„Трудящиеся всех сословий, объединяйтесь в совместной борьбе всех трудящихся против грабящих“ — так примерно гласит лозунг, которым Адольф Гитлер привлёк на свою сторону немецкий народ (выделение везде моё. — С. К.). Этим лозунгом фюрер завоюет благодарность и всех народов земли. И на этом этапе преобразования всего мира… речь идёт о том, чтобы раз и навсегда на благо всего народа покончить с плутократическими монополиями… Необходимо содействовать ликвидации во всем мире частных грабительских монополий плутократических государств финансовой олигархии…»
Жданов читал и читал… И мысли множились. Жданов знал, что в НСДАП было немало «бифштексов» — бывших «красных», ныне покрывшихся сверху «коричневой» корочкой. Но старый плантатор явно никогда «красным» не был. А мыслил… Мыслил он вполне приемлемо — если иметь в виду желание ликвидировать «плутократию». Конечно, такой документ мог быть состряпан специально для русских… Но тогда тут обязательно как-то зацепили бы нас… Ан нет! Похоже — документ подлинный, для внутренних надобностей. И это — интересно!
* * *
АНДРЕЙ Андреевич увёз меморандум фон Корсванта в Москву — Гитлер сам предложил Жданову взять его с собой.
— Я надеюсь, это прочтут герр Сталин и герр Молотов, — без обиняков заявил фюрер.
После знакомства с меморандумом Сталин сказал Жданову:
— Вот о чём я думал, когда читал это, Андрей Андреевич… Мир шире наших представлений о нём. Я дальше Берлина, Лондона и Стокгольма не бывал, да и что я в том Лондоне видел за горячкой съезда! Ну, жил в девятьсот седьмом году в Берлине месяца три, в Вене в девятьсот тринадцатом — месяц, в Краков к Ленину ездил… Мало! А для таких, как этот Корсвант, планета — как родное село. И это вырабатывает особый взгляд… В чём-то этот «фон» наивен… Но в чём-то, выходит, наивны и мы. Рассчитывали одним махом всю планету перевернуть!
Сталин невесело улыбнулся и невесело продекламировал:
— «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем»… Помнишь, Андрей, как пели мальчишки? А его так просто не раздуешь… Да и надо ли?
Сталин задумался, потом продолжил:
— Мы Россию-то с каким трудом убедили, что власть Труда лучше власти Капитала… А уж Африку убеждать! Пожалуй, действительно лучше вместе с немцами её развивать — хоть как-то… И, укрепляясь самим, влиять на немцев в сторону социальных реформ, в том числе и в колониях. А то, если дёргать морковку за хвостик, она быстрее не вырастет, а хвостик можно оторвать…
— Я и сам над этим думал, — отозвался Жданов. — И, честно говоря, примерно о том же… Если всё будет идти так, как хотелось бы, то впереди и у них, и у нас — большая внутренняя мирная работа. Но много будет и внешней.
— Верно! Дела закручиваются… И уже можно видеть наметки какой-то новой политики и планов относительно Турции, Ирака, Ирана, Египта, Индии, Афганистана…
— Да, товарищ Сталин! И везде реальный вариант — не конфликт, а взаимная выгода.
— Да… При нашей общей политике с немцами и — тоже со счетов не сбросишь — итальянцами… И тогда подрываются позиции Британской метрополии…
Сталин подошёл к карте мира, сместился на её правый край и сказал:
— И ещё — Япония… Как быть тут? С одной стороны, и тут надо бы помочь, но и сил пока маловато, и гарантий они нам реальных не дали…
— Южный Сахалин? — спросил Жданов.
— И Северные Курилы, — ответил ему вождь.
А потом — без перехода, прибавил:
— Андрей Андреевич, мне доложили, что в Москву приезжает некто Макс Фасмер.
— А это кто?
