Вероника-Мария-Иисус часто сетовала на опасности искушений в современном мире и постоянно напоминала ученикам, что Сатана обрел особую популярность в двадцатом веке. Злой змий, проигравший небесную битву Архангелу Михаилу, теперь стремился проникнуть на землю через средства массовой информации, индустрию развлечений и, конечно же, мировое правительство.
Видения Вероники, которые она живо описывала толпам верующих по мере их возникновения, неизменно включали в себя упоминания ярких вспышек света в небе, заметных лишь самой Веронике и знаменующих грядущее появление Девы Марии или Христа. Пресвятая Матерь то и дело проливала слезы, устами Вероники рассказывая о грядущих темных временах, ожидающих человечество, если оно не выберет путь к спасению. Еще одной частой темой небесной «горячей линии» были коммунисты и Россия.
Во время этих сеансов Люкен и учеников разделял тщательно отобранный почетный караул последователей в белых беретах. Среди них были несколько сотрудников полиции и пожарной охраны.
Проповеди Люкен закономерно воспринимались церковными властями Нью-Йорка с некоторым презрением; и она, и ее последователи вызывали головную боль у полиции Нью-Йорка и других правоохранительных органов, которым на фоне запрета нарушения свободы собраний приходилось иметь дело с проблемами контроля за толпой, незаконными проникновениями и прочими подобными вещами. Время от времени сообщалось о потасовках, возникших между последователями Люкен и взводами телохранителей в белых беретах.
А теперь Вероника – анонимно, как она думала, – снабжала нас гнусной информацией о деле Сына Сэма. Данливи, Миттигер и я отправили ее сведения в мусорную корзину в начале февраля 1978 года. Мы и не подозревали, что со временем она вновь всплывет на поверхность.
* * *
Подтверждение лживости обвинений Люкен заняло всего несколько дней, но разочарование от него мы испытывали довольно долго. Слишком велико было ожидание, что в деле вот-вот произойдет прорыв, и последовавший за этим крах нас обескуражил. Данливи совсем раскис, когда его сияющая звезда, Люкен, сгорела в обманчивой вспышке. Мы также не получали никаких вестей ни из Бруклина, ни от департамента шерифа в Вестчестере, и почти уверились, что сдвигов в расследовании не будет.
Джон Карр, наш главный подозреваемый, по-прежнему шатался неизвестно где, а обвинение Берковица в качестве убийцы-одиночки постепенно продвигалось по инстанциям судебной системы. По сути, у нас почти не осталось других вариантов. Мы попытались что-то сделать, но теперь оказались на грани провала.
Восьмого февраля Нью-Йорк накрыло небывалой метелью, а мои соседи снизу устроили пикник на открытом воздухе, бросая вызов Матери-природе. Девятого числа я рискнул пробраться по сугробам до кинотеатра, чтобы посмотреть «Лихорадку субботнего вечера» [113]. События на бруклинской дискотеке вновь напомнили мне о прошлогодних деяниях Убийцы с 44-м калибром. Учитывая мое душевное состояние, я вполне мог бы обойтись и без подобных воспоминаний.
Фильм я смотрел с новой знакомой, симпатичным физиотерапевтом из Мамаронека, с которой я встречался после того, как несколько месяцев назад расстался с женой. Мы оба старались сохранить брак, но магия взаимного притяжения исчезла. Впрочем, нам удалось остаться друзьями.
В субботу, 11 февраля, я вновь устроил битву со снежными заносами, чтобы впервые более чем за две недели проехать мимо дома Карров в Йонкерсе. На широкой подъездной дорожке стоял обычный набор автомобилей, большая часть их принадлежала операторам справочной телефонной службы Карра. Однако была там и одна машина, которую я прежде не видел, – синий «меркури» 1971 года выпуска. В отличие от остальных, на нем по-прежнему лежал снег, и его было так много, что я не смог разглядеть номер. Я уже собирался уехать, как вдруг задумался об этом снеге, наводившем на мысль о том, что автомобиль не трогали по крайней мере несколько дней.
