Академическая свобода включала в себя возможность переходить от одной дисциплины к другой, что было особенно важно для полиматов. В Хельмштадтском университете Герман Конринг преподавал поочередно право, историю и медицину [820]. В Упсальском университете Улоф Рудбек, начинавший как профессор медицины, читал лекции по целому ряду естественных наук. В Лейденском университете Герману Бургаве, профессору ботаники и медицины, разрешили занять еще и должность заведующего кафедрой химии. В XIX веке Герман фон Гельмгольц сменил кафедру физиологии на кафедру физики.
Даже в XX веке некоторые университеты проявляли в таких вопросах определенную гибкость. В 1924 году в Университете Граца для Альфреда Вегенера (интересы которого включали также астрономию) была создана специальная кафедра метеорологии и геофизики. В Оксфорде Робин Коллингвуд получил созданную специально для него должность «университетского преподавателя философии и римской истории». После Второй мировой войны кембриджский преподаватель эмбриологии Джозеф Нидем сохранил свою должность в университете даже после того, как оставил биологию, чтобы писать труд об истории китайской науки.
Три последовательных полимата сумели остаться профессорами в своих университетах, несмотря на радикальную смену преподаваемых ими дисциплин, просто перейдя из одного здания кампуса в другое. В Университетском колледже Аберистуита Герберт Флёр, ранее возглавлявший кафедру зоологии, стал первым (и, более того, единственным) профессором антропологии и географии. В Манчестерском университете, как мы уже видели, Майкл Полани сменил кафедру химии на кафедру «социальных наук». В Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе Джаред Даймонд, бывший профессор физиологии, перешел на факультет географии.
Дисциплины
Некоторые дисциплины особенно часто становились своего рода трамплинами для полиматов. Самым очевидным примером является философия с ее традиционным интересом к основам знания. Дюркгейм, Фуко и Бурдье, например, получили философское образование. Еще одним трамплином была медицина, приучающая к тщательности и точности наблюдений, что оказывалось полезным и в других дисциплинах. В раннее Новое время врачи часто изучали ботанику и химию для медицинских нужд, а Мигель Сервет также интересовался астрономией и географией. Среди virtuosi того периода, получивших известность благодаря своим кабинетам диковин, были датский врач Оле Ворм и ирландец Ганс Слоан. Позднее некоторых врачей привлекла антропология, как физическая, так и социальная. Например, медицину на антропологию сменил француз Поль Брока, а также его соотечественники Гюстав Лебон и Поль Риве и итальянец Паоло Мантегацца [821].
В XIX и XX столетиях еще одной дорогой к полиматии были технические (инженерные) науки. Леон Вальрас и Вильфредо Парето, например, переключились с этой сферы на экономику, Фредерик Ле Пле и Герберт Спенсер – на социологию, Уоррен Уивер – на изучение сельского хозяйства и теорию коммуникаций, Ванневар Буш – на информатику, Джон Мейнард Смит и Роберт Мэй – на биологию, Бенджамин Ли Уорф – на лингвистику и антропологию, а Бакминстер Фуллер – на архитектуру и изучение того, что он сам называл «принципами, управляющими Вселенной». Видимо, системный подход, необходимый хорошему инженеру, можно адаптировать и к другим дисциплинам; так, чертежные навыки Джона Плейфера помогли ему изобрести графики и диаграммы.
Новые дисциплины возникают в процессе специализации. Парадоксально, но они тоже создают особые возможности для полиматов, по крайней мере на короткое время, поскольку первые преподаватели дисциплин всегда приходят из каких-то других сфер. Переход Фрейда от медицины и зоологии к психоанализу – знаменитый пример, что называется, плодотворной «измены» [822].
В случае с антропологией «мигранты» приходили из географии (Франц Боас), зоологии (Альфред Хэддон) и психологии (Уильям Риверс), а также из медицины. В социологию из технической сферы пришел Фредерик Ле Пле, из философии и педагогики – Эмиль Дюркгейм, из правоведения – Макс Вебер, из философии и журналистики – Роберт Парк, а из геологии и палеонтологии – Лестер Уорд.
