Другими важными направлениями были культурные фестивали и музейные экспозиции, сами по себе являвшиеся отдельными пространствами для абстрагирования. А также, конечно же, всеобъемлющий фактор растущих монетизации и коммерциализации, когда, после многих лет преобладания бартера и суррогатных валют, наконец-то укрепился единый государственный денежный эквивалент – рубль. В следующих разделах и главах все эти процессы будут рассмотрены более подробно. Однако стоит сделать паузу, чтобы поместить эти абстракции в несколько более широкий контекст теорий нефти и культуры.
Вспомним, что в 1990-е годы, в условиях обесценивания денег, экономической инволюции и раздробленного суверенитета, восприятие нефти в Пермском крае было прежде всего связано с ее материальностью, ее обращением внутри местных структур и персонализированными отношениями взаимных обязательств. Петробартерные цепочки и обращение топливных векселей, как я показал, являлись на протяжении того десятилетия неотъемлемой частью связей между пермской нефтью и ощущением пермскости, и свою значимость они приобрели отчасти благодаря контрасту с весьма абстрактной и незнакомой средой обмена, основанного на денежном обращении. Теории, связанные с нефтью, деньгами и производством культуры, а также представления о государстве, разработанные Фернандо Коронилом [Coronil 1997] и Эндрю Аптером [Apter 2005] на примерах постколониальных Венесуэлы и Нигерии соответственно, пролили мало света на ситуацию в Пермском крае раннего постсоциализма 1990-х годов, несмотря на то что центральное место в его региональной политической экономике занимала именно нефть. Однако растущая монетизация и абстрактность производства культуры в эпоху развернутых компанией «ЛУКОЙЛ-Пермь» проектов КСО заставляют заново оценить применимость этих подходов при анализе ситуации 2000-х годов. Действительно ли появление в Пермском крае единой, монетизированной среды обращения нефтяных богатств в сущности связано, как и во многих случаях постколониальных территорий, с возникновением культурной самоидентификации и представлением о «государстве» как независимой и могущественной силе?
Я отвечу – и да, и нет. Бесспорно, как уже видно из моего анализа вертикальной интеграции в культурной сфере, становление культуры в 2000-е годы все-таки отвлекло внимание от прямого обмена товарами и социальных отношений нефтяного бартера и топливных векселей и привлекло к более абстрактным областям культуры и монетизированного обмена. Эти культурные процессы стали одними из основных способов, с помощью которых государственно-корпоративный альянс, описанный в главах четвертой и пятой, стремился легализовать себя, отреагировать на критику и укрепить свою власть. В этом плане мы, безусловно, видим некоторое родство между динамикой развития Пермского края 2000-х годов и процессами, описанными Аптером и Коронилом на примерах других нефтедобывающих регионов.
Но это родство не настолько близкое, как можно было бы предположить, по двум взаимосвязанным причинам. Прежде всего, культурные и политические структуры, ставшие важнейшими факторами в этих проектах, были многим обязаны давним – российской и советской – моделям формирования нации и становления государства. Они настолько существенно отличались от своих аналогов, характерных для евро-американских постколониальных пространств, что их следует рассматривать отдельно, самих по себе. Например, хотя я и уделяю пристальное внимание музеям и фестивалям, двум способам абстрагирования культуры, часто фигурирующим в теориях евро-американских культурных форм доминирования, я стараюсь не забывать, что музеи и фестивали в царской России и Советском Союзе значительно различались в том, какими опытом и знаниями они обладали, каким методам абстракции и классификации отдавали предпочтение и какими способами вдохновляли людей [297].
Во-вторых, общий аналитический подход, который я взял на вооружение в этой книге, склоняет меня к поиску способов, посредством которых материальные свойства вещей продолжают видоизменять даже наиболее абстрактные сферы. Роль компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» в содействии возрождению местной культуры заключалась не только в простом выделении средств на проведение фестивалей или в поощрении монетизированных ярмарок народных промыслов. Ключевое, даже в некотором роде материальное значение имело то, что именно нефтяная компания тщательно интегрировала подобные мероприятия и писала соответствующие сценарии в ответ на критику ее хозяйственной деятельности. Культурные аспекты КСО компании «ЛУКОЙЛ-Пермь», как я покажу, вылились в выделение одного конкретного материального свойства нефти – глубины ее залегания под Пермским краем – и сопоставление этой глубины с легитимностью и авторитетом чего-то еще, что можно считать глубоким и ценным – культуры. Ни материальность нефти, ни особенности местной культуры не размывались абстракциями, меркантилизацией или превращениями в обменную ценность; эти составляющие действительно играли ключевую роль в том, как эти процессы работали на региональном уровне [298].
В июле 2004 года в селе Ашап, расположенном в нефтедобывающем Ординском районе, при поддержке компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» и областной администрации состоялся первый в Пермском крае фестиваль детского народного творчества. На фестивале присутствовал тогдашний генеральный директор компании Н. И. Кобяков, так отреагировавший на замечание журналиста, что многие на фестивале благодарны компании за ее помощь:
Мы не помощь оказываем, мы долги возвращаем родному Пермскому краю. Бытует мнение, создаваемое не без помощи СМИ, что мы здесь выступаем в роли колонизаторов. Мол, наша задача – вычерпать до дна недра Прикамья и счастливо зажить потом в других каких-то палестинах. Да не стремимся мы к этому! Родина что у вас, что у нас одна – Прикамье [299].
В ответе Кобякова детский фестиваль четко обозначен как часть реакции корпорации на критику. Также следует отметить, что этим высказыванием Кобяков связал культурный фестиваль, на котором присутствовал, как с работой компании «ЛУКОЙЛ-Пермь» в подземных недрах, так и с приоритетными представлениями предприятия о меняющемся пространстве Пермского края – пространстве, в котором нефтяная компания не просто обогащалась благодаря отдельным территориям, но и была целиком вовлечена в проект создания картины общей, объединяющей региональной родины.
Глава Ординского района, выступая на том же мероприятии, сформулировал это схожим образом:
Нам приятно, что нефтяники в преддверии этой даты стали организаторами первого в области такого чудесного фестиваля. Не случайно местом его проведения выбран наш район. На его территории добывается болеес 400 тысяч тонн нефти ежегодно, а наши традиционные народные промыслы известны и в России, и во многих зарубежных странах [300].
Рассмотрим также комментарии главы Усольского района, сделанные на очередном фестивале летом 2004 года:
Я с особым удовольствием отмечаю, что день рождения Усолья стал праздником и для нефтяников, которые отмечают в этом году 75-летие пермской нефти. В нашем районе в 2004 году по прогнозам будет добыто 600 тысяч тонн – это более 16 % областной добычи. <…> Несмотря на все прежние перегибы и перехлесты, усольчане сохранили исторические и культурные традиции прошлого [301].
Такие упоминания связующих нитей между богатыми нефтью недрами, проектами культурного возрождения и просторами Пермского края стали часты уже в 2004 году, а в последующие годы получили
