В лучшие времена Республики, когда старые римские добродетели сохраняли еще частичку своей первоначальной мощи, пока они не иссохли и не были подорваны завезенными пороками и упадочными традициями завоеванных наций, римские государственные мужи, воители, жрецы, простой народ – все носили Бороду, все признавали ее мужественную славу!
Не раньше 454 г. от основания Рима, около трех столетий до нашей эры, один из продажных преторов, что обычно возвращались, нагруженные иностранным золотом, изнеженные иностранной роскошью, привез с Сицилии нескольких брадобреев; и Плиний позорит – клеветнический слух! – младшего Сципиона Африканского наивной сплетней, что «он был первым, кто сбрил всю свою бороду»[20]. Вот еще один пример тому, как дурацкий обычай, как глупую мысль, пытаются приписать кому-то всемирно известному.
Задолго до этого времени Бороду принято было немного подстригать или брить; одно и то же слово (tondere) могло означать и то и другое. Конечно, когда установилась мода, стали считать, как и у нас, что носить Бороду неподобающе; цензоры обязали Марка Ливия, возвратившегося из изгнания, побриться, прежде чем предстать перед Сенатом[21].
С умножением пороков и изнеженности среди этой некогда мужественной расы упадок Бороды продолжился11. Цезарь, истинный основатель империи, предававшийся всякому виду щегольства и разврата, используя их для прикрытия своих честолюбивых замыслов, разумеется, брился12; и поэтому бритье оставалось имперской модой вплоть до времен Адриана (я уже приводил выше эту смелую римскую голову реставратора мужской красоты). С его времени Бороду носили почти все римские императоры13, кроме Константина, который брился из суеверия. У отца же его была благородная Борода.
Даже после того, как возник обычай брить Бороду, первое ее появление встречалось с радостью и обычно совпадало со временем премьерного надевания тоги; «первины» волос торжественно посвящали – как остаток прежнего уважения – какому-нибудь богу – например, в случае с Нероном14, который преподнес их в золотой коробке, украшенной самоцветами, Юпитеру Капитолийскому.
Бритье в обычаях раннего Рима было знаком скорби; однако впоследствии то, что считалось символом самоотречения, стало всеобщей модой, и во время печали Бороде позволяли расти, чтобы подчеркнуть небрежение собой15.
Римские философы, как и греческие, заботливо растили длинную Бороду как эмблему мудрости. Следующий анекдот показывает, что иногда она была обманчивым знаком. Один император, которому докучал человек в длинном платье и с длинной Бородой, спросил у того, кто он. «Разве ты не видишь, что я философ?» – был ответ. «Плащ я вижу, и Бороду тоже, – сказал император, – но философа под ними не вижу».
Должны заключить этот обзор римских обычаев указанием на поучительное обстоятельство, что рабы в раннем Риме обривались в знак своего рабского положения, и им не разрешалось носить отличительный знак свободного человека, пока их не отпускали на волю. В поздний же период рабы, как и положено мужчинам, носили Бороду, ее сбривали, только когда подневольных нужно было поставить на один уровень с их опозоренными порочными хозяевами.
Беглый взгляд на церковную историю представят один-два интересных момента. Большинство Отцов Церкви и носило, и одобряло Бороду. Климент Александрийский говорит: «Природа украсила человека, словно льва, бородой как признаком силы и владычества». Лактанций, Феодорит, св. Августин и св. Киприан красноречивы в похвалах этой природной особенности: о которой возникало много дискуссий в первые века Церкви, когда дисциплинарные вопросы по необходимости занимали много внимания ее вождей. Для решения этих споров на IV Карфагенском соборе, состоявшемся в 252 г., 44-м каноном было постановлено, «что священник не должен ни ухаживать за волосами, ни брить бороду» (clericus nec comam nutriat nec barbam radat). Джозеф Бингем цитирует один старинный документ, в котором говорится о мирянине, ставшем клириком, что «его привычки, походка, скромность, выражение лица и речь – все было набожным, и в согласии с этим его волосы были короткими, а борода – длинной»: это показывает, что в те ранние времена св. Павла понимали лучше, чем в позднейшую пору.
Впоследствии Борода поочередно то была рекомендуема духовенству из-за ее солидности, то осуждаема из-за аскетического представления, что гордость склонна прятаться в ухоженной Бороде. В некоторых монастырях миряне носили Бороду, а состоявшие в ордене брили, волосы же благоговейно посвящали Богу с особыми молитвами и внушительными церемониями: остаток старинного суеверия.