Библиотеки и музеи
Должность библиотекаря была одной из самых очевидных ниш для полиматов, начиная с Эратосфена, жившего в III веке до н. э. в Александрии. Пьер Бейль одно время думал о том, чтобы стать библиотекарем, поскольку в этом случае у него было бы «достаточно книг» и, как он считал, «времени для занятий» [823]. В рассматриваемый нами период по меньшей мере двадцать полиматов работали библиотекарями на том или ином этапе своей карьеры. К их числу относятся Бенито Ариас Монтано (библиотека Эскориала), Гуго Блоций (Вена), Габриэль Ноде (Париж, Стокгольм, Рим), Лейбниц и Лессинг (Вольфенбюттель), Антонио Мальябекки (Флоренция), Дэвид Юм и Адам Фергюсон (Эдинбург), Уильям Робертсон Смит (Кембридж), Марселино Менендес-и-Пелайо (Мадрид) и Хорхе Луис Борхес (Буэнос-Айрес) [824]. В случае Лейбница, Мелвила Дьюи и Поля Отле классификация книг была очевидным образом связана с классификацией знаний [825].
Музеи тоже предоставляли кураторам время и возможности для ученых занятий. Музей естественной истории (Muséum d'histoire naturelle) в Париже, который в начале XIX века был «крупнейшим учреждением в мире, предназначенным для научных исследований», служил базой для разносторонней деятельности Жоржа Кювье [826]. Адольф Бастиан основал Музей народоведения в Берлине. Там работал Франц Боас, и именно в процессе составления каталога экспонатов он заинтересовался артефактами, изготовленными на северо-западном побережье США – в регионе, который он впоследствии изучал на протяжении всей своей научной карьеры. После приезда в США Боас работал в Музее Филда в Чикаго и Американском музее естественной истории в Нью-Йорке, а потом уехал в Колумбийский университет.
Другие полиматы занимались науками и писали книги в промежутках между выполнением своих основных обязанностей. Эти интервалы в XVIII и XIX веках были гораздо больше, чем в последующие времена. Джону Стюарту Миллю посчастливилось работать в Ост-Индской компании, что отнимало не очень много сил и позволяло писать книги. Джону Леббоку удавалось совмещать работу над книгами о доисторических эпохах с обязанностями главы семейного банка и члена парламента. По словам Борхеса, который в течение девяти лет занимался составлением каталога в публичной библиотеке Буэнос-Айреса, его трудовая нагрузка в то время была невелика, и он имел возможность много читать.
Энциклопедии и журналы
На периферии научного мира некоторые полиматы пишут статьи в энциклопедиях, редактируют их или вносят какой-то иной вклад в их создание, что совершенно естественно, учитывая их энциклопедические интересы. Как мы уже видели, Иоганн Генрих Альстед в одиночку составил огромную энциклопедию, а Дидро и Д'Аламбер руководили целой группой авторов. Томас Юнг написал более шестидесяти статей для пятого издания «Британской энциклопедии» (Encyclopedia Britannica). Робертсон Смит был главным редактором ее девятого издания, а Эндрю Лэнг написал для него девятнадцать статей. В молодости Норберт Винер какое-то время зарабатывал на жизнь тем, что писал статьи для «Американской энциклопедии» (Encyclopedia Americana).
Еще одной профессиональной нишей для полиматов, начиная с эпохи Бейля и до наших дней, являются журналы и газеты культурной тематики, что особенно важно для тех ученых, которые предпочитают свободу автора-фрилансера относительной стабильности работы в таких организациях, как университеты. Сэмюэль Джонсон, например, основал The Rambler, который вместе со «Словарем» позволял ему обеспечивать себя и не искать «прибежища в академических коттеджах» [827]. Маколей зарабатывал 200 фунтов в год (солидный доход для тех времен) своими знаменитыми эссе для журнала The Edinburgh Review [828]. Джордж Элиот писала для The Westminster Review, Эрнест Ренан и Ипполит Тэн – для Revue des Deux Mondes, Зигфрид Кракауэр – для Frankfurter Zeitung, Льюис Мамфорд, Джордж Стайнер и Сьюзен Сонтаг – для The New Yorker, Сонтаг, Стайнер и Оливер Сакс – для The New York Review of Books, Мишель Фуко – для Le Nouvel Observateur, а Умберто Эко – для L'Espresso.
