– Но почему-то этого осмысления не видно!
– Существует замечательный миф: римляне похитили прекрасных сабинянок, переженились на них, родились дети. Пришли сабиняне забирать своих дам, а у тех уже дети бегают. Пришлось мириться с римлянами. Так и у нас: похищение сабинянок состоялось, и родились дети. Как мы теперь это будем разрывать? В нашем обществе есть и жулик, и негодяй, но есть и честный трудолюбивый человек, который не украл, а заработал свои деньги, хотя его подставляли, подсовывали химерические законы. Теперь надо попробовать разобраться в новом времени, а традиционно у нас этим занималась честная литература. Политологи могут помочь разобраться, у какого бульдога в данный момент под ковром крепче челюсти. Это люди, которым надо носить темные очки – в их глазах написано удовольствие от собственной профессиональной лживости, это глаза наперсточников. Поэтому сейчас перед литературой стоит очень важная задача, тем более что процесс самораспада, саморазрушения заканчивается. Маятник пошел в другую сторону – начинается самовосстановление. И фигура Путина в этом случае совершенно не случайна. Возвращается кое-что разумное из нашей прежней жизни. Думаю, правильно поступили, вернув прежний гимн. Это консолидация общества: мы отдаем дань имперскому, монархическому величию двуглавым орлом, советскому величию – гимном, с которым победили немца, а либеральной идее – трехцветным флагом, который, как известно, был у Временного правительства символом либерализации России.
На века остается только литература, в газету потом заглядывают только специалисты. Кино тоже быстро устаревает, да и питается оно литературой. Десятилетний кризис нашего кино был связан исключительно с тем, что режиссеры решили, что без литературы обойдутся, что они сами сценаристы. Исчез кинематографист, который раньше перелопачивал книги, журналы, звонил по редакциям: нет ли интересной рукописи? Сейчас этого нет.
И у нас, и в Америке почти все лучшие фильмы сняты не по сценариям, а по романам. Литература всегда является основой синтетических искусств – театра, кино, телевидения.
– На V съезде кинематографистов кинорежиссеры в один голос говорили о том, что нет хороших сценариев. Наблюдается какой-то тотальный страх перед современностью – неприятие и неумение ее отражать. С чем, на ваш взгляд, это связано?
– Я с этим столкнулся сам. Волей судеб я оказался руководителем сценарной группы, работавшей над созданием сериала. Стал общаться со сценаристами и вдруг обнаружил людей, которым лет десять-пятнадцать назад, когда я был в Союзе писателей секретарем по работе с молодыми авторами, сказали, что им лучше сменить профессию, что литература не их призвание. Тогда они ушли в сценарное дело. А ведь там все то же самое. Никогда не существовало чисто сценарной профессии. В 1986 году я писал сценарий вместе с Евгением Габриловичем. В этом сценарии мы, кстати, предсказали крах перестройки. Так вот Габрилович, признанный сценарист, говорил мне: «Юра, нет такой профессии – сценарист. Есть профессия – писатель, пишущий сценарии. Если это хороший писатель, то и сценарии будут хорошие. Плохой писатель – плохие сценарии». Сценарий – это жанр литературы, как и пьеса. Драматург учитывает специфику театра, а сценарист учитывает специфику кино.
Так откуда могут появиться хорошие сценарии, когда, в отличие от кино, телевидения, даже от театра, литература в это десятилетие была самым загнанным, неуважаемым и на большом подозрении у власти видом искусства, в который практически не вкладывались деньги? Поддерживались и финансировались государством и западными фондами в основном направления экспериментально-отстраненного характера и люди, которых интересует не жизнь, а литературный космос, где летают цитаты, сталкиваются чужие миры, и из этих миров они кроят новые миры.
– Почему литература оказалась на подозрении?
– За исключением небольшого количества невразумительных людей и откровенных приспособленцев, большинство писателей отнеслись очень скептически к реформам, которые были начаты совершенно непродуманно и явно без созидательной цели. И литературу отключили от микрофона. Литература в это десятилетие, как церковь в свое время, была фактически отлучена от государства. Без государственной сверхзадачи в искусстве ничего хорошего не будет. Но это не значит, что литература должна стать подголоском власти. Власть должна понять, что литература – важнейший элемент духовной и государственной жизни, она вырабатывает новые идеи, которыми питается власть. Чиновники идей не вырабатывают.
