Вторая крупнейшая проблема – наши межнациональные отношения. Может быть, покажусь немножко излишне оптимистом, но взрыв ферганских событий я скорее отношу не к области национальных отношений, а к области борьбы организованной преступности и мафии с новым курсом; у меня нет полных данных, но чувство такое, что взрыв в Фергане организован все-таки мафией, которую задели и которая показала зубы впервые по-настоящему: вот что будет, если вы нас станете дальше трогать.
Может быть, это моя личная точка зрения, но все же после съезда укрепляются позиции здравого смысла в национальных отношениях, компромисса, поисков сочетания интересов большинства и меньшинства. Ведь как власти наши уворачивались от таких проблем, как проблема немцев Поволжья, крымских татар, тех же курдов, тех же турок и других народов, но все-таки съезд настоял на том, что эти проблемы должны быть решены. А те рабочие предложения, к которым съезд отнесся очень благожелательно, – о расширении до максимальных пределов степени автономности республик, о том, что малые народы, средние народы тоже должны получить автономность, как и республики, – это все конструктивный рабочий процесс, и я думаю, что Пленум по национальному вопросу будет двигаться вперед, а не назад, попятного движения уже просто быть не может.
Ю. П. Вот начнется Пленум, Пленум нас рассудит! Пленум сам увидит, что в межнациональных отношениях есть масса проблем…
Н. Ш. Но где-то должна же продумываться стратегия, должен же быть какой-то генеральный штаб, генерирующий, вырабатывающий концепцию… Дело же не в названии. Это может быть не Пленум, а… не знаю, Совет старейшин Советского Союза, пожалуйста. С приглашением молодых в роли экспертов.
Так вот, в вопросе национальных отношений я бы осторожно, но констатировал прогресс. Однако меня пугает третья проблема – наше экономическое состояние.
Ю. П. Тут я честно признаю свой непрофессионализм… Я отношусь к тем рядовым потребителям, которые, обсуждая проблемы экономики, пользуются не научной терминологией, а, скорее, крепким народным словом. Мой взгляд – обывательский…
Н. Ш. Хочу заметить, что для меня взгляд обывателя – это самый здоровый взгляд, и думаю, что мы эту тему разовьем…
Ю. П. Из всего обилия слов о видах страны на будущее, сказанных за последнее время, в том числе и на съезде, я пытался для себя отжать суть: что же должно измениться в нашей экономике и как эти изменения смогут хотя бы частично избавить нас от тотального дефицита, который рискует стать таким же национальным атрибутом, как Кремль, сибирский мороз, кавказское гостеприимство и т. д.? Может быть, я туго соображаю, но в чем новизна текущего момента, так и не понимаю. И все чаще думаю о дефиците как о коварном инструменте управления обществом. Обещание командно-административной системы расправиться с дефицитом звучит примерно так же, как обещание милиционера в целях укрепления общественного порядка сдать личное оружие. Поэтому, кстати, так настороженно отнеслись и к нашим идеям…
Н. Ш. Ну, от титула идеедателя я, пожалуй, отказался бы. И это не кокетничанье, это результат долгих размышлений над собственными возможностями, над тем, что я могу, чего не могу. Считаю себя человеком глубоко консервативным по убеждениям и не помню за свою жизнь ни одной новой идеи, которая возникла бы у меня в голове. Если мои суждения имеют элемент новизны, то только по принципу: новое – это всегда хорошо забытое старое.
И все, что мне удалось отразить в моих литературных работах и в моих экономических публикациях, не выходит за пределы обычного крестьянского здравого смысла и не несет в себе никаких особо сложных теорий. Я, может быть, даже принижаю возможные высоты человеческого духа, потому что меня больше интересует то, что может быть полезным и надежным в обыденной жизни. Очень боюсь «великих идей», от них до сих пор, кроме крови и несчастий, ничего не было в истории человечества. А вот от обычного ползучего мещанского здравого смысла были кой-какие положительные результаты. По крайней мере, людям легче жить со здравым смыслом и так называемой мещанской моралью – жаль, что она у нас не утвердилась, – чем жить с «великими и вдохновляющими» идеями.
Где-то я написал и хочу повторить, что люди не могут долго носить вериги, это не их должность. Все великие идеи – это для тех, кто любит в такие игры играть. Важна обычная человеческая жизнь, обычный человеческий мир.
Полностью согласен с академиком Моисеевым, который считает, что сейчас нет смысла думать дальше чем на 20 лет, что человеческие мозги слишком слабы, чтобы отгадать, куда нас сможет развернуть. Но ближайшие двадцать лет – это тот горизонт, о котором мы должны думать и можем хоть что-то придумать, чтобы жить.
