— Мы проверили все названные ребенком города, разослали ориентировки — отовсюду приходил ответ отрицательный, такой ребенок не пропадал, — вспоминает Тамара Мешкова. — Ясность внес другой мальчик, с которым они сдружились. Ребята откровенно разговорились, и выяснилось, что юноша — коренной москвич из хорошей семьи. Родители работают, семья живет в достатке, а мальчик был доставлен к нам из коллектора в Бирюлеве, где коротал время с такими же подростками. Все истории, которые он выдавал за свои, он слышал от ребят из компании.
Семь нянек
Сегодня проблемами беспризорников занимаются сразу несколько структур. Их семь: органы управления социальной защиты населения, органы управления образованием, органы опеки и попечительства, ведомства по делам молодежи, органы управления здравоохранением, службы занятости и органы внутренних дел. Их деятельность регламентируется все тем же законом № 120-ФЗ, где прописана система профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних. Всем известные комиссии по делам несовершеннолетних призваны координировать работу «органов и учреждений». Плюс проблемой занимаются сотни благотворительных организаций. И ведь не скажешь, что у семи нянек дитя без глазу: оборванные и полуголодные дети, к счастью, у нас по улицам толпами не ходят. Но проблема все равно существует, и фактически получается, что сегодня в России нет государственной системы реабилитации маленьких граждан, выброшенных, как говорят специалисты, из «легального общественного оборота». Разумеется, все ведомства получают бюджетное финансирование, которое рассчитывается исходя из числа беспризорников. Вот тут-то и кроется засада.
Сколько в Москве может находиться единовременно беспризорников? Ответить на этот вопрос не так просто. Единой статистики нет, что и неудивительно по причине межведомственной неразберихи. Допустим, с МВД все понятно — поймал, оформил протокол, отправил в приемник. Вероятно, опираясь на эти отчеты, суммировав их, Генпрокуратура насчитала по всей стране несколько лет назад два миллиона беспризорников. Судя по всему, и сегодня эта цифра недалека от истины. А вот статистика благотворителей — величина весьма условная. Например, на Курском вокзале ходит байка про то, как некий беспризорник по прозвищу Леший несколько раз в день получал помощь от французских благотворителей, работающих в России. Вместе со всеми он подходил к пункту раздачи, получал одеяло, шоколадку и миску горячего супа, после чего исчезал. Через полчаса подходил опять, но уже в другой куртке, с перемазанным лицом и перебинтованной рукой — история повторялась. Естественно, благотворители каждый раз записывали Лешего как нового человека. Стоит ли удивляться тому, что, по данным Российского детского фонда, беспризорников у нас в стране насчитывается три миллиона. А по данным движения «В защиту детства» — около четырех миллионов.
Даже простейшие математические действия на уровне школьной программы заставляют усомниться в существовании такого числа беспризорников. По данным Росстата, в России в настоящее время насчитывается около 30 миллионов детей. Если брать упомянутые благотворителями и правозащитниками четыре миллиона беспризорных, получается, что это каждый седьмой!
Проблема беспризорных и безнадзорных детей, безусловно, существует, отрицать это глупо, но каковы ее масштабы на самом деле и кому выгодны приписки? Журналист и блогер Марина Кулакова считает, что «нет столько в реальности у нас детей в возрасте и состоянии «беспризорничества», сколько Генпрокуратура и прочие фонды рисуют. Зачем рисуют? Вероятно, хотят, чтобы эти нарисованные ноли конвертировались в немалые зарплаты «ответственных» работников. Есть люди, которые умеют делать деньги из воздуха. А детей за этими нолями просто нет. А сколько есть — плохо ли, хорошо — сидят по домам и учат уроки. Так на сколько же надо делить все эти миллионные ноли?»
Удивительно то, что даже при таком количестве курирующих беспризорников организаций есть проблемы совершенно неразрешимые. Одна из них — беременные девочки. «Такие встречаются довольно часто, — говорит один из руководителей благотворительной организации «Непотерянные дети» Александр Львов. — Родители требуют сделать аборт, девочка не хочет, вот и уходит из дома». Сегодня в Москве нет ни одной службы, которая занималась бы ими. В какой-либо социальный центр и больницу их поместить нельзя — нет документов. Центр временного содержания несовершеннолетних правонарушителей — тем более не возьмет. Если срок беременности у девушки небольшой, то в роддоме ей тоже делать нечего. Вот и получается, что либо в семью возвращайся, где враждебно настроенная родня, либо живи на улице.
Те же блогеры предлагают очевидный выход из ситуации — отдать проблему беспризорничества одному ведомству, с которого и спрашивать по полной программе. Осталось понять — что это за ведомство. В этом контексте примечателен такой момент: наши комиссии по делам несовершеннолетних работают по регламенту, утвержденному аж в 1967 году...
Наши гордые дать имена / Общество и наука / Exclusive
Наши гордые дать имена
/ Общество и наука / Exclusive
«Братья Дасслер доказали, что истинный профи в своем деле выживет в любых условиях», — рассказывает Маркус Талер, почти полвека служивший дизайнером в Аdidas
Если бы не вражда братьев Рудольфа и Адольфа Дасслер из баварского местечка Херцогенаурах, то, возможно, не появились бы на свет такие киты спортивной индустрии, как adidas (в компании утверждают, что правильно писать именно так — со строчной) и Puma. В 20-е годы обожавший спорт Ади и его старший брат, обаятельный коммивояжер Руди, объединили усилия, начав маленький семейный бизнес на кухне у матушки Паулины. Потом они разошлись в политических взглядах, выборе друзей, профессиональной стратегии. Но как бы там ни было, без них историю современного спорта представить невозможно. О взаимоотношениях братьев и о той подковерной борьбе, которая позволила трем полоскам оккупировать спортивные пьедесталы, в эксклюзивном интервью «Итогам» рассказал Маркус Талер, проработавший в adidas 45 лет. Он пришел в компанию в 1967 году желторотым стажером и закончил свой трудовой путь ведущим дизайнером, координатором международных проектов в штаб-квартире adidas в Германии. Наш разговор с ним состоялся в Херцогенаурахе, в одном из суперсовременных офисов компании с видом на безупречное футбольное поле.
— Господин Талер, приятно сознавать, что великие футболисты играют в ваших бутсах?
— Конечно, ведь столько труда вложено в каждую пару! Иногда мне это немного портит впечатление, потому что я начинаю думать, что еще можно было бы усовершенствовать, и вспоминаю, что уже на пенсии. Про себя ворчу и не понимаю, почему футболисты получают миллионы евро только за то, что играют в футбол. Есть хорошее объяснение — таков рынок. Но порой они так откровенно филонят на поле, что не стоят этих миллионов. Иногда мне кажется, что игроки поколения Беккенбауэра были другими. Может, их и не показывали так много крупным планом, но авторитет у них был, как мне кажется, выше.
— И вы работали с Беккенбауэром?
— Конечно. Помню Франца Беккенбауэра еще в 1965 году, когда он попал в первый дивизион мюнхенской «Баварии». Он был фантастическим игроком — в плане не только мастерства, но и умения вести за собой команду. Франц и как футболист, и как тренер был прирожденным лидером, лучшим из лучших. Неудивительно, что обувь для Беккенбауэра всегда была на личном контроле у босса Адольфа Дасслера. Для бутс Кайзера Франца, как его называли, использовалась только кожа кенгуру — не толще 7 миллиметров, потому что сам Беккенбауэр говорил: ему необходимо буквально чувствовать мяч. Мало кто знает, что на одном из Кубков мира Беккенбауэр играл со сломанным пальцем, и тогда герр Дасслер сделал для него специальную модель бутс, где для загипсованного пальца был предусмотрен миниатюрный металлический колпачок, предохраняющий от ударов в игре.
— Сколько пар бутс нужно было Беккенбауэру?
— Не настолько много, сколько использует сейчас Дэвид Бекхэм. Около года назад я был на фабрике в Шайнфельде, и сотрудники с тяжелым вздохом посетовали: «Ох, Дэвид опять потребовал от нас очередные пять пар!» Если учесть, что ручным пошивом бутс для ВИП-клиентов занимается всего около 30 человек на фабрике и цена такой пары сопоставима с ценой дорогого музыкального инструмента, можно себе представить: работа дизайнеров в Шайнфельде — это ювелирный труд. Обычно классному футболисту надо шесть-семь пар бутс в течение сезона. У нас есть деревянные объемные модели каждого известного футболиста, стопа просканирована в разных проекциях, поэтому игрокам не надо ездить к нам на примерку.
