А в романе Владимира Барвенко «Дыхание Голгофы» («Дон–Кубань», № 2–3, 2013) герой, прошедший Афган, перед выборами в мэры размышляет: «Всякий путь на вершину власти – это Голгофа! И только, наверное, кажется, что под звуки меди и рукоплескания соратников тебя ждёт мир Поступка! Народ жаждет этакого благородного витязя, чтобы тот хоть как-то мог нивелировать извечную русскую нищету… Ну, попробуй совершить этот чёртов Поступок… А вдруг!..» Но «вдруг» не будет. Герой погибнет. На его могиле однополчанин скажет с безутешной грустью: «Спи спокойно, офицер. Этой России ты не нужен».
В рассказе-притче Геннадия Селигенина «Сапоги для отца» герой, порвав с исконными корнями и вспомнив о родных лишь через 15 лет, приезжает уже в исчезнувшую деревню, никого не найдя в ней в живых. Но и сам он бесследно теряется. Лишь образ Мадонны с младенцем, как вечный укор, сопровождает его до конца неотлучно.
И не рецидив ли «ненужности», отверженности заложен в персонаже Игоря Гамаюнова – Викторе Орехове – в книге «Бог из глины», романтике 70-х годов, возмечтавшем изменить мир путём донесения правды до верхних эшелонов власти? Но не вписался он ни в одну систему – ни коммунистов, ни олигархов – и был судим при каждой из них. В результате безнадёжной борьбы – бегство в Калифорнию и тихая прозаическая жизнь.
Когда я пытаюсь понять роман Александра Лапина «Русский крест» и совместить его с утверждением автора о «положительном» герое, первое, что после прочтения остаётся от персонажей, на долю которых выпало время застоя и переворотов 90-х, это их внутренняя неустроенность. Да и можно ли человеку с совестью избежать столь традиционного национального чувства, тем более во времена, охваченные «вихрями перемен»? Вот только сожаления автора на презентации о том, что никто не описывает «старых-новых» русских, едва ли по времени. Слишком текуч и непредсказуем этот тип, так не похожий на Мамонтовых и Третьяковых. Не популярен он сегодня в народе.
В «Загряжском пантеоне» Андрей Качура признаётся: «Может, потому и перешёл жить на кладбище, что мёртвых уважаю больше, чем живых». А в сознании умирающего капитана Апраксина в романе Владимира Барвенко возникает диалог с умершей дочерью: «Папа, пойдём с нами. – А что у вас? – Как что? Любовь…»
Между тем при всём драматическом состоянии литература не отказалась от поисков ответов на «вечные» вопросы. Сопряжённость любви и счастья нередко переносится в такие сферы, что не может не вызвать ассоциации с классическими образами. Так, небезупречный постулат одного из героев И. Бунина: «Настоящая любовь никогда не кончается браком» словно рикошетом проходит через судьбу персонажа рассказа Алексея Глазунова «Журавлик» («Дон», № 3–4, 2013). Отлаженная жизнь декана Аркадия Витальевича мгновенно рушится, когда предмет его страсти, студентка Элла, уходит от него, оставив в утешение нравоучительное письмо: «У счастья две категории: настоящее и прошлое. Будущего счастья не бывает… Но меня всю жизнь будет согревать мысль: «Я была счастлива!» Однако у автора на этот счёт есть и своя, личная, «контраверза»: «Я размышляю: стоит ли взрывать свои чувства, чтобы испытать истинное, зачастую молниеносное счастье любви и при этом лишиться семейного благополучия, душевного спокойствия».
Но возможен ли в наше катастрофическое время другой тип героя, который бы мог проинтегрировать традиционные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?», внести в них разумные коррективы? Сегодня литература подобных ответов не даёт, – слишком неустойчива наша реальность. Её «барометр» улавливает скорее негативные процессы. Но если не будет литературы, не будет и нас. Потому как она – жизнь, судьба и память человечества. И хочется верить, что «осиянное слово» ещё напомнит о себе.
Теги: дискуссия , современная литература
Чтобы читатель понимал, "Русская премия" - это на самом деле скрытая форма поощрения журналом «Знамя» своих авторов за счёт фонда Ельцина. Оно и логично, если учесть, что рулит награждениями главный редактор журнала С. Чупринин, а малокровный тираж не позволяет изданию расплачиваться со своими любимцами самостоятельно. Об откровенно русофобском характере премии «ЛГ» писала не раз. А приверженность «Знамени» обветшавшему постмодернизму общеизвестна.
