Теги: Валентин Динабургский. След тишины
Пехотинец литературного фронта
Михаил Фёдоров. Солдат правды: Проза, жизнеописания, киносценарий, критика. - Воронеж: ОАО "Воронежская областная типография", 2013. – 554 с. – 300 экз.
В основу книги лёг рассказ о своей жизни писателя Юрия Гончарова. Он – плод доверительного общения двух прозаиков разных поколений – Юрий Гончаров выбрал своим собеседником Михаила Фёдорова. В воспоминаниях предстаёт самая разная Россия: дореволюционная, традиционная, но уже находящаяся в преддверии слома, взвихренная временем гражданской междоусобицы, эпохи военного лихолетья, периода мирного восстановления жизни.
Читатель знакомится не только с самим Юрием Гончаровым, но и со многими интереснейшими людьми, которые встречались писателю в жизни. Как истинный русский писатель, Юрий Данилович находит в себе мужество принимать людей в их целокупной противоречивости.
«Сколько мне ещё осталось прожить, не знаю. Но оставшиеся дни буду писать о людях, чьи судьбы потрясли меня и, я думаю, затронут души других. Я выбрал путь писателя и служил этому делу всю свою сознательную жизнь, начиная со встречи с Горьким в Курске, пионерских выступлений на радио, солдатских окопов под Харьковом, первых рассказов, первых седин. Но как не всякий может пойти в пехоту, так и не всякому по плечу писательский труд[?] Прожив писательскую жизнь, я бы никому не советовал идти по писательской дороге. Лучше заниматься каким-нибудь другим делом, где нет такого давления, запретов, цензуры. Где не уродуют душу, не заставляют не говорить о том, что является правдой, молчать, а вместо правды изрекать ложь… Но если ты ступил на него, то наряду с самыми тяжёлыми переживаниями, потрясениями тебя ждут секунды, минуты, часы, дни великого счастья, ни с чем не сравнимой радости от ощущения, что ты обладаешь полнотой жизни…». Так словами Гончарова заканчивается диалог писателей.
Софья АНДРЕЕВА
Теги: Михаил Фёдоров. Солдат правды
Свет не пролился, боль не отступила
В коллаже использован фрагмент картины Рене Магритта «Сын Адамов»
-Какая "Литературная газета"?.. Полякова? [?] Вот эту газету мы не читаем.
– Но ведь в ней публикуются и члены Союза писателей России.
– Да, публикуются. По разным причинам… За брендом тянутся… Всякие бывают члены Союза писателей России.
– Жаль, что вы не читаете «Литературную газету»...
Таким диалогом начиналась статья «Одна баба или «ЛГ» сказала» («Донской писатель», № 10–12, 2013) делегата ХIV съезда Союза писателей России. И вдруг – нечаянная радость: статья Валерия Ганичева с животворящим названием «Боль и свет» («ЛГ», № 9). Теперь-то, очевидно, безымянные «мы» читать «ЛГ» будут: начало конструктивному диалогу положено.
С каким-то особым рвением погружаюсь в статью. Но прочитана последняя строка, а чувство недосказанности не покидает меня. Не пролился «свет», и «боль» не отступила. Сколько перечислено автором неизвестных имён, произведений, и это вызывает немалый интерес, но проблемы, которыми живёт и больна наша словесность, по существу, остались «за кадром». И непонятно, где же те «окололитературные писаки» и «коммерческие сочинители», заявленные вначале? Как случилось, что издательства открыли им широкие двери? Не могу не согласиться с Максимом Замшевым («ЛГ», № 12), что в своё время раскрученные бренды сегодня уже не выражают чаяния читающего населения. Однако, когда автор все беды от незнания новых имён переносит на «созданную систему», вытесняющую их из «широкого литературного обихода», едва ли во всём можно согласиться. Имя писателю, как правило, создавала критика. Она вводила в его художественный мир, ориентировала и вдохновляла. Какое великолепие представляли сами критики! Лев Аннинский, Игорь Золотусский, Александр Михайлов, Вадим Кожинов, Бенедикт Сарнов, Анатолий Ланщиков… И какая бурная полемика велась на страницах литературных газет и журналов! Литературные обзоры, включая провинцию, освещали как общее состояние литературного процесса, так и «лица необщее выраженье». Литература была частью государственного дела. Нынче иначе.
