Можно без преувеличения сказать: искусство жить свободным способно творить чудеса, но в то же время нет ничего труднее, чем учиться жить свободным. С деспотизмом дело обстоит иначе. Он нередко представляется средством от всех перенесённых страданий, опорой законных прав, поддержкой угнетённых, основой порядка. Народы забываются в обстановке временного благополучия, которое он порождает, а пробуждаются они уже в жалком состоянии. Свобода, напротив, обычно рождается в бурях и с трудом укрепляется среди гражданских разногласий. Её достоинства можно познать только тогда, когда она достигает почтенного возраста».
Антон Баков: Токвиль даёт точное определение свободы. Это та общая тема, которая очень волновала и французских революционеров, и американских колонистов. Свобода казалась чем-то немыслимым, можно сказать, инновационным, тем, что отличало новый мир от старого, а Новый Свет от Старого Света, где церковь и неэффективная модель управления детерминировали жизнь человека, загоняя её в узкие рамки.
Но американская конструктивная свобода, родившаяся из свободы исповедовать веру в Бога по-своему, противоречит богоборческой анархии, свободе как вседозволенности, которая получила широкое распространение в Европе.
Брызги этой лжесвободы долетали и до американских берегов. Например, когда в 1881 году на набережной Майами анархист Гато непонятно за что убил 20-го президента США Джеймса Абрама Гарфилда, который занимал свой пост всего лишь полгода. Если убийство президента Авраама Линкольна (1809—1865) южанином – актёром Джоном Уилксом Бутом – можно хотя бы отчасти объяснить Гражданской войной, то в отношении Гарфилда было совершено бессмысленное анархическое преступление, ставшее частью стихийной и безумной войны всех против всех.
Эта война разгорелась в Европе, где убивали королей, императоров и даже императриц. Так, 25-летний анархист Луиджи Лукени, одержимый идеей уничтожения всех богатых (точнее, всех, кто не работает) прокричал «Да здравствует анархия, смерть обществу!» и на набережной Женевского озера заколол напильником аристократичную даму, которая оказалась, ни больше ни меньше, а императрицей Елизаветой Австрийской.
Это безумие доведённой до абсурда европейской свободы противоположено той свободе, которая родилась в первые годы существования США. Почему? А потому, что в США возникла свобода не для всех, не для темнокожих рабов, не для индейцев, не для бродяг. Это была свобода для образованных, богатых, независимых белых людей, которые строили свою жизнь, вырвавшись из-под диктата деспотической власти европейских монархов.
Америка предоставила права и возможности позитивным людям, способным строить новые предприятия и осваивать новые земли. Именно это привлекало в США качественный человеческий материал, именно это продолжает притягивать туда людей, способных воспользоваться свободой как благом и нести за неё ответственность.
В России сложилась обратная ситуация: если США – страна людей, которые оторвались от своих европейских корней, чтобы стать свободными, то Россия – во многом страна тех, кто просто побоялся изгнать из себя рабов и уехать. Тех людей, которые предпочли риску свободы и трудностям эмиграции тягостное существование в России. Во всяком случае, в XX веке история нашей страны во многом состояла из таких периодов, когда жить в ней нормальному человеку было неприятно, унизительно и всегда опасно.
Нельзя утверждать, что между развитием США и России нет ничего общего. К примеру, существует масса параллелей между освоением американцами Дикого Запада и русскими – Сибири. Увы, и сегодня в Сибири, после двух, Столыпинской и советской, эпох великого переселения живёт очень небольшая часть жителей России, из коих коренных сибиряков – единицы. Возможно, эти потомки свободолюбивых людей когда-нибудь нашу страну и спасут.
Никуда не денешься: большинство наших сограждан – потомки крепостных, а не свободных людей. В результате, если проводить аналогию с теми же США, то значительная часть российского населения по уровню самооценки и самосознанию соответствует былым афроамериканцам, буянящим в пригородах или сидящим по тюрьмам или на пособиях. Разумеется, сегодня в Америке эта проблема отчасти решается ценой огромных затрат государства и общества. А в России она ещё даже не заявлена в повестку дня.
