Д-р Метц спасает Гёте и передаёт его заботам Сюзанны де Клеттенберг, в доме которой собирается кружок пиетистов и оккультистов. Здесь Гёте читает Парацельса, Василия Валентина, Якоба Беме, Джордано Бруно и прочих. Его справочной книгой становится Aurea Catena, произведение алхимическое".
Впрочем, вернёмся к Михаилу Афанасьевичу. Кто же потеснил Азазеля в душе этого "Мастера"?
"Его первая жена вспоминала, что в середине 20-х годов он часто изображал на листках бумаги Мефистофеля и раскрашивал цветными карандашами. Такой портрет, заменив собой икону, всегда висел над рабочим столом писателя".
Мефистофель. Ироничный, не очень даже страшный, умный и готовый понять талантливого человека! А главное, он ведь – со всем уважением к Богу. Даже заодно с Ним! Выполняет за Него грязную работу… Воланд, этот печальный остроумец, явно похож на гётевского беса. Только переоделся по моде. Не с петушиным же пером гулять ему по улицам сталинской Москвы?!
В его свите – подчинённый демон Азазелло, Азазель. Инфернальная иерархия была ведома Михаилу Афанасьевичу!
Мефистофель (или Воланд) внушает симпатию. И даже – временами – восхищение. Это отнюдь не гоголевский Вий, который поневоле напоминает о страхе Божием. Вваливается – жуткий: поднимите мне веки!
Воланд – лощёный иностранец. Маэстро! Может быть, он композитор? Шахматный гроссмейстер? Мессир… Удивительный мастер – одно из имён самого диавола.
"ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ" ИЗ ПРИМУСА"
На Патриарших прудах хотели было поставить памятник Воланду с гигантским примусом. Не получилось. Поставят где-нибудь в другом месте. И булгаковскому Мефистофелю, и его свите… Помните её? Нахальный Бегемот с грибком на вилочке. Голая красотка с копной рыжих волос и шрамом на шее. Коровьев (он же Фагот) в клетчатом пиджаке и разбитом пенсне. Азазелло с бельмом и с кинжалом в руке...
Они вызывают смех. Современный исследователь пишет: "…Воланд и его свита – виртуозные шутники, "прикольщики". Для них смех – это способ искушения людей. Они профессионально занимаются искушением, проверяя на подлинность богоподобие человека. Человек бытийствует в своём богоподобии или играет роль верующего в Бога, действительно молится и старается жить по заповедям Господа или лицедействует, демонстрируя перед другими свою "святость"? Вот вопрос, на который многие люди отвечают в угодном для дьявола смысле. Они в душе своей признают несерьёзность, лукавство своего духа, они выбрали уже не жизнь, а игру в жизнь. Если духовный выбор сделан, то тотчас в жизни человека появляются великие шутники, такие как Коровьев, Кот Бегемот, и предлагают ему сыграть жизнь по сценарию Воланда... Смех – очень серьёзное дело…
Воин, вооружённый оружием смеха, задаёт правила боя в свою пользу. Нарядясь в одежду шута, дурачка, он всем своим видом свидетельствует, что он несерьёзный противник, что он вышел на поле боя пошутить, посмеяться, а не биться насмерть. Противник принимает эти правила, откладывает свои воинские доспехи и соглашается посмеяться. И в результате добровольного разоружения, потери бдительности терпит поражение".
Да, есть "приколы", которые вводят небезопасные "дозы".
В романе Булгакова фиглярство не просто хаотично, как может показаться на первый взгляд. Оно движется строго параллельно церковному бытию. "События в Москве разворачиваются (как и в Ершалаиме) на Страстной седмице, начинаясь в Великую Среду – по календарю 1 мая 1929 года… Так, в то время, когда в храмах читается евангельский текст о женщине, разбившей алавастровый сосуд с миром, чтобы возлить его на голову Христа (Мк. 14, 3), Аннушка, разбивши бутыль, разливает масло на рельсы, в результате чего оказывается отрезанной (отрубленной) голова Берлиоза… Похороны Берлиоза, вынос его тела (лишённого украденной головы!) происходит в пятницу в три часа пополудни, когда на богослужении совершаются вынос Плащаницы, символизирующей тело Христово".
