настрой Ваганова майор Северов.
Озвученная похвала командира не вязалось с самооценкой Коростелевым проделанной работы, но прозвучал явный намек, что проступок сержанта Прохорова и нарушение им уставной дисциплины – уже не секрет для штабистов, по крайней мере.
Кошка Муська удовлетворенно щурилась и умывалась вслед лейтенанту – в суматохе внезапной проверки лейтенант Исаев не забыл выдать предусмотренный по расписанию завтрак. Торопиться куда-то, бояться провала, оправдываться не входило в стиль ее жизни, а положенное она принимала с красивым достоинством.
24
Чудо свершилось – последние становились первыми. Жизнь, такая негармоничная в стремлении выскочить из любых схем, как бы старательно ее туда не запихивали, преподнесла неожиданный сюрприз разломом связей, масштабов и традиционной логики. Никто не ожидал, что восьмую батарею во главе с двухгодичником в первый его выход дежурным начальником расчета поднимут по учебно-боевой тревоге, а уж тем более, что он справится с задачей на фоне провалов кадровых офицеров других батарей. Слух со скоростью телефонных звонков заполнил все пространство дивизиона. Коварный замысел бюрократов-штабистов сработал: бумажная работа по программированию обучения, проверке знаний и оформлению допусков для подменщиков-ответственных операторов техники была не в порядке. Подготовка ракеты к пуску не делается по принципу «эх, навались, кто остался», даже если она осуществляется в усеченном составе. Всему полагается быть в строгом соответствии с требованиями регламентов: оператор каждого агрегата должен пройти обучение, подтвердить свои знания и навыки зачетом, его допуск должен быть оформлен соответствующим приказом, списки личного состава должны показывать основную военную специальность каждого бойца, а также дополнительную, освоенную в соответствии с программой подготовки. Процесс это длинный: обучение проходит в батареях, а приказы и списки оформляются в штабе полка. Пятую батарею остановили на построении на стартовой позиции из-за запаха спиртного от одного из солдат, подмена которому не значилась в официально оформленных списках. В седьмой батарее на этом долгом бумажном пути не оказалась оформленной подмена отправленному с ракетой в техническую базу бойцу. Аналогичная проблема могла возникнуть и в расчете лейтенанта Коростелева, ведь он распорядился, чтобы установщиком вместо командированного с Ефимовым Володина управлял сержант стартового расчета, которого в критический момент отодвинул в сторону прапорщик Авдеенко. Но в восьмой батарее инспектора ничего этого не проверяли – такие недочеты в работе командира подразделения, рассчитывавшему убыть на обучение в академию, недопустимы. Все это было известно командованию, но такую информацию не распространяют среди младших офицеров и прапорщиков, которые были взбудоражены утренними новостями в расположении и пересказывали все, что узнали, с недоуменным пожиманием плечами. Свержение традиционного взгляда, слом шаблона выражались в том, что хвалили Коростелева сдержанно, просто искренне удивлялись, как происходило бы, если бы претендент на отчисление из института вдруг сдал сессию на одни пятерки. Все вокруг считали должным сказать о неожиданном успехе, подначивали отметить предстоящее повышение, рекомендовали не упускать такую возможность… А он, невыспавшийся, усталый, помятый после химкомплекта, ощущал во всем этом фальшь и обман, от которых хотелось спрятаться, зарыться куда-нибудь поглубже. Ситуация развивалась бесконтрольно, вызывая смятение и безотчетный страх, он ждал разоблачения и оглашения допущенных им ошибок, и этим ожиданием загонял себя в тупик. Лучше бы все закончилось быстрее. Прокручивание в голове ключевых моментов закончившегося учения изматывало. Перед глазами представала близкая к катастрофе сцена, которая врезалась в память, а он хотел бы ее забыть быстрее: верхняя площадка рамы установщика уперлась в ракету, пытаясь столкнуть ее со стартового стола, и только быстро накрученные удерживающие анкера в местах опоры о пяты предотвратили аварийную ситуацию. В ушах снова и снова воспроизводился скрежет, донесшийся с места контакта, который должен был привлечь внимание не только его, озвучивавшего без понимания записанные в регламент команды, но и приближавшихся к старту инспекторов. Впервые в жизни ему пришлось признать, как легко нормальная жизнь в долю секунды могла обратиться в безумие с превращением тебя в преступника, виновника смерти ни в чем неповинных людей, вызывая злобу и ненависть их близких. Оживление вокруг него разбивалось о пустые глаза человека, который только что вырвался из передряги. Если на стартовой позиции не отметили чрезвычайной ситуации, то рано или поздно разберутся, да и прапорщик Авдеенко оставался авторитетным свидетелем происшествия. На этом фоне нарушение устава сержантом Прохоровым имело меньшее значение, хотя и с ним еще предстояло провести воспитательную работу. Сумасшедшее напряжение спадало, но он еще ничего не воспринимал. Красивые слова «отдал всего себя» к данной ситуации не применимы, но он чувствовал, что ничего за душой не осталось. В голове всплывало распространенное сравнение с выжатым лимоном, и хотя в наших широтах лимоны редки и дороги, никто опыта их отжима не имел, разве что маленькими скибками добавлял в чай для аромата, люди часто использовали такой оборот, наверное, потому что это создавало непонятный визуальный образ и звучало загадочно. Странным образом в обычной речи сохранились фразеологизмы из давно отвергнутой эпохи, об обычаях которой и рассказать-то было некому, разве что прочитать в книжках. Виктору противно было выслушивать сдержанную похвалу, и приходилось терпеть обрушившееся на него внимание невыносимо притворного окружения. Хотелось все это сбросить, как перчатки после бала. Где те балы? В Доме офицеров, сохранившемся в здании дореволюционного офицерского собрания, их сменили дискотеки. При переходе в столовую ажиотаж вокруг него поутих, у каждого из поставленных на довольствие было чем занять себя. К сидящему в одиночестве лейтенанту подошел франтоватый, как всегда, капитан Левко, уже успевший получить информацию о внеплановой проверке трех батарей дивизиона. Вскинув патетически руки, он негромко произнес:
– Вот он – наш герой, высок – больше ста восьмидесяти сантиметров роста, строен, как сказочный комар, красив, как Кипарис, всех сделал и победил. Но не бывает же так, что все лучшее сразу в одном месте! Должно же быть у него хоть что-то не так? Нам всем было бы от этого легче! В перечисленном нет одного фактора! Нужно предположить, что у него с женщинами не все ладится, – Капитан, выдерживающий в своей речи, как бы предназначенной для присутствующего общества, возвышенный склад, говорил все адресно, негромко. Вероятно, выплеснул свое разочарование от ожидаемого развития отношений дочери с лейтенантом. Данное ему ранее объяснение, что все это ради концерта, прошло мимо ушей. Сказанное Коростелев воспринял как упрек.
– Петр Ильич, не перегибайте! – встрепенулся он.
– Никаких перегибов, наоборот, для обострения твоего внимания, – капитан Левко похлопал Виктора по плечу. Оглядевшись и убедившись, что по близости нет лишних ушей, Композитор произнес: Выпивка приносит яркие моменты, но мучает похмелье. Не делай поспешных шагов и не поддавайся на подначки для безответственного решения на
