На нашем первом свидании мы отправились ужинать в Бронкс, в ресторан «У Туэйта» на Сити-Айленде – причудливом крохотном островке на краю пролива Лонг-Айленд с массой причалов, магазинов рыболовных наживок и снастей и несколькими превосходными заведениями, специализирующимися на морепродуктах. На обратном пути я понял, что сегодня первая годовщина убийств Суриани и Эсо, поэтому мы поехали на место их гибели, в нескольких кварталах к востоку от которого в свое время застрелили Донну Лория.
Припарковавшись в том же затемненном месте на подъездной дороге, где когда-то встали Валентина и Алекс, я объяснил, что произошло той ночью. Джи не испугалась, а, напротив, проявила любопытство и мрачное благоговение перед случившимся. Узкая улочка была пустынна, и тусклый свет далекого уличного фонаря мерцал в дымке, пока мы разговаривали.
– Это случилось ночью ровно год назад, – тихо произнес я. – Одно мгновение, и они исчезли. Помнишь песню, которую сейчас везде крутят – «Пыль на ветру» [117]?
– «Я закрываю глаза; всего на миг, но мгновение ушло», – процитировала она.
– Да, именно. И кто теперь сидит на их месте, ровно год спустя, по уши увязнув во всем этом? Если бы мне сказали, что так будет, я бы ни за что не поверил. Раньше я жил нормальной жизнью. А теперь Берковицу осталась всего пара недель до признания единственным виновным. Все почти закончилось – осталась лишь пыль на ветру.
– Для тебя еще ничего не закончилось, – ответила Джи. – Думаю, ты и сам это понимаешь.
– Не уверен, что из меня выйдет хороший Дон Кихот, – ответил я. – Ненавижу ветряные мельницы.
– Тебе не кажется, что ты в долгу перед собой, перед Джимом и, возможно, даже перед жертвами, которые здесь погибли? – спросила она.
Довольно долго мы сидели в тишине. В голове у меня проносились тысячи образов, связанных с теми событиями и последними восемью месяцами. Ничего конкретного, лишь разрозненные вспышки мириадов событий.
– Я уже больше ни в чем не уверен, – наконец сказал я. – Просто-напросто ничего не знаю. Давай немедленно отсюда свалим. Мы уже отдали дань уважения.
– Ты – пока нет, – заметила она. – Вовсе нет.
Сказанные слова повисли в воздухе. Я завел двигатель, выехал со злополучного места парковки и направился обратно в Уайт-Плейнс, всю дорогу так и норовя нарушить скоростной режим.
* * *
Неделю спустя на меня обрушился новый удар – мой близкий друг Бен Каруччи умер в возрасте сорока четырех лет, открывая свой летний дом вместе с женой Ли. Глубоко опечаленный потерей, я отстраненно наблюдал, как Берковиц готовится признать себя виновным. В качестве финального аккорда я позвонил одному из его адвокатов, Леону Стерну, и убедил его показать Берковицу собранные нами доказательства. Через несколько дней со мной связался помощник Стерна, Айра Джултак, и сообщил, что Берковиц отказался отвечать на какие-либо вопросы.
«Нас тоже интересует Джон Карр, как и Майкл, – сказал мне Джултак. – Но клиент отказывается сотрудничать с нами по этому вопросу».
Дорога обвинению наконец расчистилась. Других вариантов не осталось, и 8 мая Берковиц в Бруклине уверенно признал себя виновным перед коллегией из трех судей – по одному от каждого боро, где происходили нападения, – в зале суда, битком набитом зрителями, прессой и семьями жертв. Я так и не смог заставить себя туда пойти, но Джим, презревший собственные невзгоды, потом подробно нам все рассказал.
Произошедшее, как отмечали многие, напоминало тщательно срежиссированный спектакль. Берковицу не задавали никаких хитрых проверочных вопросов, которые могли бы выбить его из колеи. Его ответы в основном сводились к «да» и «нет», подтверждавшим, что он действительно совершил все эти преступления. А потом все было кончено.
Наступило лето, и в июле я на три недели уехал на Огненный остров, чтобы привести мысли в порядок и решить, что делать дальше. Наши старые друзья тоже были там. Общаясь с ними, я провел несколько часов, обсуждая это дело с Карлом Келли, офицером Департамента полиции Нью-Йорка.