Казалось бы, свита Воланда – всего лишь паноптикум узнаваемых персонажей: потасканная официантка из забегаловки, спившийся московский интеллигент, жиган из Майкопа… Однако помните, как в конце романа они сбрасывают шутовские наряды? "…на месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьёвы горы, под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, тёмно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом". Они улетают в свою поднебесную стихию. И – поразительная деталь! Увидевшая их фигуры кухарка бессознательно подносит руку ко лбу, чтобы перекреститься. Но застывает, услышав вопль: "Не сметь! Отрежу руку!" Дар Булгакова не мог не обнаружить: надутая гордость демона, считающего себя едва ли равным Богу, боится кухаркиного креста!
Да, и Абадонна, и Гелла, Бегемот, и Фагот, и Азазель – имена демонов. Полуразложившаяся красотка похожа на погубительницу младенцев дьяволицу Лилит. Имя Абадонны явно перекликается с апокалиптическим Авадоном-губителем; Гелла – "повелитель- ница ада"; Бегемота, беса сладострастия, авторы "Молота ведьм" считали звериной ипостасью самого верховного диавола. Что касается Азазеля, демона пустыни, то именно ему в праздник Искупления иудеи отводили "козла отпущения". Цель ритуала состояла в том, чтобы избавиться от зла, отправив его к своему изначальному источнику.
Вот какая получается композиция. Памятник диавольской обыденности, которая до поры до времени глумливо припрятывает свои инфернальные черты. Из обещанного скульптором примуса впору запустить "вечный огонь" "Ignis Sanat". Такой огонь "излечивает" от жизни вечной.
С ПОЧТЕНИЕМ К АНГЕЛУ СМЕРТИ
Е.С. Булгакова, третья жена писателя, вспоминала: "Верил ли он? Верил, но, конечно, не по-церковному, а по-своему. Во всяком случае, в последнее время, когда болел, верил – за это я могу поручиться". Метался от веры к безверию под напором жизненных обстоятельств, добавим мы.
Приводя мемуарные записи современников, исследователь Б.Соколов пишет: "…автор "Мастера и Маргариты" недвусмысленно отвергает церковное христианство, загробную жизнь и мистику. Посмертное воздаяние заботит его лишь в виде непреходящей славы".
"Бог и сатана, по-Булгакову, – две части одного целого, сатана – выразитель и оружие справедливости Божией… Он накажет подлецов, а романтическому мастеру воздаст вожделенным вечным покоем". Исследователь пишет даже, что Воланд "это первый дьявол в мировой литературе, который наказывает за несоблюдение заповедей Христа".
Да, благо, оказывается, можно получить "частию от Сатаны, коего употребляет Бог для очищения душ". Кто это написал? Русские масоны, в XVIII веке. Нет, вступив в конце 20-х годов в тамплиеры (cм. Никитин А. Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в Советской России. 1998. О "масонском следе" в знаменитом романе Булгакова см.: Соколов Б. Тайны Мастера и Маргариты". Расшифрованный Булгаков. М., 2005). Булгаков не шутил. Этот Мастер на самом деле стал духовным наследником того же Ордена, что и Гёте. А откуда "благой" образ сатаны взялся у масонов, откуда он – у Булгакова? Ведь в христианстве всё не так: диавол – это личностная сила, обладающая свободной, направленной ко злу волей. Так откуда? Ответ находим в статье с характерным названием "Иудейская трактовка "Мастера и Маргариты"". Её автор Арье Барац различие христианского и иудейского отношения к диаволу формулирует так: "Если перефразировать на еврейский манер известное высказывание Достоевского: "Бог и дьявол воюют, а поле их битвы – сердце человека", то можно было бы сказать так: "Бог и человек судятся, а ангелы – судебные исполнители"...
Для иудаизма самым расхожим определением Сатаны является совершенно безличная формула: "Сатана – он же Ангел Смерти, он же дурное побуждение". Иными словами, Сатана, этот величайший обвинитель рода людского, не кто иной, как всё тот же посланец Всевышнего...
В представлении Гегеля мировой дух раскрывается в философах и поэтах, он близок к даровитым властителям, но водит за нос обыкновенных людей, используя их страсти. Воланд является блестящим, гениальным портретом того персонажа, который описан Гегелем в его "Философии истории". Ведь, несмотря на то, что Гегель иногда использует слово "бог", мы прекрасно видим, что речь у него идёт не о Боге, а именно о духе. Он могущественен, лукав, хитёр, ироничен, но при этом холоден, нравственно безучастен и ни в ком лично не заинтересован".
"Учения евреев и христиан об ангелах – это в большей мере два разных видения мира, нежели два разных языка, – продолжает мысль Арье Барац. И дальше делает выверт: – Именно поэтому в рамках иудаизма сатанизм невозможен. Возможно другое… возможно позитивное отношение к смертоносной служебной силе…
