Но наша цель - не в исследовании взаимоотношений литературы и религии, хотя это и важнейший, сложнейший вопрос литературоведения, цель нашей статьи - сама суть литературоведения, которое в том числе должно изучать и красоту религиозных текстов и значимость их смыслов, открываемых через эту свою суть. Разумеется, описанный здесь подход не отменяет и всех остальных критериев литературоведения и искусствоведения - обнаружения глубины, а главное, новизны идей и образов, их жизненности и реализма, типичности, динамизма и завершённости сюжета, архитектоники творения и пр. Мало того, история показывает, что для понимания отдельных творений особенно необходим именно подход через всё творческое наследие автора, всю его жизнь и даже смерть. Здесь выстраданность идеи и сюжета, интеллектуальные усилия творца, его муки в преодолении невозможности претворить созревший величайший замысел - то есть всё развитие мысли! - становятся критерием оценки, здесь само положение произведения в перечне творений данного автора фактически подтверждает и могущество всего неосуществлённого замысла. Этим отличается, допустим, оценка "Мёртвых душ" - произведения, если его рассмотреть отдельно, достаточно слабого, однобокого. Но мы знаем подлинный Замысел Гоголя. Он виден в его набросках и записках, письмах, он выводится из сути "Выбранных мест из переписки с друзьями" и её мощи. То же можно сказать и о творчестве Толстого, чьи духовные искания после перелома значительно усилили ценность художественного творчества. В его феномене дух человечий оказался весьма прагматичным и дальновидным: сначала он привлёк к себе читателя беллетристикой, пусть и фундаментальной, а потом заставил внимательно слушать уже "В чём моя вера?" и прочее.
Да, оценка художественного творения - очень непростое дело: ведь всякое подлинное творчество так же противоречиво и многозначно, как человеческая жизнь. Но для чего вообще это нужно? И разве сейчас, когда у людей во всём мире столько проблем, когда угроза кризиса снова давит, нет более важных вопросов? Но что важнее бессмертия? И разве не от искривления Пути, в том числе и тут, в оценке идейных вопросов, ставящихся литературой, мы губим себя и свою жизнь?
Александр ЗЕНКИН, член Российского философского общества, ЙОШКАР-ОЛА
Сергей Шаргунов: «Не люблю смотреть на своё отражение»
Сергей Шаргунов: «Не люблю смотреть на своё отражение»
РАКУРС С ДИСКУРСОМ
"ЛГ"-досье:
Сергей Александрович Шаргунов - прозаик, критик, публицист, поэт. Родился в 1980 году в Москве в семье священника. Выпускник МГУ по специальности "журналист-международник". Автор книг "Малыш наказан", "Ура!", "Как меня зовут?", "Птичий грипп", "Книга без фотографий".
- Тебя задевает, когда говорят, что Шаргунов - писатель от политики, который провоцирует на эмоции, но мало что оставляет в душе читателя?
- В такой формулировке впервые слышу от тебя. А разве эмоции и "душа читателя" не связаны? И кто такой "писатель от политики"? Литература - дело одинокое и безоглядное. Ни одного ангажированного слова нет ни в одном моём художественном тексте. В чём я вижу смысл своих литературных занятий? Передавать непередаваемое, возиться с красками, исследовать человека. Смею думать: пишу о жизни и смерти, о времени, любви, страстях, о растерянности и надежде, падениях и подъёмах. И даже там, где пишу о новейшей истории, стараюсь сохранять, с позволения сказать, полифоничность.
- Но политика в твоём творчестве явно не на последнем месте[?]
- Нет, в жизни так. В книгах - люди, характеры, образы и ощущения. Хотя и в жизни сначала в большей степени была литература. В 19 лет я пришёл в "Новый мир" с рассказами и стал печататься. Были книги. А поучаствовать в политике я попытался в 24 года. Но это был не карьерный ход, а нечто обратное. Импульсом стала "монетизация льгот", когда, по моим впечатлениям, у нищего отняли последнюю ветхую суму. Возмущённые люди вышли на улицы, и на этом фоне в ту зиму я создал своего рода народническое движение, которое назвалось "Ура!". Костяк составили литераторы, журналисты, художники, музыканты. Например, Роман Сенчин был одним из основателей. Мы постоянно устраивали литературные встречи, поэтические вечера (с Емелиным, Родионовым и другими), а уличными акциями пытались противодействовать наглости "хозяев жизни", бороться против общественного удушья, по сути, против исторического тупика. Несколько раз я оказывался на пороге тюрьмы, задерживали, держали в КПЗ, спецслужбы гонялись за мной по Москве, устраивали обыски в квартире. А в 27 лет, оставаясь независимым человеком и оппонентом власти, я решил участвовать в выборах в Госдуму. Когда потребовали капитуляции, а я отказался, сняли с выборов, и в бюллетенях на месте моей фамилии сквозил пробел. После чего на несколько лет я очутился в условиях социальной изоляции с запретом на ТВ и в прессе. В сегодняшней России политики нет, кроме фальшивой и мёртвой, а значит, нет и меня в политике. Продолжаю высказываться о том, что волнует или возмущает - через статьи и выступления. Но предпочитаю прозу. Сейчас вот пишу своего рода семейный роман на фоне осени 93-го.
- А каким ты видишь себя со стороны? Если бы ты был критиком, то что написал бы о себе самом?
- "Я!.. - что за дикое слово!" - могу повторить за Ходасевичем. Не собираю свои фотографии и не люблю смотреть на своё отражение. Может, из нашего разговора какой-то образ у кого и возникнет. А так - хотелось бы видеть себя вольным художником, независимым от суждений и предрассудков.
- Критики, кстати, так и не могут определиться насчёт тебя. Относят тебя то к правым, то к левым, то к патриотам, то к либералам[?]
- Критиков должна интересовать литература в первую очередь. Если говорить о взглядах, то я, конечно, патриот. Желаю России, как выражался Катаев, силы и славы. У России есть абсолютное право на свои интересы и амбиции, мы, между прочим, по-прежнему самая большая страна в мире. Но и слово "свобода" за минувшее десятилетие реабилитировалось благодаря подавлению всякой инициативы. Декларируя мнимый патриотизм, по сути, любовь к самой себе, власть сделала всё для того, чтобы живые, недрессированные, самостоятельные патриоты были вытеснены, растоптаны, маргинализированы. Кто-то стал незаметным, кто-то соглашается идти в обслугу и тем ставит на себе клеймо, а кто-то не сдаётся и выступает на разных площадках. Кстати, площадка либеральной прессы - единственная независимо-критичная, которую власть оставила, опасаясь Запада, где у неё хранятся деньги. Вообще честному человеку сегодня трудно - приходится плыть между Сциллой и Харибдой. И потом, не надо путать патриотизм с унылым подпольем, пахнущим сгнившей картохой. Подлинная личность, говорю в первую очередь о писателе, всегда где-то между - между государственничеством и вольнодумством, укоренённостью и открытостью, родным и вселенским. Таков был Пушкин. Если внимательно посмотреть на самых ярких и талантливых из числа "патриотов" 90-х, окажется вдруг, что они были несколько чужды среде, от имени которой вещали. Звучит парадоксально, но самые заметные из них - Лимонов и Невзоров, Проханов и Дугин - экзотичные фрукты, типологически европейские, индивидуалистичные персонажи. Именно здесь объяснение, почему эти люди продолжают быть интересны и востребованы спустя 20 лет после их выхода на сцену.
- Твой читатель - это кто?
- Приезжаю в Новосибирск, или Челябинск, или Вологду и обнаруживаю, что мои читатели - девочка с филфака, профессор-химик, учительница русской литературы, парень-бунтарь, бизнесмен, который вчера был разбойником, местный священник. Вот такой срез. Таковы мои читатели, и в этом я убеждаюсь в том числе благодаря социальным сетям в Интернете.
- Кого ты больше всего ценишь из писателей-современников? Речь не только о друзьях, разумеется, но и, допустим, о недругах.
- А я не делю литераторов на друзей и недругов. Да и кто мне недруги? Наталья Иванова? Ну тогда подтверждаю: ценю у неё, например, книгу о Пастернаке. Мне нравится из прозы[?] Как бы тут посоветовать что-то хорошее[?] Попробую сейчас на примере кратких форм. Нравится рассказ "Лето" у Александра Терехова в малоизвестной книге "Это невыносимо светлое будущее". Хорош рассказ "Лес" у моего друга Захара Прилепина. Нравятся рассказы "Муха в янтаре" Дмитрия Новикова и "Один год в раю" Натальи Ключарёвой. С удовольствием читаю рассказы Дениса Драгунского и Дмитрия Данилова.
- Ты, насколько мне известно, работаешь ещё и над романом об Александре Фадееве для серии "ЖЗЛ". Чем тебя привлёк этот писатель? Почему именно он? Что такого ты хочешь рассказать о нём, чего мы не знаем, о чём не говорили советские литературоведы?
