В Варшаве я был исцелован за Вознесенского Алицией Л. Она плакала и смеялась от счастья. Петрусь Глебка и даже престарелый эстонский поэт Иоганнес Семпер, с которыми мы ехали в Польшу, помогали мне стаскивать эту проклятую поэтическую ношу. Потом, зевая, вышел Расул с тяжелейшим чемоданом, в котором что-то булькало.
Но в очередной книге стихов Вознесенского мои заслуги сводника-носильщика были… переданы Расулу. Само стихотворение было посвящено Гамзатову, а имя его поминалось четырежды.
Так я ещё раз убедился в том, что поэтический вымысел сильнее: фактов, хотя наивные люди и считают, что факты – вещь упрямая…
Статья опубликована :
№29 (6331) (2011-07-20) 2
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Один день Николая Алексеевича
Клуб 12 стульев
Один день Николая Алексеевича
АКТУАЛКА «КЛУБА ДС»
Как уже писала «ЛГ», в литературно-художественном музее-усадьбе Н.А. Некрасова «Карабиха», что под Ярославлем, прошёл 44-й Всероссийский Некрасовский праздник поэзии, посвящённый 190-летию со дня рождения великого русского поэта.
В день открытия праздника наш автор Евгений Гусев, постояв некоторое время у памятника классику, написал репортаж с места событий.
Стоит бронзовый Николай Алексеевич Некрасов на берегу великой русской реки Волги и размышляет: «Кому на Руси жить хорошо?» Давно стоит поэт, объятый думой, но никак не находит решения своему вопросу.
А вот мимо проходят две симпатичные девушки, одна другой краше, с походкой и взором цариц.
«Господи, – думает Николай Алексеевич, – красота-то какая! Да были ли этакие в наше время? Кажись, и не было. Всё в длинных юбках, помню, а здесь… Что губки, что щёчки – горьмя горят! А ножки, ножки-то! Ах ты, Господи!..»
Между тем очаровательные создания останавливаются, достают из сумочек сигареты и закуривают. Одна говорит, с наслаждением заглатывая дым:
– К-а-а-йф! Вчера ништяк поторчали! По штуке с рыла, но балдёж, я те скажу, охренеть! Машка с Гариком – в отрубе, Зинка – в дупель, Геша – в мат! Короче – финиш!
– Зава-а-ал! – восхищённо подхватывает подруга, делая частые затяжки. – Ну я тащусь, в натуре! А шнурки-то где, слиняли, что ли?
– Да заколбасились куда-то!..
«Жаль, плохо по-русски говорят! – с сожалением подумал Николай Алексеевич. – Иноземки! Жаль!»
Неподалёку останавливается группа молодых людей. Высокий юноша с красивым лицом и благородными манерами говорит:
– Костыль, ты засёк, здесь две метлы ошивались? Надо бы снять! Классный пиломатериал!
– Утухни, Лимон! – доброжелательно отзывается второй, столь же интеллигентного вида молодой человек. – Закатай губу, это Лёхи Гнутого тёлки!
«И эти тоже не наши!» – поскучнел великий стихотворец.
Внезапно подходит мужчина в лёгком не по сезону пальто, останавливается перед Николаем Алексеевичем и буднично спрашивает, слегка покачиваясь:
– Стоишь?
Певец горя народного хотел уже было ответить: стою, мол, чего же не постоять, если поставили, но одинокий опередил:
– Ну и стой!
Сделав пару шагов в сторону, он вдруг остановился и вновь обратился к поэту:
– Не, я тебе сначала стих расскажу!
Он подошёл ближе, ступил на мраморные плиты, зачем-то снял шапку, бросил её оземь, растопырил руки и запричитал:
– О, Волга! Колыбель моя! Любил ли кто тебя, как я? Один по утренним зарям, когда ещё всё в мире спит, и алый блеск едва скользит по тёмно-голубым волнам…
Человек в демисезонном пальто внезапно горько заплакал, и Николай Алексеевич почувствовал к нему такую нежность, что уже готов был сойти с пьедестала, чтобы обнять и утешить гражданина.
– Я убегал к родной реке, спешил на помощь к рыбакам, катался с ними в челноке… и пузырёк держал в руке! – внезапно закончил прохожий словами, не имеющими ничего общего с теми, которые были рождены в душе поэта полтораста лет назад. Затем он поднял шапку, глотнул мутноватой жидкости из маленькой бутылочки и по-военному отдал Николаю Алексеевичу честь, сказав при этом:
– Хороший ты мужик, Коля! Хор-роший! Ты понял меня? Ну вот и стой! А мне надо… это… – мужчина не договорил, заёжился, засучил ногами и мелкой рысью скрылся за углом.
День клонился к закату.
