покуда в пурпур облака одеты
покрыты синью всхолмья и леса
Но в вышине былого дня приметы
там цапля одинокая видна
тоска по родине! О где ты где ты
А цаплю поглощает вышина
заснут цветы и дети поневоле
в ничем не омраченной бухте сна
Чем сон не родина? И только в поле
еще труды не кончены пока
луна восходит ей не должно доле
ни тропки охранять ни тайника
мир воцарен лишь соловьиных трелей
хор меж ветвей о как судьба легка
для тех кто спит забыв чем жил доселе
кто в подсознанье мир дневной убрал
но колокол грохочет вся тяжеле
чтоб каждый пробужденный обмирал
чтоб добредал к святой воде в соборе
они трепещут слушая хорал
они сидят в гробах и копят горе
лишь свет луны у них в померкшем взоре
ЗАРЯ (I)
Я рождена скалистым древним лоном
меня вспоили горды Карпаты
я влагой Черемоша мча по склонам
упала прямо в Прут зеленоватый
С дельфинами я пронеслась играя
сквозь море Черное вспарила в тучи
Евразию до северного края
прошла спустившись в Енисей могучий
Я дома вновь я туча дождевая
здесь над страною скал ручьев и пашен
кувшин и скрипка знайте я живая
и только возвращенья миг мне страшен
ЗАРЯ (II)
Меж снов моих откуда взяться яви
как смею записать хоть эти строчки
немотствуя в космической державе
где только мрак лишь звезды словно точки
Лишенный мыслей знать могу откуда
что строки мне покорны будто слуги
они подобье хрупкого сосуда
что возникает на гончарном круге
Кому нужна росистая амфора
зачем сады сознанья плодоносят
нисходит ночь вечерняя Аврора
склоняется и прочь сосуд уносит
АРКТИЧЕСКИЙ ПЕЙЗАЖ
Бреду по карте к берегу Сибири
туда, где океан где белизна
павлиний хвост сиянья в звездной шири
и тундра только им освещена
Из снега строит ветер цитадели
которые не тают никогда
лишь влага величайших рек до цели
доходит под угрюмой коркой льда
Здесь холод повелитель и хозяин
всему живому должно омертветь
лишь словно сам из глыбы льда изваян
над айсбергом вздымается медведь
На черном небе вымпелок маячит
он призрачен и мнится здесь нелеп
гусиной стаи клин но это значит
что и сюда заглядывает Феб
ПОЭТИЧЕСКАЯ СВОБОДА
В толстенной енисейском льду
рыбак закинул в лунку снасть
оголодал на холоду
рискнул к водице ртом припасть
Поймал ли что на снасть свою
о том не ведает рассказ
однако знаю в том краю
стоит зима и посейчас
Вмерз человек лицом в дыру
в вихрах то искорка то свет
но подплывать к его вихру
рыбешкам строгий дан запрет
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ
Сапог на грудь и кляп потуже
тюремный пыточный подвал
там день и ночь фельдфебель дюжий
меня со вкусом мордовал
Как бесконечно нудно было
лежать под спудом зная как
по небу движется светило
из мрака в свет и вновь во мрак
Покуда братья драли глотки
я мнил все муки позади
когда палач на миг короткий
сапог убрал с моей груди
ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
Вновь сыновьям шагать далече
опять на фронт опять под пули
в четырнадцатом те же речи
на гибель их отцов швырнули
Как много в их глазах лазури
как ясно им видна победа
им навнушали прежней дури
того же выспреннего бреда
Ах выправка юнцов беспечных
они чужды сомненьям страху
меж тем как мастер дел заплечных
ведет их прямиком на плаху
ПОСЛЕДНИЙ ОТРЯД
Куда б честней наняться волонтером
а не судить про дружбу и вражду
но не кольчугой я покрыт позором
и только в этой книге бой веду
Но вклад и этот никуда не канет
пройдет война останутся архивы
последним словом битвы книга станет
отряд последний те кто духом живы
НАДЕЖДА
Я спать не смел среди ботинок старых
когда звучал для камеры отбой
тела народов разместясь на нарах
храпели примиренные с судьбой
А я писал беря листки пожестче
я знал слова переживут меня
дремал прижавшись к ним скулою тощей
берег и от воды и от огня
Я ждал пройдут столетий вереницы
археология окончит труд
потомки глянут в мертвые глазницы
отбросят череп рукопись найдут
АЛЬФРЕД КИТТНЕР
(1906-1991)
СТАРЫЙ ДОМ
Когда я свет гашу в дому,
То призраки приходят сразу:
Они переполняют тьму,
Почти невидимые глазу.
Но желтые страницы книг
Меня уводят в край забытый;
Одни лишь рифмы в этот миг
Бывают верною защитой.
Нет, все же знаю: час ночной
Покровом старых тайн колышет,
Там кто-то за моей спиной
Стоит - и мне в затылок дышит.
Наверно, это потому,
Что та же сонная истома
Сходила к тем, кто жил в дому,
Считай, со дня постройки дома.
Дом покоряется судьбе,
А ветер - все известку гложет.
Здесь кто-то вены вскрыл себе
Иль кто-то был убит, быть может?
Там, где лежу, там, где стою,
Тот - счастлив был, а тот - обманут?..
А тени прямо в грудь мою
Ладони ледяные тянут.
ДОБРЫЕ ВЕСТНИКИ
За рамой, не переставая,
Всю ночь - легчайший стук в стекло:
То ветвь, иль капля дождевая,
Иль голубь просится в тепло?
Полуразбиты доски ставней,
Идет сквозняк по этажу.
С поры, уже довольно давней,
Я выселенью подлежу.
Уже свою провижу участь;
Чужой тропой, всего скорей,
Плестись, оголодав, измучась,
В компании нетопырей.
Так у тропы однажды сяду,
Окончу путь последний свой,
Испив сладчайшую отраду
Прохладной влаги дождевой.
И голубь серебристоклювый
Мне ветку в клюве принесет,
Покой и мир предскажет скорый,
Таков да будет мой уход.
СПУТНИКУ
Мой товарищ, в этой страшной были
Привыкай идти меж конвоиров;
Знаю, всю семью твою убили,
Видно, и могилы-то не вырыв.
Почему же ты, лишенный дома,
На штыки не бросишься солдатам,
Чтобы в пласт чужого чернозема
Кануть удобрением богатым?
Что же, ведь и я живу, покуда
Не помру от слабости, от боли,
Но бреду, как не было бы худо,
Утопая в гибели все боле.
Нынче равный прочим бедолагам,
Ждешь, когда пройдет пора лихая,
И куда-нибудь походным шагом
Ты пойдешь, шутя или вздыхая.
Веришь ты, что гибель - не подарок,
И твои надежды непреклонны.
Молод ты и не видал овчарок,
Что грызут отставших от колонны!
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
Лупи! Лупи! Уже мутится разум,
Еще десяток. Нет, не дотяну.
Вот-вот конец - и все исчезнет разом,
Обвалится во тьму и в тишину.
Крошатся зубы, иссыхает глотка,
Кругом - остервененье вражьих рож,
Одна отрада: если парню с плеткой
Ты шепотом проклятие пошлешь.
Лупи! К ударам я готов заранее,
Таков уж век: безумье мчится вскачь.
Все то, что должен я тебе, Германия,
Мне в задницу впечатал твой палач.
А он меня охаживает плетью,
А он обучен множеству финтов:
На голой коже кровяною сетью
Для будущего счет уже готов.
Что ж, полосуйте, бейте, сучьи дети
Пусть я на брюхе - но еще упрям:
И этот счет, и все счета на свете
Я предъявить успею главарям!
ПО ДОРОГЕ
Едва нахлынула вода,
Нас тут же сунул труповоз
В конюшню: стало быть, сюда
Впихнул и сено и навоз.
Отнюдь не я тому виной,
Что ты распластан надо мной,
Что источаешь трупный смрад:
Я и такой постели рад.
У вшей отличное чутье,
Их попечитель - труповоз:
Для них покойник - не жилье,
Так он еще меня привез:
Полумертвец для вшей полезней!
Вот и ползут, таща болезни,
От коих, мой покойный друг,
Тебе-то и пришел каюк.
Ты умер, я живой пока,
На это плюнет труповоз,
Подохну ведь наверняка,
Ну, так с него какой же спрос?
И в общий ров для мертвецов
Он кинет нас в конце концов,
Поедет дальше - будь что будет,
А Страшный суд - он всех рассудит.
БАЛЛАДА О КГ"СОВСКОМ ЛЕСЕ
Надсмотрщики не терпят возражений:
Мы шли, в воде болотной по колени,
А если кто сгибался - тут же, рядом,
Конвойный возникал и бил прикладом.
Так, утопая в жиже, плача кровью,
Мы шли через болота к Приднестровью.
С дороги сбиться было невозможно,
Тут что ни шаг - то знак в грязи дорожной
Куда мы шли - вопрос предельно глупый,
Коль знаки вдоль дороги - трупы, трупы,
Понятные любому дурню знаки:
Мы видели, как их грызут собаки.
И мы, и все нехитрые пожитки
К утру бывали мокрыми до нитки
От ливня, - то, что мы еще живые,
Стрельбою подтверждали часовые,
А дальше - гнали с воплями взахлеб
До окаянных косовских чащоб.
Нас по двое построив, как в насмешку,
Назначили в дневную перебежку,
