Няня стояла в дверях. Стояла не дыша. Прижала к груди мокрое полотенце, которым только что вытирала посуду, и молча смотрела на племянника, которые тоже молчал.
— Отгостевал, стало быть… Что ж, поезжай, раз дела ждут. Только вот хрёс родителям…
Славик молчал.
Встав, он перетряс все свои брюки, джинсы и шорты, внимательно обшарил обе сумки. Денег не хватало даже на дорогу. Нет, у няни просить нельзя. Это уже слишком.
И он пошёл к бывшему своему однокласснику. Два дня назад встретил его на речке. Славик продолжал свои кутежи с мужиками. А Володька пришёл с сыновьями искупаться. Видать, весь день работали в поле, на заготовке кормов.
Сыновья у Володьки уже взрослые, ростом выше батьки. Такие же лобастые, светловолосые, крепкие. Володька проводил их взглядом, пока они не кинулись в воду, и сказал:
— Ну, здорово.
Ухватились за руки, какое-то время крепко держали друг друга, давили ладони, а потом рассмеялись, потянулись друг к другу, обнялись. И полезли вместе в воду.
Володька увидел на боку у Славика две крупные родинки, которых раньше вроде как не было.
— Это что, от пуль, что ль?
— Да нет, — засмеялся Славик, — чёрт — рогами.
— Ну-ну, как аккуратно входят… Вынули?
— Вынули. Берегу как память о Вьетнаме.
— Где нас не было?
— Да, так точно, где нас не было.
Вечером сошлись. Вспомнили школу. Девчат. Было что вспомнить.
— Слушай, Володь, — сказал Славик, неловко и торопливо пряча в карман брюк деньги, — ты только не сомневайся. Деньги для меня — не проблема. Верну сразу, как только доберусь до дома. Тут у меня, понимаешь, долг остался посерьёзней. Стыдно признаться…
— Крест, что ль? — помог ему Володька.
— А ты откуда знаешь? Няня, что ли?…
— Она сильно переживает. Няня твоя — глубинная душа. Ты тоже… Чудак человек. Каким балбесом был, таким и остался. Сказал бы тогда, на
речке… Это ж полдня работы. У меня и дерево подходящее есть, и станок.
— Володь, сделай. А? Я тебе сразу и за крест пришлю. Только сделай. А то няня…
— Нет, Славик, — сказал вдруг Володька, — крест я делать без тебя не буду. Давай договоримся так: приедешь следующим летом, вместе и сделаем, и поставим крест.
Славик мотнул головой. Сказал:
— Вряд ли я, Володь, скоро приеду теперь. Теперь я опять… — И Славик показал ладонью стремительно летящую не то птицу, не то самолёт или вертолёт. — Дело одно наклёвывается. Деньгами хорошими запахло. А деньги эти — далеко. Командир вчера позвонил. Года на два-полтора, как минимум…
— Хочешь пару отверстий на другом боку, для симметрии? Или — за очередным орденом?
— …Дружбы Народов, — хмыкнул Славик. — У меня такого нет. Да и ни к чему он мне. Я ж говорю — деньги! Теперь только деньги в цене. Собрал бы я их все в одну большую кучу, бензином бы облил… Но — нужны! Нужны, проклятые!
— Ну, тогда и приезжай.
— Приеду. Коршунов моих порадую. Скоро придут. А у меня бабло на исходе.
5
Прошло три года. А Славик в родимых Бабёнках так больше и не появился.
Мужики какое-то время скучали по нём, вспоминали то лето, когда он их залихватски угощал "Чёрным соболем". Вот попили водочки! Бывший счетовод Макарыч, состоявший при Славике в той эпопее вроде как главным воеводой, горячился больше всех:
— А что ему! Денег за ордена много плотят! У него семь орденов! Что, разве не знали?
— Да нынче за ордена разве дают деньги? — интересовались мужики.
— А как же! — горячился Макарыч.
— Тогда, мужики, надо куда-нибудь на войну определяться, — горько шутил кто-нибудь.
Няня умерла.
Володька Куличенков, бывший колхозный парторг, хотел было поставить на могиле крест. Похоронили няню в родовом кургане, рядом с отцом и матерью Славика и всеми его дедами-прадедами. И вытащил уже из-под навеса дубовый брус. Но повернул его раз-другой, вспомнил Славика, две коричневых родинки на его загорелом боку, вздохнул: "Каким балбесом был… " — и затолкал брус обратно.
ДРОЖИТ СВЕЧИ НЕРОВНОЙ ПЛАМЯ…
УТРЕННИЙ АНГЕЛ
Уснувший город чутко спит, На улицах темно, Под утро ангел прилетит И постучит в окно.
Я створки настежь распахну, Впущу его домой И воздух утренний вдохну — Ну здравствуй, ангел мой!
Струится утренняя мгла, На крыльях тает снег… Он спросит тихо — как дела? Совсем как человек.