Оглядев улицу, я убедился, что вокруг никого нет. Уже темнело, было холодно, и большинство людей сидели по домам. Я достал из бардачка маленький блокнот и ручку, припарковался у обочины и осторожно двинулся по подъездной дорожке. Быстро опустившись на колени, чтобы меня не заметили из дома, я соскреб снег с заднего номера: 462–653, выдан в Северной Дакоте.
Я наконец нашел Джона «Уитиса» Карра.
Глава 11
Кровь в Бэдлендсе [114]
Я был слишком молод, чтобы лично помнить тот октябрьский день 1951 года, когда Бобби Томсон добился хоумрана в девятом иннинге и привел «Нью-Йорк Джайентс» к ошеломляющей победе над «Бруклин Доджерс», что вошло в историю спорта как один из самых драматичных бейсбольных моментов. Однако прошлое можно воскресить благодаря видеороликам: вот отбитый мяч улетает за пределы поля на левые трибуны стадиона Поло-граундс, Томсон, приплясывая, проносится через базы, игроки и болельщики вываливают на поле, а комментатор Расс Ходжесс, надрываясь, кричит: «„Джайентс“ выигрывают чемпионат! „Джайентс“ выигрывают чемпионат!» [115]
В то время как я возвращался от дома Карра, обнаружив там автомобиль с заветным номерным знаком, у меня в голове ревел миниатюрный Поло-граундс. Из глубокой долины я вдруг увидел вершину, прежде прятавшуюся за облаками. Теперь можно было вплотную заняться Джоном Карром.
Я немедленно связался с Миттигером, и мы вместе разработали план действий. Всю следующую неделю мне предстояло каждый вечер проезжать мимо нужного дома в надежде хотя бы мельком увидеть неуловимого подозреваемого. Наша стратегия заключалась в том, чтобы проследить за ним, когда он куда-то направится, – на случай, если он решит встретиться с другими заговорщиками. Мы также надеялись сфотографировать его с безопасного расстояния. Однако до следующей пятницы по-прежнему заваленная снегом машина так и не сдвинулась с места. Это нас не смутило, и мы с Джимом решили продолжать эпизодичное наблюдение столько, сколько потребуется.
Поскольку ни власти Бруклина, ни полиция Вестчестера больше с нами не связывались, мы отплатили им тем же, умолчав, что нам стало известно местонахождение Карра. Позже я, однако, узнал, что департамент шерифа, начавший негласное расследование после нашего обращения, тоже заметил появление автомобиля.
В субботу, 18 февраля, я готовил завтрак, когда раздался телефонный звонок. Это была моя мать, которая тогда жила в Коннектикуте.
– Что нового в вашем райском уголке? – спросил я.
– Есть кое-что, что тебе следует знать, – ответила она.
– И что же?
– Джон Карр мертв.
* * *
В первую секунду я не поверил ее словам. Осознание подкралось ко мне медленно, как коварный прилив: сначала тихо лизнуло пятки, потом внезапно поднялось и унесло вдаль под аккомпанемент громового крещендо.
– Что за черт… Джон Карр мертв… Ты уверена? – Вопросы беспорядочно загрохотали паническим стаккато.
– Я не знаю. Не знаю. В утренней вестчестерской газете опубликовали короткое сообщение о смерти. Не полный некролог, а лишь маленький абзац в колонке объявлений. Никаких подробностей, ничего. Только то, что он умер в четверг в Майноте, в Северной Дакоте.
– В Дакоте? В четверг? Тогда это, должно быть, кто-то другой. Его машина стоит на подъездной дорожке на Уорбертон-авеню. Я наблюдал за ней всю неделю.
– Нет, это он, – настаивала мать.
– Тогда, может, там написано, что он жил в Северной Дакоте? Он проводил там немало времени в последние годы.
– Здесь определенно написано в Майноте, в Северной Дакоте. Что ты теперь собираешься делать?
– Не знаю. Не думал, что такое может произойти. Мне нужно связаться с Джимом. Я тебе перезвоню.
Миттигер, застигнутый новостью в разгар ленивой субботы в Стейтен-Айленде, был поражен, расстроен и взволнован одновременно.