Когда идёт слом гуманитарного образования и упраздняются «вечные» ценности, выплеск «окололитературной продукции» способен либо оттолкнуть читателя от книги, либо вызвать негативные явления. И дело даже не в том, что истина сегодня на стороне Пилата и нет ответа, как её вернуть владельцу: стёрлась тончайшая грань, которая отделяет подлинную художественность от многоярусных подделок. Открытая «неистовым» Белинским «эстетическая идея», эта «могучая» страсть, названная «пафосом», перестала быть «божественной». И коль заявляет о себе, то в мутном потоке весьма трудно рассмотреть золотые крупицы.
Я далека от заявления, что у нас «совестливая», «традиционно сильная» и «новаторски современная» литература. Так говорить – не видеть в ней главного, а оно-то как раз и вопиёт о тех негативах, которые убивают истинно художественное. Что произошло с нашим «великим, могучим»? Почему, например, читая роман А. Геласимова «Степные боги», не перестаёшь испытывать шокирующее чувство от ненормативной лексики, в то время как в романе М. Шолохова «Тихий Дон», воссоздающем казачий быт, её практически нет? Куда ушли национальная гордость и патриотизм? Что за традиции мы наследуем и не прервалась ли связь времён? Какие герои сегодня на литературной арене? Вопросы, вопросы… На одном из них – последнем – остановлюсь особо. Ведь проблема героя всегда волновала русского читателя. Не скрою: и в связи с интервью А. Лапина, автора романа «Русский крест», заметившего, что «отсутствие положительного примера в современности – это проблема не эпохи, а писателей. Герой есть и сейчас. Это тот, кто не сдаётся» («ЛГ», № 8, 2014). Но уж очень неопределён такого рода герой, и лучшие образцы русской литературы не включаются в его схему. Что если обстоятельства оказываются сильнее человека и противостоять им он не в силах? Не утрачивают ли тогда этой «положительности», например, Григорий Мелехов или Турбины в «Белой гвардии»?
Конечно, русская литература не укладывалась даже в самое глубокое «прокрустово ложе» философии. Она сама была «демиургической». В ней были Базаровы и Кирсановы, Марки Волоховы и Тушины, Войницкие и Серебряковы. А. Блок назвал ХIХ век «железным», а человека в нём, брошенного «в ночь», «беспечным». В ХХ век, по предвидениям Ницше, пришёл человек, отрекшийся от Бога, ставший «по ту сторону добра и зла». Литературный рубеж ХХ–ХХI веков пока не дал формулы героя. И всё-таки некоторые его черты очевидны: находясь под знаком обезумевшего мира, он бессилен, непредсказуем и трагичен.
Передо мной несколько произведений донской и столичной литературы минувшего года. Невольно напрашивается объединяющая их мысль: интерес к человеку из народа, и на первом месте – проблема «власть и народ». В дилогии Василия Воронова «Загряжский субъект» («Роман-газета», № 2, 2013) и «Загряжский пантеон» («Дон-новый», № 2–3, 2013) проходит целая вереница художественных типов, находящихся у кормила власти. И ни единого «положительного». Какова подлинная цена власти, автор весьма лаконично объясняет словами из дневника героя войны 1812 г. Матвея Платова, возвратившегося на родной Дон: «Всю жизнь провёл в баталиях и одолевал неприятеля в невозможных условиях. А на административном поприще терплю поражения, как новобранец». В таком контексте любопытен образ казака Андрея Качуры, прошедшего через испытание властью и другие соблазны. Всё отринул этот бессребреник. И в результате бежит от ужасов современности в мир покоя и тишины, к развалинам когда-то цветущего селения, по которым прошёлся жестокой волной серп раскулачивания. «Что делать фермеру, которого сгоняют с собственной земли и избивают?» – спрашивает герой отца Амвросия, а в ответ слышит: «Есть вопросы, на которые нет ответа».
А в романе Владимира Барвенко «Дыхание Голгофы» («Дон–Кубань», № 2–3, 2013) герой, прошедший Афган, перед выборами в мэры размышляет: «Всякий путь на вершину власти – это Голгофа! И только, наверное, кажется, что под звуки меди и рукоплескания соратников тебя ждёт мир Поступка! Народ жаждет этакого благородного витязя, чтобы тот хоть как-то мог нивелировать извечную русскую нищету… Ну, попробуй совершить этот чёртов Поступок… А вдруг!..» Но «вдруг» не будет. Герой погибнет. На его могиле однополчанин скажет с безутешной грустью: «Спи спокойно, офицер. Этой России ты не нужен».
В рассказе-притче Геннадия Селигенина «Сапоги для отца» герой, порвав с исконными корнями и вспомнив о родных лишь через 15 лет, приезжает уже в исчезнувшую деревню, никого не найдя в ней в живых. Но и сам он бесследно теряется. Лишь образ Мадонны с младенцем, как вечный укор, сопровождает его до конца неотлучно.