Там, куда смотрел Николай Алексеевич, небо было тёмным, грозовым. Волга, словно несжатая полоска, отделяла его от огней большого города, шумного и суетливого. Поэт привычно сложил руки на груди, слегка отставил правую ногу и вдруг неожиданно для себя произнёс:
– Заколебали, блин!..
Евгений ГУСЕВ, ЯРОСЛАВЛЬ
Статья опубликована :
№29 (6331) (2011-07-20) 2
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 4 чел. 12345
Комментарии: 25.07.2011 22:48:02 - Наталия Борисовна Соколова пишет:
Всё это было-бы смешно, когда бы не было так грустно.
Клуб 12 стульев
Никакой пользы
ИНФЕРНАЛКА «КЛУБА ДС»
Под утро мучавшая всю ночь температура пропала, но зато появился Высоцкий. Сел на диван, и давай по сторонам оглядываться, тревожно так оглядываться. Неспокойно и мне стало.
– Где у тебя, Макс, – спрашивает, – гитара?
– Нет у меня гитары, – отвечаю с сожалением, – без гитары я, Владимир Семёнович.
– А вот это нехорошо, Макс, нехорошо! – расстроился Высоцкий и давай по комнате круги нарезать, быстрыми шагами. – Я бы сейчас сыграл!
– Владимир Семёнович, а для кого вы пели вообще? – спрашиваю. У вас ведь что ни песня, то надррррррррыв!
– Дурак ты, Макс, – Высоцкий отвечает. – Кизлярское у тебя есть?
– Кизлярского нет, – говорю. – А про пел – я всё понял, Владимир Семёнович.
– Да ни черта ты не понял! – закипел бард. – Что ты вообще можешь понять, если у тебя ни гитары, ни кизлярского? «Для кого я пел» – эх ты!
Высоцкий исчез внезапно, как и появился.
Вместо него припёрся какой-то страшный ворюга. Сел напротив и сидит, молчит – только глаза зыркают – недобро так.
– Фуфел ты, – говорит, – Макс, реальный фуфел. И живёшь неправильно, надо тебя на ножи поставить.
Я отчего-то испугался до безобразия и начал объяснять, что этого делать нельзя, ну никак нельзя.
– К тому же я не блатной ни разу, – ужом вертелся, – почему меня на ножи?
– Потому, что пользы от тебя нет никакой, – ворюга ответил. – На ножи, и баста.
Так и не смог я его убедить ни в чём.
Он куда-то делся, а я долго ходил расстроенный, сокрушался: «И как так? Ладно, унижался, не убивать просил – Бог с ним. Но вот Семёныча на хрена обидел?»
Потом Пушкин прибежал.
– Выпьем, няня, где же кружка? – кричит и большую бутыль вина достаёт из авоськи.
– Какая я вам няня, Александр Сергеевич?! – отвечаю с досадой. – Ахинею несёте.
– Ладно, – посерьёзнел Пушкин, – я же не просто так, не про между прочим, а по делу пришёл. Читал стихи твои давеча и прозу…
«Ох ты, – думаю, – вот оно! Сам Пушкин меня читает!»
– И что, Александр Сергеевич скажете? – спрашиваю. – Как вам?
– У меня дуэль завтра, с Дантесом, – говорит Пушкин. – Сходи ты вместо меня. Дрянь у тебя какая-то, а не стихи. Да и проза тоже. Не жалко тебя.
Я растерялся немного и обиделся на поэта.
– Да пойми ты, – Пушкин твердит, – у Эдмона рука лёгкая – твой единственный шанс. Сам знаешь, как оно бывает: до смерти – дрянь, после – гений. Не маленький, должен понимать.
– Я, – говорю, – Александр Сергеевич, подумаю. А вино не раскупоривайте даже – не пью я вина, тошнит меня от него.
– Завтра в восемь, – Пушкин похлопал меня по плечу, – давай, вся Россия на тебя смотрит. Не подкачай!
Пушкин ушёл, я сидел на диване и думал скорбные мысли: отчего, почему, да как так?
Со всех сторон на меня с ожиданием таращилась Рассея.
Максим САМОЙЛОВ
Статья опубликована :
№29 (6331) (2011-07-20) 2
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 2,2 Проголосовало: 4 чел. 12345
Комментарии:
«Для счастья нужно очень мало»
Клуб 12 стульев
«Для счастья нужно очень мало»
ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
Эти слова написал замечательный поэт, переводчик и очеркист Владимир Ефимович Резниченко, скончавшийся год назад. В «серьёзных» жанрах он известен своими блестящими стихотворными переводами c испанского и португальского, включёнными, в частности, в несколько томов «Библиотеки всемирной литературы». Владимир Ефимович долгое время работал собкором АПН, и многие издания публиковали его очерки о жизни в странах Латинской Америки. А «Клуб 12 стульев» регулярно печатал юмористические миниатюры Резниченко в стихах и прозе, которые «ЛГ» отметила премией «Золотой телёнок».