МИЗГУЛИН Дмитрий Александрович родился в 1961 году в Мурманске. Служил в Советской армии. Окончил Ленинградский финансово-экономический институт им. Вознесенского и Литературный институт им. Горького. Публикуется с 1980 г. Автор многих книг стихов — "Скорбный слух", "Зимняя дорога", "Две реки" — и нескольких сборников: рассказов "Три встречи", литературных заметок "В зеркале минувшего", стихов для детей "Звёзд васильковое поле". Лауреат Всероссийской литературной премии им. Д. Н. Мамина-Сибиряка и премии "Петрополь". Член Союза писателей РФ. Живёт в г. Ханты-Мансийске
Я промолчу в ответ ему — Известно всё и так! Моих желаний кутерьму Поглотит снежный мрак.
Во мгле мерцающим перстом Коснувшись лба и плеч, Он осенит меня крестом, Чтобы от бед сберечь…
Разгонят ранние ветра По небу облака, Ему пора и мне пора — Дорога далека.
Кому — в небесные края, Кому — в земную тьму… И буду долго-долго я Смотреть вослед ему.
* * *
Растаял туман над излукой Осенней тяжёлой реки, Живу не любовью — разлукой, Чьи вечные воды легки,
Стараюсь по жизни хоть малость Минувшего счастья сберечь — Недолгих прощаний усталость И радость нечаянных встреч.
На лёгкой волне у причала Мороза стальная печать — И так хорошо, что с начала Уже ничего не начать…
* * *
Встрепенёт, затрагивая душу, Тот мотив знакомый и простой: "Выходила на берег Катюша, На высокий на берег крутой".
Ох же и хлебнули мы отравы — Закружилась круто голова, Изменились времена и нравы, Потускнели чувства и слова.
Нам привозят яблоки и груши Из-за океанской стороны, А голубоглазые Катюши Нынче по Европе — вполцены.
Можно жизни радоваться, можно… Нефть и водка — полною рекой, Только зазвенит душа тревожно Неизбывной русскою тоской.
Онемеют небеса и реки, Опадёт последняя листва, Об ушедшем русском человеке Повторяя скорбные слова.
И никто не будет больше слушать, Как порой прекрасной золотой Выходила на берег Катюша, На высокий на берег крутой.
Дрожит свечи неровной пламя, Душа скорбит, светлеет грусть, Когда я в опустевшем храме О Родине своей молюсь.
Шумят неистовые битвы, И с воем рать идёт на рать. А мне б слова своей молитвы Кольчугой прочною связать…
Рассеян ум. Бессилен разум. И только трудится душа, Слова простые раз за разом Нанизывая не спеша.
Чуть слышно шепчутся старушки, И гул эпох — издалека… Ох, коротка моя кольчужка, Ох, как кольчужка коротка.
* * *
Не хотел бы подводить итоги, Рано на пугающий покой, Суждено мне умереть в дороге, До звезды дотронувшись рукой.
Всё промчалось — годы, сказки, были И костров полночных сизый дым, Было время — и меня любили, Да и я когда-то был любим.
А о том, что не сбылось когда-то, Не жалею — нет пути назад… Не грусти — ведь ты не виновата, Да и я ни в чём не виноват.
Догорают времена и даты На закате сумрачного дня, Радостно молюсь и виновато: Господи! Не оставляй меня!
Пусть в ночи моя истает свечка, Но очнусь счастливый поутру, Чуя, как дрожит моё сердечко, Как душа трепещет на ветру!
ВЛАДИМИР БОГОМОЛОВ
"ЖИЗНЬ моя, иль ты
ПРИСНИЛАСЬ МНЕ?…"
ГЛАВЫ ИЗ РОМАНА
ПРИШЛА БЕДА — ОТВОРЯЙ ВОРОТА
ИЗ ПРИКАЗА КОМАНДИРА 425 -Ц ПОЛКОВНИКА БЫЧЕНКОВА
После победы в армии, в общем, пили все и всё, что издавало булькающий звук, несмотря на цвет, вкус и запах.
В беседах и политинформациях постоянно повторялись предупреждения и категорические запреты на приобретение, употребление и использование не по назначению неизвестных трофейных жидкостей.
Все приказы доводились до каждого в роте, особенно впечатляли наказания и приговоры Военного трибунала. Ведь знали, что можно отравиться и умереть или, что еще хуже — остаться инвалидом, ослепнуть, но каждый в душе надеялся, что с ним такого произойти просто не может. Чтобы избежать отравления, практиковался жестокий способ: стакан неизвестной спиртоподобной жидкости подносили местному жителю. Очевидцем я не был, но слышал о пяти или шести подобных опытах: три из них закончились трагически, причем в одном случае гибелью четырех военнослужащих, выпивших, в отличие от немца, не один стакан, а несколько стаканов спир-топодобной пакости.
