Шахматы, как и другие виды спорта, стремительно молодеют, становясь всё более и более детской игрой. В будущем борьба на самом высоком уровне в них будет происходить в возрастной группе примерно от двадцати до двадцати пяти лет. Это совсем не значит, что шахматист в тридцать с лишним играет хуже, чем в эти годы. Нет, нередко приходит успех и к тридцатилетним, и немалый. Достаточно посмотреть на последние результата Топалова или выигрыш Рублевским суперфинала России 2005 года. Просто накатывается новая волна молодых, не отягощенных еще мирскими заботами, обладающих большей энергией и пышащих честолюбием. Они начали обучение игре и продолжали совершенствование по-другому, чем шахматисты предыдущей генерации. Сравнение с новым поколением компьютеров напрашивается само собой. Разница между первым Пентиумом и обычным компьютером была не так уж велика. Потом пришло время для Пентиума 2, 3, 4, для Супер-Пентиума и т.д. Еще более быстрыми, еще более мощными. Это совсем не значит, что старые так уж плохи и их нужно тут же отправлять на свалку. Просто новые глубже анализируют позицию, еще на какую-то фракцию мощнее, быстрее. На языке современных шахмат эта фракция нередко выражается очком, пусть даже половинкой очка, но эта половинка определяет в конечном итоге результат в турнире, разницу в рейтинге и, как следствие, — субординацию в шахматном мире.
«Чтобы выиграть спринт, — сказал знаменитый велогонщик прошлого, когда ему исполнилось тридцать, - нужно выходить на старт с чувством: победить или умереть, а этого у меня уже нет».
Эта проблема, уверен, знакома и шахматисту в возрасте. Матулович, в свое время один из самых агрессивных гроссмейстеров, после пятидесяти стал свертывать игру при малейшей опасности, действительной или мнимой. Весь его организм противился насилию над ним во время игрового процесса! На то же самое жаловался и Шамкович в конце жизни, объясняя, почему он предлагает теперь ничьи в ранней стадии партии: «Это не я, это мой мозг протестует — дай мне покоя».
Анатолий Карпов вспоминает, как маленьким мальчиком пришел в шахматный клуб Златоуста и тренер усадил его играть с шахматистом по фамилии Морковин, которому шел восьмой десяток: «Испытание, которое мне предложил тренер, только внешне выглядело серьезным. Если человек более полувека играет в шахматы, что такое мозги на восьмом десятке — не надо объяснять».
Это совершенно естественный процесс, что к пятидесяти годам всё начинает понемногу портиться: кровь, ткани, зрение, зубы. Что же говорить о нервной системе шахматиста, получающей с детства такую нагрузку.
Вспоминаю, как на турнире в Лон-Пайне в начале 80-х годов я повстречал гроссмейстера Лейна, которого хорошо знал еще по питерским временам. Выглядел он, несмотря на свои пятьдесят с небольшим, превосходно: Лейн бросил курить и, регулярно посещая фитнес-клуб, был буквально налит мускулами. Однако игра у него совершенно не шла. «Ты мне можешь сказать, — озадачил он меня однажды во время утренней прогулки, — почему раньше, когда я играл в шахматы, идеи прямо роились в голове, а сейчас в ней только дерьмо?»
«Как играл раньше, я уже не могу, а так, как играю сейчас, — не хочу», — объяснял довольно приличный украинский мастер, почему он больше не участвует в соревнованиях.
Опытный спортстмен знает, что с возрастом следует беречь энергию, не растрачивая ее понапрасну, что интенсификация тренировочного процесса бессмысленна и даже вредна. Профессиональный американский баскетболист доигрывал последние годы, выступая за немецкие клубы. Тяжелым, изнурительным тренировкам он предпочитал легкие упражнения разминочного характера.
«Молодые ребята удивляются, что я не прыгаю на тренировках за уходящим в аут мячом. Я знаю свои возможности и представляю себе, сколько мне еще осталось играть, — объяснял он. — От меня ожидают 18—20 очков в каждом матче. Если буду набирать меньше 15 — нехорошо, но я и не очень-то радуюсь, если набираю очков 25 или больше: они будут думать, что я в каждом матче так смогу».
Конечно, при условии безоговорочного и полного подчинения всей жизни тренировочному процессу что-то может и воздаться сторицей, но кроме Корчного в сегодняшних шахматах некого, пожалуй, и привести здесь в пример. Но и для него отдача совершенно непропорциональна затраченному времени и усилиям. Не говоря о том, что очень часто даже такой подвижнический труд не приносит вообще никаких плодов.
