Красноречиво характеризовал эту тактику Эртль на пресс-конференции, состоявшейся 3 августа в Мюнхене: «Наша точка зрения была такова, что при подобном мероприятии следовало считаться с возможными несчастными случаями. Для нас было ясно, что без победы над вершиной мы не смеем возвращаться домой»[104].
Можно добавить к этому, что Ашенбреннер, напутствуя по радио участников штурмовой группы, советовал каждому «соблюдать индивидуальный темп движения»; он же заранее примирился с тем, что они могут двигаться по отдельности, не считаясь друг с другом, лишь бы один из них («тот, кто первым достигнет Серебряного седла») взошел на вершину.
От лагеря 5 гребень поднимается к Серебряному седлу, а за ним на протяжении около 3 км тянется сравнительное ровное Серебряное плато. Дальше на месте Бацинской впадины гребень понижается почти на 100 м, и после нового подъема альпинист выходит на снежный гребень, чтобы, миновав предвершинное плечо, вступить на главную вершину всего массива и Западных Гималаев.
Буль не раз совершал одиночные восхождения, многочисленные горнолыжные переходы или зимние восхождения по таким предельно сложным даже в летних условиях маршрутам, как восточная стена Ватцмана или юго-западная стена Мармолаты, что в какой-то мере подготовило его к испытаниям на Нанга-Парбат.
Подвязав кошки, он уверенно продвигался по твердому, уплотненному ветрами фирну, оглядываясь на лежавшие внизу долины, подернутые легкой дымкой, на солнце, озарившее первыми лучами хребты Каракорума. Уже к 7 часам утра Буль вышел на фирновое плато Серебряного седла (7451 м). Поднимаясь без кислородного аппарата, он не чувствовал пагубного влияния высоты.
Высота «7500» оказалась для Буля границей нормальной акклиматизации. Выше, по словам восходителя, «тело стало как-бы парализованным, легким не хватало воздуха, и каждый шаг требовал большой затраты энергии. Остановки для отдыха участились, ходьба была затруднена, и я ясно почувствовал разреженность воздуха».
Отдыхая, Буль видел, как ему казалось, в часе ходьбы от себя своего товарища, который двигался все медленнее, а затем и вовсе отстал. По рассказу самого Кемптера, он» вышел на Серебряное седло, но, ориентируясь на Буля, видел лишь движущуюся темную точку где-то в конце Серебряного плато. Остановившись на отдых, он заснул и проспал больше часа, а проснувшись увидел, что Буль уже скрылся за предвершиной. Кемптер решил ждать Германа и «в снах и грезах» провел остаток дня, а затем, так и не дождавшись Буля, спустился в лагерь 5. Кемптер не позаботился о том, чтобы оставить для товарища продукты. Быть может, действие высоты сказалось в этот момент на его памяти. Если бы альпинисты пользовались кислородом и заранее заброшенными к месту штурма запасами, опрометчивые действия Кемптера безусловно не угрожали бы Булю. Кемптер уверял, что он боялся оставить продукты — ведь Буль-де не отыщет их на плато (хотя один двигался точно по следу другого). Сам Буль рассказывал, что с пересохшим горлом и урчащим желудком он мучительно мечтал о шпиге, который покоился в рюкзаке Кемптера. Как выяснилось позже, Кемптер решил почему-то, что у его партнера вполне достаточно продуктов.
Уставшему Булю в штилевой атмосфере закрытого от ветров Серебряного плато было особенно трудно заставить себя продолжать подъем: жарко грело солнце, отражаясь от безбрежных снегов, трудно дышалось в сухом и раскаленном воздухе. Буль видел, что хотя уже много часов маячит перед ним крутой взлет, который выведет к вершине, он все же остается вдали от него. Расчет вступить на вершину к полудню не оправдался, усаживаясь для короткого отдыха, Буль каждый раз должен был напрягать все силы только для того, чтобы подняться и сделать первый шаг. Вскоре он почувствовал, что не в силах больше нести рюкзак. Бросив его у порога крутого взлета к предвершине, Буль потуже стянул шнуровку своей анораки и уложил в нагрудный карман государственный флаг Пакистана, фотоаппарат, термос с чаем и, подумав, добавил туда первитин, а для предохранения от обмораживания падутин.
Это помогло: теперь он останавливался реже, шел быстрее. Прощупывая ледорубом плотный фирн, Буль направлялся к ложбине между предвершиной (7910 м) и Диамирской впадиной. Он остановился здесь около 2 часов дня, чтобы оглядеть дальнейший путь.
