какое страшное положение он попал. Корреспондент кричал, требовал вызвать начальство, потрясал правдинским удостоверением. Начальник конвоя старшина, посмеиваясь, отвечал: «Не ори! И липу свою спрячь. Знаем, знаем, какими документами снабжают вашего брата там!»
Тем временем начальник IV отдела Пубалта полковой комиссар Бусыгин, ожидая Прехнера, убедился, что фотокорреспондент «Правды» пропал без вести по пути из гостиницы «Золотой лев» в Пубалт. Бусыгин отвечал за всех художников, фотографов и прочую «изобратию», хорошо понимая, что с него снимут шкуру, если что-нибудь случится с корреспондентом газеты, редактор которой через день видится со Сталиным. Через два часа поиска Бусыгин явился в Бюро пропусков и из невнятного доклада дежурного техника-интенданта всё-таки понял, что Прехнера увезла «рейсовая» особистов. Поняв это, Бусыгин помертвел от ужаса. Если Прехнера расстреляют особисты, то он, Бусыгин, может заплатить за гибель московского корреспондента своей головой. Он бросился к начальнику Особого отдела дивизионному комиссару Лебедеву. Тот посмотрел какие-то списки в папочке и сказал: «Не назначен».
«Что?» - не понял Бусыгин. Лебедев не стал вдаваться в подробности, куда-то позвонил, еще куда-то позвонил и сказал Бусыгину: «Надо искать. Куда они его повезли? У нас много точек».
Кто будет искать, Лебедев не уточнял, а на вопрос Бусыгина раздраженно ответил: «Сто раз вам «говорили, чтобы прикомандированные к политотделу не шлялись в штатском. Город на осадном положении, а вы их не только не можете обмундировать, но даже нужными документами и предписаниями не обеспечиваете. Вам надо, вы и ищите!»
Бусыгин не стал терять времени. Прямо от Лебедева он бросился к контр-адмиралу Смирнову. Старый политработник все понял быстро и правильно: особисты расстреляют корреспондента «Правды», а отвечать будет политотдел, поскольку не обеспечил... Он тут же связался с Трибуцем. Командующий долго не мог понять, что от него хотят, но поняв, всем своим взвинченным до предела существом неожиданно подумал, что гибель корреспондента «Правды» задумана специально в лабиринте этой дьявольской интриги, которая плетется вокруг него и загнанного в ловушку флота. Он разыскал Лебедева и приказал немедленно найти Прехнера. «Час тебе даю, — сказал вице-адмирал притихшему начальнику Особого отдела.- Доложишь лично мне. А не найдешь, сегодня же отправлю в Ленинград с рапортом. Что-нибудь не ясно?»
Ясно было все. Лебедев, как угорелый, выскочил из помещения Особого отдела и сам стал объезжать «точки». Уже была ночь, когда Лебедев, наконец, разыскал Прехнера в опустевшей уже на две трети конюшне. Отдавая корреспонденту его заграничную записную книжку, Лебедев, вытирая пот со лба, сказал: «Услужливый идиот...» К кому это относилось — к Бусыгину или к дежурному по бюро пропусков, а может, к кому-нибудь другому — осталось неизвестным...
Прехнер не стал поднимать шума. Он покорно переоделся в военную форму, понимая что счастливо отделался. В конце концов, он был фанатиком своего дела. И снимал он, как одержимый, как будто стрелял своим объективом по противнику...
Увидев на палубе «Виронии» двух своих коллег, Прехнер кивнул головой.
«Куда вы?» - поинтересовался Михайловский. «На эсминец «Сметливый», - ответил фотокорреспондент. - В политотделе сказали, что там можно будет снять сегодня много боевых эпизодов».
Капитан 3-го ранга Баландин вел эскадренный миноносец «Скорый» на огневую позицию, с которой он должен был огнем своих стотридцаток поддержать оборону 22-ой дивизии НКВД, прижатой противником почти непосредственно к городской черте. «Скорый» — новенький эсминец типа 7У, попыхивая дымком из своих двух широких скошенных труб, медленно шел вдоль берега, изящно разрезая тёмно-бурую прибрежную воду острым форштевнем.
Корабль был заложен на Ждановском заводе в Ленинграде 29 ноября 1936 года в качестве очередного эсминца типа «7». Однако пока он собирался на стапеле, появился проект 7У, и его стали улучшать. Перезаложенный 23 октября 1938 года, эсминец 24 июля 1939 года был спущен на воду и долго достраивался, главным образом, из-за массовых арестов специалистов-кораблестроителей, пришедшихся как раз на эту пору. Он еще не был принят флотом, когда началась война. Приказ форсировать работы никогда не приносил пользы ни одному кораблю, и «Скорый» не составлял исключения.
С кучей оговорок, записанных в приемном акте, флот принял эсминец чуть более месяца назад, 18 июля 1941 года. Было решено, что после ускоренного цикла боевой подготовки корабль вернется на завод, где все старые и вновь обнаруженные дефекты будут исправлены. Но осуществить этот замысел, естественно, не удалось, как не удалось завершить и полный цикл боевой подготовки, даже ускоренной. Эсминец получил приказ включиться в оборону Таллинна, куда прибыл совсем недавно — 23 августа. Более суток устраняли те дефекты, которые можно было устранить своим силами с минимальной помощью местного завода.
И вот, наконец, первый боевой приказ — поддержать артогнём откатывающуюся к городу дивизию НКВД. Дивизии была придана для этой цели канонерская лодка «Амгунь», переоборудованная из шаланды Балтехфлота, но ее две стомиллиметровки уже не справлялись с задачей. Кроме того, канонерка срочно нуждалась в переборке вспомогательных механизмов, и экипаж просил хотя бы часов десять для производства всех необходимых работ.
Рядом с капитаном 3-го ранга Баландиным на мостике «Скорого» находились флагманский артиллерист ОЛС капитан 2-го ранга Сагоян и капитан-лейтенант Румянцев — офицер штурманского отдела штаба КБФ. Неотработанный эсминец вызывал сильное беспокойство. Система управления артогнём не была достаточно отрегулирована, девиация компасов определена недостаточно точно, а главное — корабль не прошел размагничивания. Офицеры нервничали — «Скорый» проходил сейчас через точку, где совсем недавно, буквально на глазах у всех, взорвался на магнитной мине и мгновенно затонул родной брат «Скорого» — эскадренный миноносец «Статный».
Капитан 3-го ранга Нарыков, захватив своего артиллерийского и штурманского офицеров Шуняева и Иванова, отправился в штаб флота, чтобы уточнить задачу «Сметливого» в связи с предстоящим десантом. В штабе сначала говорили о двух эсминцах, которые будут поддерживать высадку. Однако вскоре выяснилось, что «Володарский», которого предполагали также использовать для поддержки десанта, из-за неготовности машин использовать не удастся.
Генерал Елисеев хмуро встретил моряков, представив им какого-то сухопарого майора с артиллерийскими петлицами. Майор, фамилия которого была Киселёв, должен был вместе со своим штабом находиться на борту «Сметливого» и оттуда руководить высадкой, а после захвата плацдарма сойти на берег, оставив на эсминце офицера связи.
Нарыков, следя за пальцем генерала, смотрел на карту полуострова: немецкие батареи, пулеметные гнезда, временные укрытия, предполагаемые места штабов и скопления резервов. Задача знакомая.
«Ну, вышибите вы немцев отсюда,— спросил он Елисеева,— а дальше что?»
«Дальше, что прикажут», — стрельнул в него взглядом
