Потерпев неудачу у Джона Кембла, рукопись «Бертрама» с отзывами В. Скотта и Байрона была отдана великому английскому романтическому трагику артисту Э. Кину, который после некоторого колебания признал, что пьеса Метьюрина ему нравится и что исполнение ее главной роли он считает вполне по своим силам. После этого было принято решение о постановке ее на сцене. Друг Байрона Гобгауз написал к «Бертраму» пролог, и пьеса Метьюрина в первый раз увидела огни рампы в театре Друри Лейн 9 мая 1816 г., три года спустя после того как она была написана.
«Бертрам» — пятиактная романтическая трагедия в белых стихах. Сюжет этой пьесы имеет некоторое, правда, чисто внешнее и не идущее далеко сходство с «Разбойниками» Шиллера: трагедия Метьюрина вовсе лишена три яркой социальной тенденции, которой проникнута знаменитая «третьесословная» немецкая пьеса. Хотя главный герой Метьюрина, благородный сицилийский граф Бертрам, противоречиями своего сложного характера несколько походит на Карла Моора, а любовь его к Имогене, его бывшей невесте, вышедшей замуж за другого, открывает аналогию к истории Карла Моора и Амалии, — основными источниками замысла пьесы Метьюрина были английские готические романы, в том числе и его собственные.
Первая сцена первого акта «Бертрама» должна по замыслу автора не только служить завязкой трагедии, но и внушить зрителю ощущение ужаса. Сценическая ремарка автора гласит: «Скалы. — Море. — Буря. — На заднем плане освещенный монастырь. — Сквозь небольшие промежутки раздается звон колокола. — На высоких волнах моря виден корабль, находящийся в бедственном положении». Сквозь цветные готические окна монастыря при блеске молний и раскатах грома испуганные монахи видят тонущий корабль, который готов разбиться о скалы. Сначала спасается только один человек; когда он приходит в себя и узнает, что находится в Сицилии, в монастыре св. Ансельма, неподалеку от замка Альдобранда, он хочет снова броситься со скалы в бушующее море, из которого только что был извлечен. Это Бертрам, изгнанный из Сицилии Альдобрандом, отнявшим у него все имущество и принудившим Имогену выйти за него замуж. Бертрам считает Альдобранда своим главным врагом, и прежняя ненависть к нему возрастает в сердце Бертрама с новой силой. Он видит руку судьбы в том, что был спасен в родной Сицилии, неподалеку от мест, где некогда жил сам и где потерял все: он останется жить для мести. Мало-помалу на сцене появляются и другие люди с тонущего корабля; это разбойники той шайки, предводителем которой является Бертрам, совершившей вместе с ним немало кровавых преступлений. Настоятель монастыря просит Имогену, в отсутствие ее мужа, оказать в замке гостеприимство всем несчастным, потерпевшим кораблекрушение.
Уже первая сцена пьесы, рассчитанная и на зрительно-театральный эффект, выдает свою близость к готической литературной традиции. Подобная страшная буря, в неистовстве которой суеверные монахи подозревают участие сверхъестественных демонических сил, много раз была изображена в произведениях предшественников Метьюрина, например в «Удольфских таинствах» Анны Радклиф; такая же буря с кораблекрушением и гибелью одного из действующих лиц описана была и самим Метьюрином в его первом романе «Семья Монторио», открывающем и другие сюжетные аналогии с «Бертрамом». Особо стоит подчеркнуть сходство бури в «Бертраме» с непогодой, описанной в IV главе первой книги «Мельмота Скитальца», когда в романе впервые для читателя появляется над гибнущим кораблем освещаемый вспышками молний силуэт Мельмота Скитальца. И в пьесе и в романе Метьюрина неистовство стихни является не только поводом для эффектного живописания — эта сцена выполняет роль прелюдии к трагическим событиям и в то же время имеет символический характер, указывая на неистовство и разгул страстей, бушующих в сознании оскорбленного или наделенного злой волей человека [32].
Находясь в замке Альдобранда, Бертрам однажды лунной ночью встречает Имогену и открывается ей. Между ними происходит бурная сцена: Имогена все еще любит своего прежнего жениха, умоляет его бежать, так как его непременно убьют вассалы Альдобранда, рассказывает Бертраму, как случилось, что она принуждена была, после изгнания его из Сицилии, выйти замуж за Альдобранда, за что Бертрам хочет предать ее проклятию, и т. д. Дальнейшие, самые драматические события происходят одно за другим. В третьем акте Бертрам и Имогена, рассказав друг другу обо всем, что случилось с ними за последние годы, готовятся к новой разлуке — навсегда. Однако в это время в замок возвращается Альдобранд. Во время его беседы с Имогеной в залу врывается Бертрам с кинжалом в руке и закалывает Альдобранда на глазах у Имогены, терзаемой муками совести. Разбойники покидают замок, в котором они получили приют после кораблекрушения; Бертрам же остается в нем до тех пор, пока за ним не являются рыцари и настоятель монастыря. Бертрам сознается в совершенном преступлении и требует для себя самой мучительной казни. Гибель мужа от руки бывшего жениха, неожиданная смерть ее маленького сына сводят Имогену с ума: она укрывается в пещере, находящейся в густом лесу, когда мимо нее ведут на казнь Бертрама. В безумии она бросается к нему, спрашивает у него, где муж и ребенок, и испускает последний вздох в объятиях Бертрама. Видя, что она мертва, Бертрам выхватывает меч у одного из сопровождавших его рыцарей и убивает себя.