Несвободу в России наша либеральная общественность привыкла связывать, в основном, с давними периодами истории нашей страны – с татаро-монгольским игом, опричниной Ивана Грозного и т. п. Потому что осуждение гораздо более близких по времени и задокументированных преступлений большевизма всё ещё остаётся предметом общественной дискуссии. Но, как ни крути, узкая прослойка образованных и свободных дворян существовала уже в эпоху декабристов. Недаром Пушкин, идентифицируя свой класс, писал о «третьем поколении непоротых дворян».
Дело в том, что свобода приходила в жизнь европейского, американского и российского общества сверху вниз, от образованного и обеспеченного сословия. Однако в общественные низы ей толком проникнуть так и не удалось, потому что многие люди оказались неспособными воспринимать свободу как ответственность. Значительная часть людей на Западе продолжают жить на подачки и являются, по сути, иждивенцами, а иждивенец не может быть свободным человеком по определению.
Только тот человек, который действует на свой страх и риск и несёт ответственность за свои поступки, может считаться по-настоящему свободным. Однако все свободные сословия России стали жертвами большевистского террора. Люди уничтожались целыми семьями, уничтожались поколениями, так что из России, кажется, ушла сама традиция свободы. Свободный человек в нашей стране подлежал унижению и уничтожению как враг советской власти. Так свобода превратилась в свою противоположность – в рабство. Разбуди в своё время любого человека в СССР – и он заявил бы, что «свобода – это осознанная необходимость».
Настоящая свобода начала возвращаться к нам совсем недавно, при Горбачёве. Я помню давнее публичное выступление посла США в СССР. Это было беспрецедентно – на День Независимости США по нашему «совковому» телевидению было позволено выступить американскому послу. После марксовой кальки про осознанную необходимость посол был первым, кто рассказал нам о свободе как о свободе выбора. Это звучало для нас дико, потому что в наших выборах всегда участвовал только один кандидат. Бытовал анекдот:
– Этот арбуз продаётся?
– Да, выбирай!
– А что его выбирать, если он один.
– Ну, на выборах же ты из одного кандидата выбираешь?
В стране тогда царил ужасный дефицит, народ расхватывал всё, что не приколочено, реального выбора вещей или продуктов не было. Если гражданин видел колбасу двух сортов, то он не выбирал один из них – он брал оба сорта. При этом больше двух килограммов продукции в одни руки не «отпускали».
Конечно, со временем ситуация начала меняться. Значительная часть населения использовала свободу для переезда. Уезжали евреи, немцы и все, кому советская власть встала поперёк горла. Можно сказать, мы их потеряли. У малочисленного же слоя предпринимателей появилась свобода предпринимательской деятельности. Но самыми свободными людьми были, пожалуй, бандиты, которым эпоха перемен развязала руки.
Всё же идея продвижения свободы сверху вниз, увы, не принесла кардинальных прорывов. Я сам когда-то свято верил в знаменитую пирамиду Маслоу. Из его теории следует, что как только человек будет сыт и одет, то его тут же заинтересуют духовные ценности. В реальной же жизни всё оказалось совсем не так. То, что свободных людей окружают менее свободные, не делает первых менее свободными, а несвободные, в свою очередь, не становятся свободнее.
Тем не менее, я довольно долго верил в свободу, равенство и братство. А с годами, как и многие, был вынужден согласиться с поздним Пушкиным в том, что «к чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь».
С одной стороны, структура нашей сегодняшней экономической занятости, когда большая часть граждан работает по найму на государство, как это было и в советское время, когда люди выкладывались ради всесильного Левиафана, не даёт распространиться свободе.
Бизнесмен – человек, который не боится терять нажитое и возрождаться из пепла, тогда как наши люди норовят устроиться на какое-нибудь тёплое место и получать гарантированную, желательно пожизненную занятость. И вот отсутствие этой части населения, которая могла бы развивать альтернативные отрасли в экономике, приводит к тому, что у нас нет ни Appl-ов, ни Googl-ов, зато есть развитая сырьевая отрасль. По сути, Россия десятилетиями сидит на газовой игле и нефтяной трубе и более-менее успешно производит разве что оружие, призванное помочь законсервировать этот образ жизни.
