class="p">Матрос Григорьев, стоя в живой цепи недалеко от вываленного за борт трапа, принимал и тут же передавал следующему мешки и ящики с деньгами.
- «Быстренько, быстренько!» - подгонял матросов расхаживающий по палубе военком.
- «Осторожней, осторожней!» - вторил военкому толстенький человечек в макинтоше. Григорьев обливался потом, а грузу все не было конца.
Призванный на флот из Вологодской области, где в деревне у него оставались мать, жена и трехлетний сынишка, он прибыл в экипаж в больших, не по размеру, галифе с двумя пузырями от бедер до самых колен. Еще в экипаже его прозвали «Петька-галифе», и эта кличка прошла с ним через учебный отряд и сохранилась на «Кирове», где он служил горизонтальным наводчиком в кормовой башне главного калибра.
Наконец, все было погружено. Толстяк в макинтоше с какими-то бумагами стал взбираться на мостик. Военком Балашев лично запер и опечатал помещение, приставив к дверям часового из старшин сверхсрочников.
«По местам стоять! С якоря сниматься! Трап завалить!» — проревела команда с мостика.
Григорьев вместе с другими матросами начал поднимать трап. Что-то заело в блоке, но общими усилиями трап завалили. Григорьев еще успел услышать команду, поданную кем-то из старшин: «Разойтись по боевым постам!», когда в страшном грохоте взрыва ему показалось, что трубы и башни крейсера рухнули ему на спину, придавили к палубе, протащили по ней и покатились куда-то дальше через его голову, сминая всё на своем пути. Он закричал, пытался вскочить, но страшная тяжесть, не позволяя шелохнуться, вдавила в скользкий и мокрый настил палубы.
Адмирал Пантелеев, стоя на мостике «Пиккера» вместе со своим помощником, капитаном 1-го ранга Питерским, понял по столбам воды от падающих снарядов, что противник успел подтянуть к самым предместьям города тяжелую артиллерию. «Не кажется ли вам,— спросил адмирал Питерского,— что «свечки» на рейде стали больше ростом и солиднее?» Капитан 1-го ранга хотел что-то ответить, но в этот момент огромный столб пламени и густого черного дыма поднялся над кормовой башней «Кирова», и до «Пиккера» докатился гулкий и смачный грохот взрыва. Все это случилось так быстро и неожиданно, что сначала Пантелеев не понял, что произошло. Крейсер открылся неожиданно в клочьях распадающейся и рассеивающейся дымзавесы. Казалось, что кто-то поднял занавес на сцене, чтобы показать наблюдателям с «Пиккера» эту картину. Окутанный черным дымом «Киров» стоял без движения, грузно раскачиваясь...
На мостик «Пиккера», застегивая на ходу китель, вбежал Трибуц. Едва взглянув на «Киров», он почувствовал, что тупая раскаленная игла воткнулась ему в сердце. Ноги обмякли. Схватившись одной рукой за поручень ограждения мостика, он другой рукой выхватил бинокль у капитана 1-го ранга Питерского. «Киров» предстал командующему в страшном виде. Окутанный густыми клубами черного дыма, через которые пробивались языки пламени, корабль стоял неподвижно, и на нем не было заметно никаких признаков жизни. Трибуцу показалось, что вот сейчас с детонирует кормовая башня, и крейсер, разломившись пополам, грудой обгоревшего и искореженного металлолома затонет на рейде, а ему, Трибуцу, уже ничего не останется делать, кроме как пустить себе пулю в лоб. Если успеет... Огромный столб воды от близкого недолета белым саваном поднялся, как показалось командующему, у самого борта неподвижно стоявшего «Кирова», затем еще один...
- «Дымзавесчики! — неожиданно заорал Трибуц. - Где дымзавесчики?! Кудрявцева под трибунал! Расстрелять! Перед строем расстрелять!»
- «Владимир Филиппович...» - начал было Пантелеев, но Трибуц оборвал его.
- «Молчать! - снова заорал командующий так, будто перед ним был не адмирал, а пьяный матрос, пропивший свое обмундирование и пытавшийся сейчас оправдаться. - Молчать! Катер к борту! Быстро со мной на крейсер!»
Адмирал Пантелеев пожал плечами. Истерика командующего ему была совершенно не понятна, как и всем, кто был свидетелем этой сцены на «Пиккере». Всегда носивший маску полной невозмутимости, Трибуц сорвался впервые за всю войну. Пройдут долгие годы, прежде чем оставшиеся в живых поймут, что творилось в душе адмирала Трибуца в те страшные августовские дни и что мотивировало многие его поступки, кажущиеся по меньшей мере странными даже спустя полвека.
Сердце капитана 3-го ранга Ефета дрогнуло. С мостика эскадренного миноносца «Гордый» был ясно виден сноп огня и чёрного дыма, взметнувшийся над крейсером «Киров». Столбы воды от падавших непрерывно вокруг крейсера снарядов ежеминутно грозили непоправимой катастрофой. Чёрные с грустинкой глаза Ефета загорелись боевым азартом: «Поднять сигнал: «Прошу не мешать моим действиям!»
Старшина сигнальщиков Иванов метнулся к фалам: «Есть поднять сигнал!»
«Боевая тревога! Корабль к постановке дымзавесы изготовить!»
Звонкая трель колоколов громкого боя разнеслась над палубой эсминца, взлетела в душные помещения нижних боевых постов. На мостике Ефет возбужденно инструктировал штурмана Лященко и рулевого Лагутина: «Держать вдоль побережья, как можно ближе. Следить за глубинами...»
«Кормовой химпост к постановке дымзавесы готов», - прохрипела переговорная труба голосом старшины второй статьи Емельяненко.
Чёрт возьми, эсминец зовется «Гордым» или нет?! Надоело ходить невычисленными курсами в душной мышеловке гаваней, хочется размяться на полном ходу.
Ведь еще недавно сам Ефет мечтал не только о лихих торпедных атаках, но даже и о таранах, о чем даже написал статью в шестом номере «Морского сборника» за 1938 год. Статья так и была озаглавлена «Возможно ли применение тарана в наши дни?» Заметив, что западная военно-морская мысль совсем не развивается в этом направлении, Ефет предлагал взять на заметку это мощное оружие, ибо даже линкоры способны таранить друг друга, если их командиры и экипажи имеют достаточно «решительности, инициативы, силы воли и присутствия духа...» Рвался в бой лихой командир «Гордого», в такой бой, к которому его готовили бравурные предвоенные фанфары и барабаны...
Быстро взглянув на корму, Ефет увидел старшину Емельяненко, хлопотавшего у дымовых шашек. У боевого поста постановки дымзавес распоряжался расторопный котельный машинист Федоров. Надев наушники, он ждал команды.
«Полный ход!» - скомандовал Ефет. Подняв огромный бурун, стремительно увеличивая скорость, на виду у противника, «Гордый» направился к берегу и устремился вдоль его изгиба. Немцы открыли по эсминцу шквальный огонь из минометов и пулеметов. Пули и осколки засвистели над палубой, зазвенели о сталь надстроек и бортов. Ответный огонь открыли сорокапятимиллиметровые орудия эсминца и крупнокалиберные пулеметы. На полном ходу эсминец вышел под ветер. Старпом капитан-лейтенант Красницкий, стараясь перекричать грохот выстрелов, крикнул в телефон: «Дым!»
Старшина Федоров увеличил поступление в котлы мазута, и из трубы эсминца вырвался сплошной столб копоти. Копоть поднималась к небу на небольшую высоту, а затем плавно
