Как ты думаешь, в чем же тут дело?
- В ранней юности, - старец промолвил в ответ.
Знал я: наша весна быстротечна.
И берег я здоровье с младенческих лет,
Не растрачивал силы беспечно...
Приобретя "оригинал", "Папа Вильям" Маршака глубже обозначил светотени, стал рельефнее и смешнее. А главное, в нем зазвучал иронический, пародийный смех, столь важный для его правильного восприятия. В болгарском издании "Алисы" оригинал Саути был с небольшой подгонкой включен прямо в текст. Стихотворение Саути с наслаждением читает Синяя Гусеница - Алиса же с недоумением вторит ей пародийным "не тем" стихом. Как закономерный итог воспринимается в этом случае последующий диалог.
"- Все неверно, - сказала Гусеница.
- Да, не _совсем_ верно, - робко согласилась Алиса. - Некоторые слова не те.
- Все не так, от самого начала до самого конца, - строго проговорила Гусеница".
В настоящем томе мы сохранили пародируемый "оригинал", перенеся его, однако, в комментарий.
Чтобы передать богатейший пародийный "фон" сказки Кэрролла, О. А. Седакова, принявшая участие в подготовке настоящего издания, написала "исходные" русские тексты для пародируемых Кэрроллом оригиналов. Задача необычайно трудная, особенно и потому, что нередко, помимо всего прочего, приходилось принимать во внимание уже существующие пародийные русские тексты.
Помимо пародий, перед поэтом-переводчиком "Алисы" встают и другие трудности. В конце книги, посвященной странствиям Алисы по Зазеркалью, есть стихотворная загадка, которую задает Алисе Белая Королева. В ней говорится о таинственной "рыбке", которую почему-то невозможно вынуть изпод крышки блюда, на котором она лежит.
"First, the fish must be caught".
That is easy: a baby, I think, could have caught it.
"Next, the fish must be bought".
That is easy: a penny, I think, would have bought it.
"Now cook me the fish!"
That is easy, and will not take more than a minute.
"Let it lie in a dish!"
That is easy, because it already is in it.
"Bring it here! Let me sup!"
It is easy to set such a dish on the table,
"Take the dish-cover up!"
Ah, that is so hard that I fear I'm unable!
For it holds it like glue
Holds the lid to the dish, while it lies in the middle:
Which is easiest to do
U_n-d_i_s_h-c_o_v_e_r the fish, or d_i_s_h_с_o_v_e_r the riddle?
(Разрядка наша. - Н. Д.)
Долгое время комментаторы и толкователи Кэрролла полагали, что это стихотворение - лукавая загадка без ответа, построенная на игре слов, наподобие той, которую задают Алисе "дипломированные" безумцы в главе о Безумном чаепитии.
По этому же пути пошла поначалу и Д. Орловская. Сохранился первый вариант ее перевода этой загадки:
Изловить судака
Очень просто. Любой это может.
Отварить судака
Очень просто. Кухарка поможет.
И в судок положить судака
Очень просто. Чего тут такого?
Положи, посоли да поперчи
В дело готово.
"Принеси судака!"
Это просто. Под силу и детям.
"Вынь его из судка!"
Ах, боюсь, мне не справиться с этим!
Что же проще - подумай слегка
И реши мне задачу
Вынимать с_у_д_а_к_а из с_у_д_к_а
Или просто с_у_д_а_ч_и_т_ь?
(Разрядка наша. - Н. Д.)
Стихотворение получилось непонятное и смешное: русские _судак, судок, судачить_ хорошо вторят английским un-dish-cover и dishcover. Д. Орловская весьма точно передает все построение кэрролловской загадки и лукавый каламбурный вопрос. В этом виде мы и предполагали включить это стихотворение в болгарское издание. Однако, когда работа над книгой была практически закончена, мы узнали, что некий Питер Саклинг из Нью-Йорка предложил в 1960 г. отгадку этого стихотворения. По его мнению, таинственная рыбка, лежащая на блюде под крышкой, есть не что иное, как устрица! Трудно сказать, что именно имел в виду Кэрролл, когда писал это стихотворение. Вполне возможно, что, в отличие от загадки про ворона и конторку, он просто утаил ответ на эту загадку от своих почитателей. Это было бы вполне в его духе!
Как бы то ни было, но Д. Орловская написала новый вариант для этой стихотворной загадки. На этот раз она ориентировала его на возможность ответа. В этом виде оно и вошло в издание 1967 г. и включено в настоящий том {См. с. 219.}.
Возможно, наибольшую трудность для переводчика представляют нонсенсы Кэрролла. Порой их называют по-русски "бессмыслицами"; впрочем, это вряд ли точно передает специфику жанра.