К подножью скального гребня уходил крутой фирновый гребешок. Основной скальный гребень, ведущий к плечу, перегораживали многочисленные остроконечные «жандармы». «Путь будет здесь нелегким», — решил Буль, оглядывая гранитные отвесы и крутые фирновые склоны. Двинувшись, он не раз вглядывается в расщелины, которые образовались между фирном и каменной породой, и невольно отмечает, что ни в родных горах Австрии, ни в Альпах нет таких пропастей. Все искусство скалолаза пригодилось ему на этом маршруте, где на высоте 8 тыс. м над уровнем моря приходится то взбираться на нависшую под отрицательном углом скальную стенку, то перебираться по узким полочкам.
В конце гребня высился еще один отвесный каменный столб. Буль не рискнул брать его «в лоб», ведь в отличие от Хиллари и Тенсинга здесь некому было даже подстраховать его веревкой. Буль начал обход, но и это оказалось не так-то легко: ветры и смена температур разрушили монолитные скалы, то и дело камень, на который он хотел ступить или взяться рукой, оказывался «живым» и надо было успеть быстро сменить точку опоры.
Последние метры подъема к снежному плечу он шел по длинному и довольно крутому фирновому склону. После трудного лазания по скалам подъем по плотному хрустящему фирну был бы несложным, если бы Буль шел не один и не должен был вложить столько энергии на скальном участке. Вот и плечо! Теперь он точно знает, что перешел отметку «8000», но его страшит, что день клонится к закату, уже 6 часов и силы покидают восходителя.
Будь что будет! Он оставляет свои лыжные палки у подножья огромной, отвесно вздымающейся скалы, дальше они будут только помехой, к тому же, судя по снимкам, эти камни должны вывести его к высшей точке «Трона богов». Он выходит на северную сторону, и, опустившись на четвереньки, не входит, как подобало бы триумфатору, а вползает на вершину.
Он бросает взгляд на часы, уже семь часов вечера, надо спешить, если он не хочет, чтобы ночь застигла его на вершине. В последних лучах солнца он несколько раз щелкает затвором фотокамеры и водружает на вершине свой ледоруб с укрепленным на древке флагом Пакистана.
Подумав, он решает начать спуск не по гребню, здесь слишком круто, опасно для усталого человека. Буль избрал уходящий на запад, к леднику Диама фирновый склон. Он идет, заставляя себя внимательно следить за каждым шагом, но где-то посередине склона с ноги слетает укатившаяся кошка и, сохраняя равновесие при помощи лыжных палок, без ледоруба, на одной кошке альпинист выходит к скалам.
Давно зашло солнце. Темнеет с катастрофической быстротой. Буль, еще различая в сгущающемся мраке контуры скальной гряды, устремляется туда, где он будет под защитой от ветра, да и нагревшиеся за день камни меньше охладятся, чем льды и снега. Он опускает пониже тонкий свитер и принимает несколько таблеток предохраняющего от обмораживания падутина, мрачно вспоминая о еде, толстом свитере и других теплых вещах, оставшихся в рюкзаке у предвершины.
На счастье Буля, ночь выдалась сравнительно теплая, без ветра, и он простоял ее на своем посту у скалы, превозмогая усталость и охватывавшее его желание заснуть. Лишь на какое-то короткое мгновение он забывался, чтобы тут же разбудить себя. По мнению участников многих высотных экспедиций, эта благополучно закончившаяся ночевка без палатки и снаряжения на высоте около 8 тыс. м явление исключительное и оно «вряд ли повторится когда-нибудь в истории альпинизма в Гималаях».
К четырем часам утра настолько прояснилось, что Буль начал спускаться, осторожно делая каждый шаг: ноги его потеряли чувствительность, а профилированные резиновые подошвы покрылись слоем льда.
Никто не вышел ему навстречу. Ни один из участников, находившихся в это время в лагере 4, не подумал о той помощи и поддержке, в которой, быть может, нуждается кто-либо из альпинистов штурмовой «двойки».
А Буль остро нуждался в участии товарищей. Бредя у скал Диамирской впадины, которых он достиг к полудню, усталый, изголодавшийся, жаждавший хотя бы глотка горячего чая и порции живительного кислорода, он впадал временами в странное состояние и, обращаясь с вопросами о помощи, отчетливо слышал ответы товарищей. Но он по-прежнему был здесь один, больше того, когда он вышел на Серебряное седло, надеясь, что здесь-то его встретит Кемптер, он действительно увидел его. Но Отто не поднимался навстречу, он был далеко внизу, он явно уходил от Буля и уже приближался к лагерю 4. Буль по-прежнему шел один.