Его не удивило, что собранные нами улики проигнорировали, но сильно обеспокоило, что произошедшее в конечном итоге бросит тень на полицию Нью-Йорка в целом. «Вся информация стекается наверх, – сказал он. – А там всего несколько человек имеют доступ к полной картине».
– Это дело как осиное гнездо, – добавил он, указывая на прочитанные им папки. – Оно настолько глобально, что наверху не осмелились признать его масштаб, чтобы все не испортить. Слишком многие копы взбесились бы, узнав, что история еще не закончилась.
– Драгоценная «система» снова наносит удар, – с горечью ответил я. – А господин окружной прокурор Юджин Голд служит одним из ее главных столпов.
– Люди вас возненавидят, ребята, если будете продолжать в том же духе, – предупредил Карл.
– Что с того? Миттигер и так в шаге от тюрьмы.
Но именно благодаря осажденному со всех сторон Миттигеру наступит долгожданный прорыв.
В конце июля Джим прислал мне на пляж сообщение о том, что темой причастности «Пост» к делу о подкупе заинтересовался обозреватель манхэттенского еженедельника «СоХо уикли ньюс» Аллан Уолпер. «История с фотографиями неразрывно связана с расследованием заговора, – объяснил Джим, когда я позвонил ему с пристани. – Я расскажу обо всем Уолперу. И если он решит написать об этом, возможно, мир узнает обе истории».
Впервые с конца февраля в воздухе повеяло оптимизмом. Аллан Уолпер действительно заинтересовался делом о фотографиях и сказал, что в его контексте упомянет поиск сообщников Берковица. Впоследствии он посвятил саге «Сэм спит» несколько колонок, в которых не раз задавался вопросом, почему «Пост» избежала обвинения. И, верный своему слову, он осторожно затронул тему заговора. Наконец-то нас кто-то услышал.
Воодушевленные неожиданно благоприятным развитием событий, мы с Джимом разыскали нескольких главных фигурантов «дела 44-го калибра», включая ключевого бруклинского свидетеля Томми Зейно, наблюдавшего за нападением на Московиц и Виоланте из синего «корвета». Рассказ Зейно вселил в нас еще больший оптимизм. Теперь мы окончательно убедились, что Берковиц был в ту ночь не один, и почти подтвердили, что он вообще не стрелял в молодую пару.
Зейно также сообщил, что детектив из 10-го убойного сектора по имени Эд Зиго попросил его не разговаривать с нами. Это лишь подогрело интерес Зейно, поскольку его и самого давно тревожила убежденность полиции в том, что замеченный им длинноволосый мужчина, который нажимал на спусковой крючок, был Берковицем. По заявлению полиции, Берковиц, возможно, смочил свои короткие вьющиеся волосы водой, чтобы они казались длинными и прямыми.
– Они решили, что он носил с собой садовый шланг или просто нырнул под гидрант, рядом с которым припарковался? – с недоверием спросил Джим.
– Ладно тебе, я тоже на это не купился, – ответил Зейно.
Узнав детали истории Зейно, которые прежде не обнародовались, мы поняли, почему Зиго, знакомый с нами по прошлогодней встрече в 10-м убойном секторе, пытался отговорить этого свидетеля от разговора с нами.
Тем временем на юридическом фронте назревало еще одно важное событие. Испытывавший после ареста финансовые трудности Миттигер воспользовался услугами адвоката Феликса Гилроя, главы стейтен-айлендского подразделения Общества юридической помощи [118].
Гилрой, приветливый и ухватистый адвокат лет тридцати с небольшим, внимательно выслушал рассказ Джима о деле с подкупом и расследовании, связанном с Сыном Сэма. Тщательно все обдумав, он пришел к убеждению, что Берковиц действовал не один. Собравшись втроем, мы провели мозговой штурм и придумали основу для уникальной юридической стратегии.
Поскольку подкуп часто квалифицировался как деяние с дурными намерениями, представлялось разумным доказать, что Миттигер действовал с намерениями честными и открытыми. Весьма полезным в этом деле мог оказаться свидетель, способный пролить свет на интригу в больнице округа Кингс.