Литература всегда должна находиться в оппозиции к власти. Писатель выступает за униженных и оскорбленных, за справедливость, а власть всегда зарывается, теряет контроль и начинает творить с людьми все что угодно. К государству может быть литература в оппозиции? Когда власть в государстве захватывают люди антигосударственные, то литература должна быть в оппозиции к такому государству. Я, например, к ельцинскому государству находился десять лет в оппозиции. Но нежелательно, чтобы такой период продолжался долго, потому что происходит обездуховливание власти.
Но в оппозиции к государственности литература не может быть никогда. Государство должно понять, что культуру, в том числе и литературу, нужно поддерживать, прислушиваться к ней. Литература – это как, извините за сравнение, спичечный завод. Производили спички, потом увидели, что их полно, и закрыли завод. А через десять лет говорят: «Огоньку бы!» А огонька-то и нет! «Как нет? У нас же спичек было навалом!» Так кончились!
– У нас выросло новое поколение, которое почти не читает. Как с этим быть?
– У нас была не просто одна из самых читающих страна, у нас была серьезно читающая страна. У нас выходили французские экзистенциалисты такими тиражами, которых во Франции не было никогда. Приучить к серьезному чтению – это общегосударственное дело, это нарабатывается десятилетиями, а теряется очень быстро. К счастью, серьезные читатели еще остались: у нас широкий круг интеллигенции, сильны привычки, семейное воспитание. Я своей дочери постоянно говорю: «Вот это прочитай, вот это». И так во многих семьях. Точка возврата пока не пройдена. Но если еще лет пять или десять продлится изготовление идолов из средних беллетристов, то последствия будут серьезными…
Светлана ПОНОМАРЕВА«Россия», 7–13 февраля 2002 г.Ориентироваться на вершины
Не так давно Президент России Владимир Путин обратил внимание интеллигенции на растущие духовные потребности общества. Значит ли это, что духовная атмосфера в стране улучшается? На этот и другие вопросы мы попросили ответить известного прозаика и публициста, главного редактора «Литературной газеты» Юрия Полякова.
– Юрий Михайлович, мы действительно выздоравливаем?
– Я считаю, да. Хотя нам сегодня трудно, тяжело во всех отношениях. В том числе и в области культурно-духовной жизни.
То, что проблема «духовной жажды» существует и что она остра, это очевидно. Причем драматизм ситуации заключается в том, что наше общество к моменту крушения советской власти было по-настоящему духовно. Ведь нигде не выходила такими тиражами философская литература, нигде не выстраивались очереди на достаточно сложные фильмы, которые на Западе шли только в кинотеатрах для интеллектуалов. Нигде не издавались большими тиражами сложные западные писатели. Иными словами, наше тогдашнее общество было готово к интеллектуальным вызовам времени.
И вот совершенно неожиданно для народа наша мощная информационно-пропагандистская система стала работать не на развитие созданного интеллектуального потенциала, а на его ликвидацию. Произошло не только сокращение боеголовок – резко сократился интеллектуальный потенциал общества. За счет чего?
Прежде всего за счет дебилизации телевидения. Да, в прошлом оно было скучновато. Но это было мощное ТВ. Вспомним хотя бы канал «Российские университеты», выступления многих писателей, публицистов, философов. Вспомним хотя бы (поскольку мне ближе литература, я буду больше говорить о ней) встречи с писателями в «Останкино». Это были серьезные разговоры, поднимались сложнейшие нравственные, социальные, литературные темы…
Так вот, по многим направлениям на ТВ началось массовое оглупление зрителя. Одновременно на российского читателя пошел вал развлекательной литературы, мощно пропагандируемой в ущерб литературе серьезной. То же самое произошло в школьной программе, где стал обедняться на глазах гуманитарный цикл. Из нее стали выводиться многие классические произведения.
Мы делали все с точностью до наоборот. Если в «цивилизованных» странах все были озабочены развитием серьезного чтения, разрабатывались и внедрялись в обучение специальные государственные программы по приучению молодежи к классической литературе, то у нас деньги вкладывались в отучивание от серьезного чтения.