И здесь мне, пожалуй, добавить к тому, что удалось сказать на съезде, нечего. Может быть, единственное в свою защиту: мне предъявляют претензии, будто долгосрочные перспективы и концепции меня не интересуют. Они меня очень интересуют. Но дело-то в том, что концепция в целом, куда нам идти, есть, она была разработана еще в 20-х годах; в 50–60-х годах ее обсуждали; и сейчас мы говорим примерно то же самое: это концепция общества, которое учуял в самом зародыше Ленин, после того как наступило отрезвление в 1921 году. Он бросил несколько идей, которые легли в основу нэпа, не успел их развить, а дальше жизнь повернула, к сожалению, в другую сторону, но это те идеи и методы, на которых может быть достигнут общественный компромисс и силы общества будут не задавлены, а смогут работать творчески. Я не верю в наше национальное самоубийство и знаю, что ваше поколение, Юрий Михайлович, а может быть, еще и наше что-то приемлемое найдут. Не проклятый же мы народ! Что же мы, самый несчастный, самый обездоленный у Бога, глупее других, что ли? Это тоже неправда.
Но меня очень пугает наша ближайшая перспектива. Я боюсь, что в экономике придется пройти через мучительный кризис, который затормозит наше движение вперед, прежде всего в экономической области и неизбежно – в других областях, в том числе и в политике. Я не верю в движение попятное, назад; даже как фарс – не как трагедия, как фарс – история вряд ли повторится. Но вот то, что мы приостановимся, ляжем на дно и какое-то время в обмороке будем лежать, прежде чем начнем двигаться дальше, – вот этого я боюсь.
Пока мне кажется, на данном этапе мы находимся в таком состоянии, когда лучший нравственный лекарь – это полный прилавок магазина. Люди настолько измучены борьбой за существование, борьбой за самое необходимое, нищетой, стеной вокруг себя, когда чрезвычайные усилия надо тратить на все элементарное в жизни, что это не может не порождать злобу, и непорядочность, и бесчестие, и вражду с соседом. Конечно, полный прилавок все болезни в нашей стране не излечит, но излечит хотя бы вот эти наиболее острые, наиболее безобразные.
И вот здесь я с вами согласен: у меня такая же неудовлетворенность экономическими решениями съезда, как у вас. То есть я бы сказал так: проблемы теперь понимают и видят все. И руководство видит, и съезд в целом, и понимает значительная часть населения. Но как бы все еще выбирают: предпринимать решительные попытки, чтобы справиться с этими проблемами, или продолжать еще какое-то время топтаться на месте и отделываться паллиативом? Но жизнь так стремительно развивается, что я не удивлюсь, скажем, если на осенней сессии правительство предложит бюджет опять с дефицитом, а съезд вдруг скажет: «Нет. Хватит». То, что год назад было невозможно. Но это я опять говорю о надеждах, хотя и реалист.
Ю. П. Демократизация, не подкрепленная позитивными сдвигами в экономике, – это очень коварная тактика. Известная: противопоставляя хлеб насущный хлебу духовному, лишали народ и того, и другого. Мол, конечно, при Брежневе академик Сахаров был в ссылке, но зато талонов на сахар не было. Так что вы, ребята, сами смекайте, что лучше…
Н. Ш. Значит, вы поддерживаете мою мысль, что главный лекарь сейчас, на данном этапе, и нравственности, и общественного состояния – это полные прилавки?
Ю. П. Конечно, я могу присвоить этой мысли ваше имя, но, поверьте, об этом думает любой нормальный человек, а вы просто саккумулировали эти настроения. Но меня, честно говоря, беспокоит отстраненное отношение наших сегодняшних лидеров к предлагаемым проектам оздоровления общества.
Попробую объясниться на исторических примерах. Падению дома Романовых, на мой взгляд, немало способствовала слепая вера в народ-богоносец – не может он, видите ли, поднять руку на помазанника… Сердце замирает от собственной смелости, но не кажется ли вам, Николай Петрович, что кое-кому сегодня трезво взглянуть на реальность мешает вера в народ-партиеносец? А ведь все это уже было… Столыпин, чью могилу в Киево-Печерской лавре сровняли с землей, пришел с мощной идеей экономического обновления державы и был погублен объединенными усилиями крайне правых и крайне левых. Первые не хотели уступать ни одной своей привилегии, впоследствии потеряв все их заодно с головой. Вторые в экономической стабильности видели угрозу своим социальным моделям. В результате на том же съезде народных депутатов постоянно звучала по-разному сформулированная разными ораторами любимая мысль Петра Аркадьевича про великие потрясения и великую державу…
