). Несколько расширялась самостоятельность колхозов и совхозов. Резко увеличились капитальные вложения в развитие сельского хозяйства, но и этого было крайне мало.
В 1970 году урожайность зерновых в СССР составила 15,9 центнера с гектара, в 1985–1986 году — 17,5 центнера. И обычно историки-либералы с усмешкой отмечают, что это чуть больше, чем собирали в 1913 году англичане (17,4), но меньше, чем немцы (20,7). А в 1970—1980-х в Великобритании собирали уже 56,2 центнера зерна с гектара.
Конечно же, такая разность связана не столько с природными факторами, сколько с вложениями в экономику. Говоря об этом, сразу вспоминают характерное для Запада явление того времени — «зелёную революцию»: колоссальный подъём урожайности достигался селекцией и улучшением агротехники. Но вам никто не скажет, что для достижения подобного результата понадобился десятикратный рост затрат энергии на производство единицы продукции. А значит СССР и не мог участвовать в «зелёной революции», поскольку основной массив пашни располагался в зоне рискованного земледелия, и нам потребовались бы значительно более высокие энергозатраты.
А вспомните, как наша интеллигенция любила поиздеваться над «чёрной дырой» нашего собственного сельского хозяйства — над закупками зерна в Америке и Канаде. А ведь покупать зерно за границей нам было выгоднее, чем выращивать самим: там оно, естественно, стоило дешевле. И всё бы хорошо, но при этом терялась продовольственная независимость страны. Именно потребности сохранения экономического и политического суверенитета, продовольственной независимости от импорта заставляли вести своё широкомасштабное сельское хозяйство в столь сложных и невыгодных условиях.
Здесь уместно вспомнить, как на заре перестройки, не понимая страны, в которой живут, российские либеральные экономисты говорили о нецелесообразности держать в СССР громадный парк зерноуборочных комбайнов и тракторов. Для них ориентиром было совершенно иное, чем у нас, соотношение количества сельхозтехники и размера пашни в развитых западных странах. И в самом деле, в СССР в 1984–1988 годах тяжёлых тракторов производилось в 5 раз больше, чем в США. Но при этом в США производили в 13 раз больше, чем у нас, малогабаритных тракторов!
Не учитывалось также и то, что в СССР весьма жёсткие природные условия. Тракторы и комбайны нужны были не сами по себе, а потому, что в России вся летняя пора сельхозработ короче, чем в тех странах, с которыми нас сравнивали. Чтобы успеть выполнить все работы, надо было иметь значительное количество мощной техники, гораздо больше, чем там, где сельскохозяйственная деятельность равномерно распределена во времени и есть возможность использовать малогабаритную технику в менее интенсивном режиме эксплуатации. На Западе фермер может неспешно пахать, сеять и убирать свой небольшой надел. У нас это непозволительно.
Учитывать природный фактор надо всегда. Энергозатраты на производство аналогичной продукции на эффективных территориях Европы в 2–3 раза ниже, чем в наших широтах и при наших территориальных размерах. Транспортные издержки по вывозу продукции на мировые рынки у нас в среднем в 6 раз выше, чем в США в энергетическом исчислении. Это же характерно для разведки нефти и транспортировки её по нефтепроводам. Так, из-за климатических условий у нас себестоимость добычи нефти в 5-10 раз выше, чем на Ближнем Востоке, а перекачка вязкой нефти по трубопроводам требует подогрева.
Тёплое жильё, одежда, более калорийное питание в России просто необходимы. Отсюда вытекает, что стоимость рабочей силы у нас значительно выше, чем на Западе из-за дороговизны её воспроизводства, а эта стоимость тоже входит в стоимость произведённой работником продукции.
Не все это понимают сейчас, и мало кто понимал тогда, а в руководстве, наверное, и никто не понимал. Поэтому и начинали реформы, очень убедительные с точки зрения «теорий» и «моделей», но совершенно не учитывающие природных особенностей России. Удивительно ли, что довольно быстро выяснилось: хозяйственная система отвечает на изменения не так, как ожидалось, — и реформы были без шума свёрнуты.
Реформаторский период 1965 года понизил управляемость народным хозяйством, привёл к разбалансированию экономики (разрыв между стоимостными и материально-вещественными потоками). Завышенные потребительские ожидания не оправдались, территориально-торговый дисбаланс был налицо. В конце 1960-х появился анекдот: «Что это такое — длинное, зелёное, пахнет колбасой? Это электричка Тула-Москва». И впрямь, в обиход вошли «колбасные» электрички в Москву со всех сторон: люди, не имея возможности приобрести продукты у себя дома, регулярно ездили в столицу, благо железнодорожные тарифы позволяли.
Число министерств постоянно росло. В отсутствие конкуренции производителей предприятия в погоне за прибылью увеличивали цены на произведённую продукцию за счёт использования более дорогих видов сырья и материалов, и это себя оправдывало, поскольку все отчитывались по показателю объёма реализации в рублях.