Такова вкратце эта пьеса Метьюрина, которая при первом своем исполнении была принята лондонскими зрителями с восторгом. Она была напечатана, выдержала семь изданий в течение одного года и принесла автору вознаграждение в тысячу фунтов стерлингов: по сравнению с гонораром, полученным Метьюрином за «Милезского вождя» (он равнялся всего лишь 80 фунтам), это был большой материальный успех.
Удача Метьюрина вполне объяснима, если мы примем во внимание, что английская драматургия в начале XIX в. далеко не находилась в состоянии творческого подъема и что репертуар английских театров представлял собою довольно жалкую картину; английские реалистические бытовые комедии XVIII в. — Шеридана и Голдсмита — были забыты; слава великих драматургов «елизаветинцев» с Шекспиром во главе только начинала возрождаться; английские театры пробавлялись еще переводными сентиментальными мелодрамами А. Коцебу или заурядными собственными подражаниями им, вовсе лишенными литературных или сценических достоинств: вспомним, что первая выдающаяся романтическая драма «Ченчи», принадлежавшая перу П. Б. Шелли, появилась только в 1819 г.
Одним из последствий чрезвычайного успеха «Бертрама» у зрителей театра Друри Лейн было то, что имя автора, скрывавшегося до тех пор под псевдонимом, неизбежно должно было открыться публике, немало в этом заинтересованной. Разоблачение псевдонима совершилось тем легче, что ему не мог противостоять сам Метьюрин, приехавший в Лондон, чтобы присутствовать на первых представлениях своей пьесы и проживший здесь около месяца. Вскоре имя Метьюрина проникло в печать, и сам автор разрешил поставить его в первый раз на титульном листе издания «Бертрама», выпущенного в свет издательством Джона Меррея; выдуманный когда-то Метьюрином Деннис Джеспер Мерфи перестал существовать.
Авторское тщеславие Метьюрина было частично удовлетворено: он приобрел в Лондоне новых знакомых, старавшихся встретиться и побеседовать с ним; более тесными стали его связи с литераторами и издателями; благодаря последним удалось с полным его именем выпустить второе издание «Семьи Монторио».
Постепенно имя писателя становилось известным и за пределами Великобритании. В его возраставшей известности была, однако, и своя отрицательная сторона: все напряженнее становились отношения Метьюрина с его церковным начальством, которое получило теперь возможность преследовать не литературный псевдоним, а подлинного автора и с этих пор интересовалось не только его произведениями, но и им самим. Многие, не только английские, но и континентально-европейские газеты и журналы, в том числе и русские [33], обошло известие о крайнем неудовольствии Метьюрином, высказанном дублинским архиепископом.
В Дублин из Лондона Метьюрин вернулся более веселый и оживленный, чем обычно, с деньгами в кармане, тотчас же закрыл пансионат для молодых людей и предался светским развлечениям, в особенности увлекаясь танцами в богатых дублинских семьях и у себя дома. Именно к этому времени, когда его жизнь была больше на виду, чем в периоды вынужденного уединения, его облик был запечатлен многими мемуаристами, считавшими Метьюрина «самым эксцентричным из ирландцев его времени», как отзывался о нем Аларик Уоттс [34]. О его странностях, противоречивых чертах его характера, постоянном стремлении рисоваться, казаться не тем, кем он был на самом деле, по всей Великобритании и даже за ее пределами, например в соседней Франции, ходило множество анекдотов и сплетен. Из них постепенно складывалась устойчивая легенда, на которой строились первые биографии писателя. Поскольку реальные факты из истории его жизни известны еще не были, легендарная его биография прочно вошла в литературный оборот и оправдывала тот тезис критики, что личная жизнь писателя и его человеческие качества не всегда отражаются в его произведениях. Бальзак, бывший страстным почитателем творчества Метьюрина, всегда удивлялся несоответствию внешнего и внутреннего облика автора «Мельмота Скитальца». В предисловии к первому изданию своего романа «Шагреневая кожа» (1831) Бальзак, рассуждая о том, что «существуют авторы, чей личный характер отражается в природе их сочинений, когда произведение и человек составляют одно и то же, но что есть и другие писатели, чья душа и нравы резко противоречат форме и содержанию их творчества», в качестве примера ссылался на уже покойного в то время Метьюрина: «Так было и с самым оригинальным из современных авторов, которым может гордиться Великобритания: Метьюрин, священник, подаривший нам Еву [35], Мельмота, Бертрама, был кокетлив, любезен, чтил женщин; словом, по вечерам человек, творивший ужасы, превращался в дамского угодника, в денди» [36].