До этого года награждали «Русской премией» в основном русскоязычных авторов из дальнего зарубежья, отбирая тех, кто позабористее костерит историческую родину. В этом году жюри решило держать нос по ветру и отметило нескольких украинских литераторов. Им, пишущим по-русски, и в спокойные времена последних 23 лет было непросто издаваться на Украине. А теперь, когда не то что писать, но и говорить по-русски в «неньке» становится опасно для жизни, они особо нуждаются в поддержке. Но «Русская премия» всё же не политическое учреждение, а литературное. И качество текста остаётся, по идее, первичным.
В номинации «Поэзия» победил киевлянин Андрей Поляков. Вот какие вирши он слагает, и они «с колёс» публикуются в «Знамени»:
Первый лотман наблюдает,
как второй его читает.
Лотман лотмана поймал –
денотат ему сломал.
Лотман злится, лотман плачет:
свет – не светит, знак – не значит...
– Тыкай пальцем наугад,
починяя денотат!
Это всё. Конец цитаты. Бедный Лотман! А о победителе судите сами.
Роман Алексея Никитина – тоже из Киева – Victory park занял второе место. Он опубликован издательством Ad Marginem, что в переводе означает «по краям». Никитин уже издал там абсолютно нечитаемые тексты под видом романов – «Истеми» и «Маджонг». Первая глава награждённого нынче произведения называется «Фарца голимая». Да и весь остальной роман посвящён «крайней», маргинальной жизни украинской столицы в 80-х. А вот что лауреат говорит в интервью журналу «Шо»: «[?]русский язык – это во многом украинский продукт… Какая часть валового продукта Украины потрачена на создание русского языка? Кто знает? Кто считал?» Можно утешить автора: «Правый сектор», приди он к власти, быстренько посчитает и спросит со всех, кто говорит и пишет на этом «затратном» языке.
Призовое место в номинации «Малая проза» заняла Елена Стяжкина из Донецка. Профессор национального университета, что не помешало ей долгие годы печататься в «жёлтой» прессе и публиковать в России романы в серии «Криминальный талант», правда, под псевдонимом. Что ж, это ещё можно оправдать, учитывая, сколь ничтожны на Украине профессорские зарплаты. А вот научные интересы Стяжкиной куда занимательнее! Преподавая на кафедре историю славян, она написала монографию «Изучение жизни и деятельности Л.Д. Троцкого (Льва Бронштейна) в зарубежной историографии»(!). Что называется, гей, славяне!
Но и это ещё не конец церемонии. Специальный приз и диплом оргкомитета и жюри конкурса «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации» получил славист Жорж Нива. Он, конечно, человек известный, почётный доктор многих европейских университетов. В том числе Киево-Могилянской академии, где развилась и выросла идеология майдана, приведшая Украину к гражданской войне. Отвечая своему другу К. Сигову, который в марте этого года опубликовал в газете Le Monde майданный манифест, д-р Нива пишет: «Придёт день, когда ваша будущая Украина станет мостом между Западной Европой и евразийской Европой России…» Интересно, вспоминал ли он свой текст, получая премию в разгар событий в Славянске и Краматорске?
А «денотат», кто не знает, это в семантике – предметное значение имени (знака), т.е. то, что этим именем называется. Например, «Украина». Или «Русская премия».
Денис ЗУЕВ
Теги: литература , премия , журнал "Знамя"
Семисотлетие Сергия Радонежского, величайшего духовного подвижника, покровителя нашего Отечества и крупнейшего государственника, приходится на 3 мая. Дата его рождения условна, но большинством источников принята именно она. Преподобный Сергий, игумен земли Русской, благословил московского князя Димитрия Иоанновича, ставшего во главе христианского воинства, на священный бой за отечество и веру православную на поле Куликовом. И вот именно 3 мая Куликово поле вернулось - одесской площадью, побоищем и пожарищем, в котором погибло более 40 человек. История страшна такими повторами, а Бог проявляется знаками, подаваемыми неразумным чадам.
Пётр СИНЯВСКИЙ
* * *
Над Посадом заря возносится,
Голубица летит над церковью –