Ордену цистерцианцев было специально разрешено носить Бороды, поэтому их называли fratres barbati, или Бородатыми братьями.
Военные ордена Церкви, каковы рыцари Св. Иоанна и тамплиеры, были всегда полны бородатыми.
Прикосновение к Бороде было некогда ритуалом, коим крестный отец принимал ребенка под свою опеку.
Один из неиссякающих источников спора между римской и греческой Церквами был вопрос, носить или не носить Бороду. Греческая Церковь с твердой верностью, которая делает честь ее ортодоксальности, решительно стояла на почве древних церковных определений, отказываясь допустить какого-либо бритого святого в свой календарь и искренне презирая римскую Церковь за ее слабость в этом отношении. С другой стороны, римские папы, чтобы провести различие между восточным и западным христианством, рано ввели законы de radendis barbis, или о брадобритии. Иногда, однако, мужественный старец вроде папы Юлия II, заставившего Микеланджело изваять его с обнаженным мечом в руке, или кардинал вроде Поула или Аллена[22] и многие епископы умудрялись поверить, что можно примирить веру и природу, придерживаясь всеобъемлющего и подлинно католического взгляда на ту и другую.
Вожди Реформации в Англии и Германии носили Бороды (если Лютер и ограничился усами, то потому, что над ним тяготела монашеская привычка к бритью), и большинство мучеников протестантской веры было сожжено с их Бородами.
Бритты, «как их соседи галлы»16 (во время лекции можно было видеть две такие головы, скопированные с римских памятников), были бородатыми, хотя, вероятно, в неких целях различения их начальники, по словам Цезаря и других, носили только огромные заплетенные усы. Друиды и их преемники, местный британский клир, рассматривали этот естественный покров как добавление к их достоинству и украшение их сана и возраста17.
Англосаксы принесли свои Бороды с собой; они предпочитали вилкообразную форму, которая, в свою очередь, может быть двузубой или трезубой, Плутоновой или Нептуновой[23].
Святитель Августин[24] изображается с Бородой, когда он является обратить эти острова в христианство в VI в. Его последователи, должно быть, вскоре побрились, ибо один писатель в VII в. жалуется, что «клирики стали такими испорченными, что отличаются от мирян не столько своими поступками, сколько отсутствием бороды». Прославленный Альфред оказывал такую заботу о Бородах его подданных, что наложил тяжелый по тем временам штраф в 20 шиллингов на того, кто нанесет умышленный ущерб чужой Бороде. Датчане, вторгшиеся в страну, были бородатыми; Фосбрук говорит, что некоторые из них носили Бороды о шести зубьях, и история упоминает Свена Вилобородого18.
В эту пору взрастала французская монархия. Ее первые короли почитали Бороду как святыню и украшали ее золотом. Их подданные гордились Бородой, выделяющей их как свободных людей, в противоположность выродившемуся римскому племени. Аларих II коснулся Бороды Хлодвига I, дабы этим торжественным способом скрепить договор и признать Хлодвига I своим крестным отцом. Династия Меровингов была бородатой. Потом пришел Карл Великий, клявшийся своей Бородой, как это делали после него Оттон Великий и Барбаросса, германские императоры. Следующая история показывает веру тех древних времен в святость такой клятвы. Крестьянин, принесший ложную присягу на мощах двух святых мучеников, взялся за свою Бороду, чтобы подтвердить клятву, и небеса в наказание заставили всю Бороду оторваться прямо у него в руке!
Карл Великий также постановил, что любой, кто назовет другого рыжебородым или рыжей лисой, должен заплатить большой штраф; закон объясняется предрассудком, воплощенным в двух германских пословицах19: «О рыжей бороде добра не слыхано», «Рыжая борода – бойся шельмовства»[25] – и кульминирует в анекдоте об испанском дворянине, обвинившем одного человека в преступлении, а после получения доказательств невиновности того воскликнувшем: «Коли он и не делал этого, так замышлял, ведь у этого негодяя рыжая борода!» Тех, кто нуждается в утешении из-за этой клеветы, восходящей, видимо, к старинной идее, выведенной из его имени, что Иуда Искариот был рыжебородым, я, по счастью, могу отослать к проповеди20 об этом архипредателе, полной остроумия, юмора, страсти и воображения, принадлежащей знаменитому Абрахаму а Санта-Клара, в которой он благородно защищает рыжие Бороды, приводя следующие славные примеры:
