не единственное верное решение проблем науки, на деле подобная модель может оказаться не лучше, чем существующее положение вещей, или даже содержать неведомые неизвестные, которые ухудшат ситуацию. Попробовать, безусловно, стоит [758]. Однако нужно быть осторожными с этими новыми публикационными моделями. Как нам контролировать качество науки в мире, где любой может запросто опубликовать свои результаты онлайн без какого-либо рецензирования? [759]
Поучителен пример с препринтом 2016 года, написанным гарвардским экономистом Роландом Фрайером на одну из самых спорных тем, касающихся современной американской действительности, – о применении полицией силы против чернокожих людей [760]. Анализ Фрайера по большей части основывался на подробных данных об арестах, произведенных полицией в Хьюстоне, штат Техас. Результаты оказались парадоксальными: хотя против чернокожих и латиноамериканцев более чем на 50 % чаще, чем против белокожих, во время задержаний применялась сила с несмертельным исходом, в отношении силы со смертельным исходом все было как раз наоборот – “шансы чернокожих быть застреленными полицией на 23,8 % меньше по сравнению с белокожими” [761]. Препринт привлек внимание общественности благодаря передовице в газете The New York Times (“Удивительные новые данные свидетельствуют о предвзятости при применении полицией силы, но не при стрельбе”), где цитировались слова Фрайера “самый неожиданный результат в моей карьере” [762]. Это быстро подхватили обозреватели-консерваторы, недовольные движением Black Lives Matter (“Жизни чернокожих имеют значение”) против насилия со стороны полиции. Один из них написал, что исследование Фрайера “доказывает”: движение “построено на лжи” [763].
Значение 23,8 % получилось у Фрайера просто на основании сырых данных. В исследовании были далеко не только они, но при освещении в средствах массовой информации остальное, к сожалению, затерялось, особенно после того, как Фрайер сам обратил внимание журналистов на это конкретное число. После внесения поправок на другие детали каждого случая, такие как наличие оружия у задержанного, результат поменялся на противоположный: в сопоставимых ситуациях вероятность быть застреленными у чернокожих превышала таковую у белокожих. Это различие между необработанными и скорректированными результатами согласуется с расовыми предрассудками в рядах полиции: именно такой эффект можно было бы наблюдать, если бы полицейские просто арестовывали больше чернокожих вообще, независимо от того, представляли ли те угрозу, и чаще застреливали бы чернокожих арестованных при обострении ситуации. Иными словами, число чернокожих задержанных, которых застрелили, было размыто, поскольку сырые данные включали в себя множество не представлявших угрозы чернокожих, которых арестовали без всякой причины [764]. Однако не стоит вкладывать сюда особый смысл и придавать всему этому слишком большое значение: выборка Фрайера чересчур мала. Различие в 23,8 % даже не является статистически значимым [765]. Ограничься Фрайер подчеркиванием только статистически значимых результатов, всей этой полемики вообще бы не возникло.
Если бы журналисты The New York Times дождались опубликованной версии статьи, которая вышла в апреле 2019 года, они обнаружили бы подачу информации под несколько иным углом: в аннотации выражение “на 23,8 % меньше” было опущено и просто отмечалось, что различий по показателю летальности между чернокожими и белокожими людьми не найдено [766]. Хотя и это любопытно, такая формулировка была довольно большим отступлением от первоначального утверждения Фрайера. Итак, мораль этой истории в том, что надо остерегаться ученых с препринтами? Поскольку препринты можно разместить в интернете без какого-либо надзора, нам точно нужно относиться к ним особо скептично, а ученые должны иметь интеллектуальную скромность, чтобы не обнародовать свою работу до того, как ее хотя бы просмотрят коллеги [767].
По мере изменения научной экосистемы журналисты будут все четче понимать, что у научной публикации существуют различные “стадии” и следует с особой осторожностью относиться к работам, находящимся на стадиях ранних. Вскоре после начала пандемии коронавируса (COVID-19) в 2020 году на крупнейшем сервере препринтов по биологии появились работы, вызвавшие широкое обсуждение происхождения и действия вируса. Некоторые из этих препринтов, явно низкого качества, были написаны в спешном порядке, чтобы извлечь выгоду из раздуваемой в средствах массовой информации истерии вокруг пандемии. Другие содержали формулировки, словно бы разжигающие – непреднамеренно или наоборот – теорию заговора: что вирус якобы специально разработали как биологическое оружие. В ответ на это (и в дополнение к своему постоянному предупреждению, что размещаемые ими препринты не рецензируются) архив добавил в верхнюю часть каждой страницы следующую запись:
Напоминание: это предварительные отчеты, не проходившие рецензирование. Они не должны рассматриваться как окончательные, направлять клиническую практику и поведение в отношении здоровья или освещаться в новостях как подтвержденная информация [768].
Однако на протяжении всей этой книги мы видели, что рецензирование – не гарантия научного качества. Вспомните исследование вакцины MMR Эндрю Уэйкфилда – возможно, самое пагубное научное мошенничество всех времен. Оно не просто прошло рецензирование, оно было отрецензировано и принято к публикации в издании The Lancet, одном из самых престижных медицинских журналов мира. Хотя препринты могут выступать переносчиками ошибочной информации, вряд ли нам удастся разработать систему, исключающую любые ошибки. Необходимо сравнить отрицательные стороны препринтов с положительными, ведь они обеспечивают открытость, прозрачность и оперативность. И действительно, вирусологам и эпидемиологам, отвечающим на кризис, вызванный коронавирусом, революция в области препринтов принесла волну новых данных, что существенно ускоряет науку, формируя исследовательскую культуру, совершенно отличную от той, что складывалась во время предыдущих вспышек заболеваний. Отсутствие необходимости ожидать формального рецензирования, возможность мгновенно комментировать черновики новых статей и делиться важными отрицательными результатами, которые обычно не преодолевают публикационное смещение, дали нам – несмотря на редкие неверные заявления – научную литературу, на месяцы, а то и на годы опережающую то свое состояние, в коем она пребывала бы в противном случае. Хотя еще неясно, спасет ли нас эта ускоренная наука от последствий самой страшной пандемии за последние сто лет, которая на момент написания этих строк уносит тысячи жизней и схлопывает мировую экономику, урок для науки очевиден: в состязании между старой исключительно журнальной схемой и той, что дополнена препринтами, система с препринтами выигрывает с большим отрывом [769].
Приведенные выше идеи обнадеживают, однако направлены они в основном на устранение симптомов современных недугов науки, а не их причин. Если игнорировать первопричины, то всех потенциальных реформаторов науки ожидает сизифов труд – постоянное восполнение ущерба, наносимого каждым новым поколением ученых, что стремятся украсить свои резюме захватывающими, “новаторскими” результатами. В предыдущей главе мы видели, как это стремление вызывается давлением извне. Ученым нужны работа и гранты, и их нескончаемая погоня за результатами, обещающими публикации в журналах с высоким импакт-фактором, во многом является погоней именно за статьями. Обратите внимание, например, сколь многие университеты заставляют