Когда Ефим Геллер выиграл в 1979 году чемпионат Советского Союза, ему было пятьдесят четыре года. «Какие могут быть секреты, - сказал он. — Работать с годами надо больше, вот и всё!» Легко сказать. С возрастом как раз хочется меньше работать. В следующем первенстве страны Геллер выступил крайне неудачно. А гроссмейстер Логинов, став в пятьдесят чемпионом Петербурга, одной из причин своего успеха назвал как раз то, что он стал с годами легче относиться к подготовке.
Известно, что характерной чертой первой половины жизни является неутомимая жажда счастья, второй же — боязнь несчастья. Чувство это знакомо и шахматистам. «Когда я был молод, мне казалось, что если покажу всё, на что способен, я выиграю партию; теперь же мне кажется, что если покажу всё, на что способен, я не проиграю», - говорил Тарраш в пожилом возрасте. Все шахматисты, у которых успехи остались в прошлом, жалуются на потерю мотивации, накапливающуюся усталость, проблемы с концентрацией, желание сыграть понадежней, сберечь энергию.
Вспоминает Юрий Авербах: «Мне было пятьдесят, когда я играл в полуфинале первенства страны с Цешковским. Цейтнот, острейшая позиция, у меня висит флаг. Он думает над ходом. Я решаю выпить кофе и беру термос, стоящий рядом на столе. Смотрю на своего соперника — у того глаза расширяются: оказывается, я взял шахматные часы и пытаюсь отвернуть крышку термоса...
На том же турнире имел легко выигранную позицию с Зальцманом. Так сделал второй ход варианта вместо первого, еле-еле на ничью уполз. Но не всё было еще потеряно. Для выхода в финал я должен был набрать в трех последних партиях полтора очка. Проиграл бесславно две и сделал одну ничью, а ведь в молодые годы я очень хорошо играл на финише. Именно после того полуфинала я всё понял: возраст! От этого уйти еще никому не удавалось, теперь пришел и мой черед. И я решил прекратить практическую игру.
Самой главной причиной снижения результатов с возрастом считаю снижение мотивации, если она еще остается. Ну и, конечно, накопление усталости. Ведь шахматы на профессиональном уровне являются труднейшим интеллектуальным спортом, а если это спорт, то он требует ежедневной тренировки. Ежедневной! Легко ли пожилому человеку подвергать себя таким испытаниям? А тяжелые перегрузки при игре в турнирах?! Когда тебе двадцать, достаточно выспаться как следует — и ты в порядке. А ежели тебе пятьдесят, требуется неделя, чтобы прийти в себя после напряженной партии. Ты устаешь, с каждой партией всё больше и больше; происходит накопление усталости, приводящее к цейтнотам и необъяснимым просмотрам».
Ян Тимман: «С возрастом в первую очередь пропадает способность длительной концентрации, без которой невозможно постоянно держать партию под контролем. Уходит энергия, ментальная энергия. Я восхищаюсь Корчным, но не завидую ему, потому что знаю, чего стоит это колоссальное напряжение».
Борис Гулько: «Уходят творческая энергия и желание. Кроме того, пропадает уверенность, а уверенность в себе - это свойство молодости и очень важное профессиональное качество. Иногда во время партии появляется позорная мысль: а не предложить ли ничью, чтобы сохранить побольше сил? Раньше таких мыслей не было и в помине».
Владимир Тукмаков: «Считаю, что это связано в первую очередь с проблемой концентрации. В турнире, в конкретной партии, в поисках лучшего хода. Это замкнутый круг: если длительное время не играешь в сильных турнирах, исчезает необходимая концентрация, а если ее нет, то и играешь хуже и не попадаешь в сильные турниры. Кроме того, начинаешь задумываться о жизни, о том, правильно ли был сделан выбор, а такие мысли не способствуют настроению за доской и конечному успеху».
Артур Юсупов: «Сейчас я, безусловно, играю хуже, чем в двадцать пять. Мотивация — главное. Когда я в семнадцать лет играл в чемпионате мира среди юношей, то настроение было: если надо выиграть последние три партии, я выиграю их, и сомнений не было. Сейчас и близко такого нет. Изменились ценности. В годы молодости победа в турнире была самым главным в жизни. Сейчас я так не думаю. Шахматы не являются больше вопросом жизни и смерти, успех в них уже не главное, есть семья, дети, надо зарабатывать. Всё это — жизнь. Чтобы добиться максимума, надо выкладываться на сто процентов. Я думаю, что у меня был такой момент в карьере, когда я дошел до своих ста процентов. Другой момент — наличие энергии: даже если я делаю те же самые ходы, что Морозевич, он играет убедительнее, вкладывает в них какое-то другое содержание, и противники в ужасе... Энергия, вот что уходит с годами».