Связанные со старинной английской традицией, уходящей в глубь фольклорного творчества, нонсенсы воспринимаются англичанами как неотделимая часть национального самосознания, как естественная форма образного мышления. Переводчику здесь приходится иметь дело с трудностями двоякого рода литературными и, пожалуй, в еще большей степени, психологическими, - ибо он во многом лишен внутреннего ориентира на родноязычные образцы; у него нет подлинной опоры ни в собственной практике, ни в практике своей аудитории.
"They told me you had been to her,
And mentioned me to him:
She gave me a good character,
But said I could not swim.
He sent them word I had not gone
(We know it to be true):
If she should push the matter on.
What would become of you?
I gave her one, they gave him two,
You gave us three or more;
They all returned from him to yon,
Though they were mine before.
If I or she should chance to be
Involved in this affair,
He trusts to you to set them free,
Exactly as we were.
My notion was that you had been
(Before she had this fit)
An obstacle that came between
Him, and ourselves, and it.
Don't let him know she liked them best,
For this must ever be
A secret, kept from all the rest,
Between yourself and me".
Эти стихи читает в качестве обвинения Белый Кролик в сцене суда (гл. XII "Страны чудес", "Алиса дает показания"). При всей четкости грамматической конструкции, использовании простейших слов и прозрачном построении фразы стихи эти остаются на удивление "темными" по смыслу. Английская лексика, вообще говоря, гораздо нейтральнее по тону, в большей степени лишена эмоциональной окраски по сравнению с русской. Для передачи особого, "аналитического" духа этого стишка переводчику требуется немалое мастерство.
Д. Орловская, как нам кажется, нашла удачное решение, переводы ее в должной мере "безличны" и в то же время точны при общей "абстрактности" смысла. Они лишены каких бы то ни было "дополнительных", привнесенных интонаций. При этом в них словно брезжит какой-то смысл, словно проглядывает какой-то намек, который так и остается намеком, не получая никакого логического или рационального завершения.
Самый известный из всех нонсенсов Кэрролла - "Jabberwocky" - вызвал к жизни целую литературу. Не будем повторять сказанного - сошлемся лишь на статью М. В. Панова, посвященную специальному разбору русских переводов этой баллады.
При переводе стихотворных гротесков Кэрролла задача поэта, и без того нелегкая, усугубляется необходимостью принимать во внимание еще один немаловажный фактор, необходимостью прочно увязывать их с последующим прозаическим текстом. Ведь в сказках Кэрролла многие слова, какими бы незначительными они ни казались, служат отправным моментом для последующих эпизодов. Приведу лишь один пример. Д. Орловская остроумно перевела стихотворный нонсенс, который зачитывается Валету в качестве обвинения в знаменитой сцене суда. Перевод предпоследней строфы этого обвинения обусловлен последующим судебным разбирательством:
Она, конечно, горяча,
Не спорь со мной напрасно.
Да, видишь ли, рубить сплеча
Не так уж безопасно.
"Рубить сплеча" появилось в переводе не сразу. Король, перебирая строку за строкой стихотворного текста, доходит, наконец, и до этой строфы. Между ним и Королевой происходит следующий диалог:
"- "_Она, конечно, горяча_..." - пробормотал он и взглянул на Королеву. - Ты разве _горяча_, душечка?
- Ну что ты, я необычайно сдержанна, - ответила Королева и швырнула чернильницу в Крошку Билля. (Бедняга было бросил писать по доске пальцем, обнаружив, что не оставляет на доске никакого следа, однако теперь поспешил начать писать снова, обмакнув палец в чернила, стекавшие у него с лица).
- "_Рубить сплеча_..." - прочитал Король и снова взглянул на Королеву. - Разве ты когда-нибудь рубишь _сплеча_, душечка?
- Никогда, - сказала Королева.
И, отвернувшись, закричала, указывая пальцем на бедного Билля:
- Рубите ему голову! Голову с плеч!
- А-а, понимаю, - произнес Король. - Ты рубишь _с плеч_, а не _сплеча_!
И он с улыбкой огляделся. Все молчали.
- Это каламбур! - закричал сердито Король.
И все засмеялись".
Предпоследняя строфа приняла ее теперешний вид лишь после того, как мы перепробовали несколько вариантов "каламбуров" в последующей прозаической сцене.
О стихах в сказках Кэрролла и принципе их перевода можно было бы написать еще многое. Ограничив себя одним основным планом - планом "транспонирования", "переключения" того, что не поддается прямому переводу, - остановимся лишь еще на одном примере.
Вторую сказку Кэрролла, а тем самым всю дилогию об Алисе, венчает стихотворное заключение, написанное в форме акростиха:
A boat, beneath a sunny sky
Lingering onward dreamily
In an evening of July
Children three that nestle near.
Eager eye and willing ear,
Pleased a simple tale to hear
Long has paled that sunny sky:
Echoes fade and memories die:
