В то же царствование Жан де Мориллер встретил подобные возражения со стороны орлеанского капитула; но этот хитрец представил письмо от короля, объявляющее, что уставами в сем случае следует пренебречь, т. к. его величество намеревался использовать его в странах, где тот не мог появиться без Бороды.
При дворе Карла V – соперника Франциска I, – облекавшего свой подбородок покровом, подобающим королю, жил Джон Майо, его художник, очень высокий человек, но с Бородой столь длинной, что мог на ней стоять; этот предмет своей гордости он подбирал, крепя лентами к петлице. Иной раз Майо по приказу императора отвязывал за столом эту массу волос; двери и окна отворяли настежь, и император искренне наслаждался зрелищем, как она веет в лица гримасничающих придворных. Другая знаменитая Борода Германии, принадлежавшая купцу из Браунау в Баварии, была столь длинной, что маралась бы об землю, если бы гордый владелец не заключил ее в красивый бархатный мешок26.
Многообещающий Эдуард VI умер прежде, чем его Борода выросла; у мужа его сестры Марии была Борода в настоящей испанской манере.
Во времена Доброй королевы Бесс, когда «степенный лорд-канцлер27 вел в танце, и печать, и булава шли пред ним»[33], она, не будучи ханжой и питая истую королевскую приязнь ко всему мужественному и привлекательному, окружала себя людьми, сочетавшими самую педантичную учтивость с самым предприимчивым духом; и Борода, как следовало ожидать, росла и пышно расцветала. Потому нас не удивляют поразительные достижения подданных Елизаветы I во брани, в искусствах, в литературе, благодаря коим ее царствование сделалось эрой, на которую мы оглядываемся с патриотической гордостью и из которой наши лучшие писатели все еще почерпают, как из кладезя с глубоким неиссякающим струеньем28.
На стенах лекционного зала были выставлены слабые образы некоторых голов этой эпохи – таких, как мудрый Берли[34]; любитель приключений Рэли; безрассудный, но отважный Эссекс; Ноттингем, лорд-адмирал, рассеявший армаду; Грешем, «король купцов», находивший, что Борода делу не помеха; и поэт поэтов, и древних и современных, Шекспир.
Как и следовало ожидать, драматическая литература того времени полна намеков на эту черту, которую все еще чтят и которой восхищаются. Король Лир не находит, как трогательнее выплеснуть оскорбленное величие, обращаясь к своей подлой дочери Гонерилье, чем в словах:
Тебе не стыдно бороды моей?[35]
Когда Регана оскорбляет верного Глостера, тот восклицает:
Боги, боги, старику
Рвать бороду![36]
В более издевательском тоне Шекспир заставляет Крессиду сказать о подбородке Троила:
Бедный подбородок! Любая бородавка богаче его![37]
И Розалинда говорит Орландо:
…нерасчесанная борода, чего у вас нет (впрочем, это я вам прощаю, потому что вообще бороды у вас столько, сколько доходов у младшего брата)[38].
Далее у нас есть такие характеристики Бород, как черная, белая, соломенная, оранжево-пламенная, натурально-пурпурная и ярко-желтая[39]. Солдат, обросший бородой, как леопард[40]; судья с бородой, остриженной по форме[41]; голодная борода пономаря[42] и «борода, подстриженная на манер генеральской»[43]; и вот этот отрывок (простите мне это цитирование) – если только произвести очевидное исправление, естественным образом ускользнувшее от взгляда безбородых комментаторов. Если вместо ребяческого кончетти «лестницы песка» читать «слои песка», мы восстановим не только красоту метафоры, но и буквальную истину: ибо что обманчивей, чем слой песка, – а Борода есть «слой волос».
Нет явного порока, что б не принял
Личину добродетели наружно.
А сколько трусов, чьи сердца неверны,
Как лестница песчаная, имеют
На подбородках бороды такие,
Как Геркулес или суровый Марс, –
А вскрой их печень – молока белей,
Но на лице знак мужества являют,
Чтоб страх вселять[44]29.
Остроумный Роберт Грин опубликовал в 1592 г. интересный диалог30, позволяющий нам заглянуть к брадобрею елизаветинских времен. В нем Хлопковые Бриджи жалуются на внимание брадобрея к Бархатным Бриджам в таких словах:
Стоит только причесать ему голову – ради чего приходится орудовать расческой и щеткой по два часа кряду; стоит только помыть его, причем по меньшей мере с камфарным шариком, как ты спускаешься до его Бороды и спрашиваешь, хочет ли он, чтобы ее побрили или нет? Хочет ли он, чтобы край Бороды оставили коротким и острым, как у очаровательного любовника, или широким, как лопата, или «а-ля террибль», как у воина или солдата? Подстричь ли ему бакенбарды покороче, как можжевеловый куст, или удалить их вовсе с помощью бритвы? Не желает ли господин, чтоб мы подстригли ему усы или закрутили их вверх до ушей, как виноградные лозы, или обрезали до самой губы на итальянский манер, так, что он станет похож на профиль младенца с какой-нибудь надгробной доски. Такими словами г-н брадобрей приветствует г-на Бархатные Бриджи, при каждом слове щелкая ножницами и раболепно наклоняясь. Когда же к тебе приходит бедняга в Хлопковых Бриджах, ты стрижешь ему Бороду как бог на душу положит или из презрения спрашиваешь, не подстричь ли его, как Христа, т. е. кругом, как головка голландского сыра, смеясь одновременно и над Христом, и над ним31.
Во времена Иакова I мода на Бороды продолжалась; приведем два пассажа из пьес Фрэнсиса Бомонта и Джона Флетчера: первый является самым смешным описанием Бороды на нашем языке (не исключая даже батлеровского «Гудибраса» (Hudibras)). Изгнанного и скрывающегося принца выбирают «королем нищих» из-за его Бороды; Хигген, оратор шайки, произносит такую речь:
Я предрекал, что королем ты станешь,
И вот – сбылось. Но нужно ль предрекать
То, что в твоей читается Браде
Столь же легко, сколь избран ты?.. Брадою
Ты явлен и к владычеству намечен.
Счастливая Брада! счастливый Принц,
Чья борода представила нам Принца
Без всякого изъяна! Пусть растет
Густой и длинной, чтоб под нею всякий
Жил, как под Побирушечьим Кустом,
Безбедно. Вот воистину наш Куст!
Брада – иль куст – кустистая Брада,
Под чьим златым и серебристым царством,
Как древле сказано, вкусим мы радость!
Ни пошлин, ни взысканий, ни обид:
Узлы державы, пуки розог хлестких,
Таившиеся в сей Браде, теперь
Все вычесаны прочь[45].
Из его[46] «Королевы Коринфа» мы узнаем:
Да, в моде Т-образная Брада:
Влюбленный в ней придворный отразился,
Как путешественник – в столовой вилке.
Последняя строчка намекает на путешественника Кориата, недавно завезшего из Италии моду на обеденные вилки.
Об этой римской Т-образной Бороде другой автор шутливо пишет:
Римское Ти
В неистовой храбрости
Разоблачается непоправимо:
Так заберет высоко,
Что и сгорит легко,
Носом горючим палимо.
А затем прибавляет:
Солдатская Брада
Лишь будет тем горда,
Чтоб у нее с лопатой сходство было:
В нее вперивши взгляд,
Враги в тревоге мнят,
Что их полкам готова уж могила.
В 1610-м умер Генрих IV, король Франции, о чьей Бороде говорили, что «она придавала его лицу царственную приятность и дружелюбную открытость»; когда его сын Людовик XIII32 взошел на трон еще ребенком, придворные и все остальные, чтобы поддержать нового правителя, начали бриться, оставляя лишь эспаньолку, называемую мушкой, или королевской Бородкой. Однако Сюлли, знаменитый министр Генриха IV, стойко отказывался перенимать этот женоподобный обычай. Когда герцога призвали ко двору и придворные стали насмехаться над его старомодной Бородой, он с негодованием обратился к королю: «Сир! Когда ваш великой памяти отец оказывал мне честь обсуждать со мной серьезные и важные дела, он первым делом приказывал выставить из комнаты всех придворных шутов и паркетных шаркунов!» Примерно в это время маршал Бассомпьер, освобожденный после долгого заключения, объявил, что главная перемена, которую он видит, в том, что «мужчины лишились своих Бород, а лошади – хвостов».
При нашем Карле I33 часто брили щеки, и Борода сводилась к усам да короткой эспаньолке, как на портрете монарха, сохраняя, однако, отчасти свое прежнее изящество. Когда ожесточалась борьба между «кавалерами» и «круглоголовыми», некоторые из последних стригли не только подбородки, но и головы; первые же, говорят, так заботились о своих Бородах, что надевали на них ночной колпак, чтобы ни один волосок не помялся.
В одном случае длинная Борода служила символом клятвы, что можно увидеть из следующего стихотворения:
Достойный рыцарь поклялся:
