подавлению путчистов – как тех, так и других – наверняка ликвидировало бы эти угрозы и спасло бы дорогую его сердцу и сознанию Перестройку. И обезопасило бы его лично как ее лидера. Но даже ради выстраданной им Перестройки – не говоря уже о собственной власти – Михаил Горбачев не пошел на применение насилия. Неприятие Горбачевым насилия было настолько глубоким, что он отказывался от его применения в, казалось бы, совершенно бесспорных случаях, как, например, при освобождении Кувейта от иракской оккупации. Тем не менее с самого начала, без промедлений и колебаний, я осудил агрессию, выступил за совместные действия с целью её прекращения и восстановления суверенитета Кувейта. При этом мы заняли твёрдую позицию: необходимо добиться этой цели, используя не военные, а политические средства. В целом эту линию удалось выдержать. И хотя президент США не удержался от применения силы, чтобы вытеснить иракские войска из Кувейта... Горбачев отказывался от применения ограниченного насилия даже тогда, когда оно могло бы спасти тысячи людей от более масштабного насилия, кровопролития, гибели, как, например, в Баку, Оше, Фергане. Когда госсекретарь США Джеймс Бейкер информировал Горбачёва о том, что США не будут возражать, если СССР и его союзники по ОВД осуществят вмешательство в Румынии с целью предотвращения кровавой развязки кризиса режима Чаушеску, то Горбачёв ответил отказом. Именно в отношении возможности и необходимости применения им насилия проявилось и реальное величие Горбачева и его невероятная наивность. Например, даже по прошествии более чем трех десятилетий, судя по тексту его статьи, он продолжает верить в возможность решения многовековых межэтнических проблем мирным образом по добровольному соглашению участвующих в конфликте сторон: Из этого мы исходили, когда в начале 1988 г. обострилась проблема Нагорного Карабаха. Корни конфликта – давние, простого решения он не имел тогда и не имеет сейчас, хотя меня пытались убедить, что оно может быть достигнуто путём перекройки границ. В руководстве страны было единое мнение: это недопустимо. Я считал, что достижение договорённости о статусе Нагорного Карабаха – дело армян и азербайджанцев, а роль союзного центра – помочь им в нормализации обстановки, в частности в решении экономических проблем. Уверен, что это была правильная линия. Столь невероятное неприятие насилия вообще, особенно среди коммунистических чиновников, особенно среди тех, кто добрался до вершины государственной власти, в особенности по сравнению с другими советскими и российскими руководителями в последнее столетие, естественно, ставит вопрос о причинах именно этой черты характера, мировоззрения, принципов политической деятельности Горбачева. Почему Горбачев оказался столь жестким противником применения насилия? Казалось бы, его судьба должна была бы способствовать другому. Во-первых, Горбачев был и остается приверженцем левой идеологии – коммунизма поначалу, социал-демократии в последние годы. Он рано (в 19 лет) стал кандидатом в члены КПСС, в 21 год – ее членом. Почти всю свою карьеру он поднимался по ступеням коммунистической властной пирамиды. Коммунисты вообще и в СССР в частности, как известно, приверженностью к ненасилию не отличались. Во-вторых, Горбачев закончил юридический факультет (Московского университета) и начал свою трудовую деятельность в органах прокуратуры. Полученное Горбачевым образование в сфере советской юриспруденции и опыт работы в советской прокуратуре также сами по себе не должны были бы свидетельствовать о системном неприятии насилия. Судя по деятельности на вершине государственной власти других выпускников юридических факультетов – В.Ленина, В.Путина, Д.Медведева, скорее можно сделать прямо противоположный вывод – об излишней склонности отечественных юристов, оказавшихся во власти, к малоограниченному или же полностью неограниченному применению насилия. В чем же дело? Представляется, что как минимум четыре фактора могли сыграть важную роль в формировании такой важнейшей черты мировоззрения Горбачева, как жесткое неприятие насилия. Во-первых, это его совершенно особое отношение к женщине, совершенно нехарактерное для подавляющего большинства нынешних российских чиновников, политиков, государственных деятелей. Достаточно вспомнить характер обращения к своим супругам и дочерям со стороны Бориса Ельцина и Владимира Путина. Отношение Михаила Горбачева к его любимой супруге Раисе хорошо известно, в том числе и благодаря тому, что сам он никогда не пытался его хоть как-нибудь скрывать. Но его особое отношение к женщине не ограничивается лишь его женой. Число страниц в его мемуарах, посвященное его матери Марии Пантелеевне, его бабушкам Степаниде и Василисе Лукьяновне, сопоставимо с числом страниц, посвященных его отцу и дедам. Женитьба самого Михаила Сергеевича на Раисе Максиммовне привела к появлению в круге его уважаемых и регулярно упоминаемых им родственников ее матери Александры Петровны и ее сестры Людмилы Максимовны. Совершенно особое место в его жизни стали занимать его дочь Ирина, а затем и внучки Ксения и Анастасия – все они пользуются искренним вниманием и уважением главы семейства. Такое отношение к женщине и женщинам у Михаила Сергеевича вряд ли могло возникнуть из иного источника, кроме как от отца, а также, возможно, от обоих его дедов. Очевидно, что старшие в горбачевской семье с особым вниманием и уважением относились к своим женщинам и своим личным примером привили это уважительное отношение сыну. Во-вторых, урок репрессий коммунистического режима. Так получилось, что оба деда Горбачева, Андрей Моисеевич и Пантелей Ефимович подверглись репрессиям и пыткам, один из них был приговорен к расстрелу, семья Горбачевых была объявлена семьей врагов народа. Эта характерная история для советских граждан старших поколений, увы, не является уникальной – коммунистическим режимом были репрессированы миллионы людей, преследованиям и унижениям подверглись десятки миллионов. Однако сам по себе факт наличия репрессированных в семье ни гарантировал превращения их детей в противников режима, ни вырабатывал в них жесткого неприятия применения насилия. Судьба и действия Бориса Ельцина на посту российского президента – тому очевидный пример. Тем не менее особенностью горбачевского клана стало то, что один из дедов Михаила оказался принципиальным противником Советской власти и коллективизации, а другой – одним из организаторов колхоза, затем его председателем, а потом и одним из районных советских руководителей. Но несмотря на то, что оба деда оказались по разные стороны политической баррикады, от советской власти они тем не менее пострадали оба. Такой опыт столкновения с государством, очевидно, заставил подростка задуматься о том, что независимо от того, какую позицию в бушующей гражданской войне он займет (принципиальную или конформистскую), независимо от того, на чью сторону (красных или белых) он встанет, от репрессий и возможной смерти это все равно может не спасти. Следовательно, ни при каких условиях его личная судьба, его собственная жизнь или смерть, не является результатом персонального выбора. Она в решающей степени зависит от непредсказуемого поведения этой непредсказуемой тоталитарной власти. И, следовательно, проблема