— Аттестуют его как крупнейшего языковеда-слависта… Вы примите его сами и предупредите, что я тоже хотел бы принять его для короткого разговора… Всё это вполне кстати…
= = =
Макс Фасмер действительно был крупным лексикологом и этимологом, известным по исследованиям влияния греческого языка на славянские… Перед войной он работал одно время в Нью-Йорке, а в 1940-м году вернулся из «цитадели демократии» в свой Берлинский университет и вот — приехал в Россию, впервые в жизни. И теперь его принимал Сталин.
Польщённый вниманием Сталина, немец был немного смущён, но вскоре освоился и увлечённо рассказывал:
— Я сейчас работаю, герр Сталин, над этимологическим словарем русского языка и считаю эту работу главной целью своей научной деятельности… Я мечтал о ней ещё в начале века!
Сталин кивнул:
— Это очень важная работа, господин Фасмер, и мы вам в ней поможем всем необходимым. У нас сейчас тоже заканчивается последний том словаря современного русского языка… Вскоре мы выпустим его в свет.
— О, герр Сталин? У вас находится время следить за такими мелочами?
— Это не мелочи, господин Фасмер! Тем более что… Вы, конечно, не знаете, но идея создания нового словаря принадлежит Владимиру Ильичу Ленину…
— Неужели это так?
— Да… Он восхищался словарём Даля, но видел, что для живой жизни он устаревает… И еще во время Гражданской войны начал теребить наших учёных…
— Колоссально!
— Давайте договоримся, господин Фасмер! Теперь я начну теребить вас… Мы будем ждать ваш словарь и готовы издать его, когда он будет готов, в том числе — в переводе на русский.
* * *
ЗАТИШЬЕ в Европе всё ещё не было нарушено… Но морская война продолжалась, и ее напряжение и размах росли. Пока вермахту не требовалось много горючего, да и люфтваффе были заняты пока лишь в морских операциях. Кроме того, теперь в рейх шла арабская нефть. Возможности «оси» росли, а англичанам на Острове, напротив, приходилось переходить к жесточайшей экономии, которая и так уже была весьма жесткой. Популярности войне это внутри Британии не добавляло.
Рейх, заняв атлантические острова, не без успеха осложнял поставки из США в Англию, а янки и англичане пытались блокировать коммуникации немцев.
Иногда доходило до курьёзов… На небольшом рыбацком острове Сен-Пьер близ Ньюфаундленда имелась мощная радиостанция. Остров, как и соседний островок Микелон, принадлежал Франции и управлялся администрацией Виши… Англичане и американцы с канадцами опасались, что сводки погоды с Сен-Пьера и другая информация оттуда будут полезны германским подлодкам и рейдерам, и решили взять острова под свой контроль. Но тут встал на дыбы генерал де Голль, требуя, чтобы операцию поручили ему — мол, французский остров должны занять французы… А потом он решил поставить союзников перед фактом и отправил военно-морские силы «Свободной Франции» под флагом адмирала Эмиля Мюзелье на захват островов.
Мюзелье приказ выполнил, но теперь от такого своевольства закусили удила уже союзники, и кончилось тем, что генерал посадил адмирала под арест. Что ж, как говорят сами французы:
«На войне, как на войне…»
Но это были, конечно же, мелочи. Важным было то, что, несмотря на все африканские победы рейха, ясности в общей ситуации не было. Путь из Юго-Восточной Азии становился для немцев все сложнее — там теперь тоже шла война. Необходимо было искать безопасные маршруты поставок, и один был очевиден — русский Северный морской путь.
Пока ещё была зима, но за февралем неизбежно следовал март. Даже в Арктике приходило время готовиться к летней навигации, и Шуленбург обратился к Молотову с просьбой организовать проводку ледовых караванов из японских портов в Европу и наоборот. Молотов не возражал, и вскоре начальник Севморпути адмирал Папанин уже осваивал немецкий. Как и всё остальное, он делал это быстро, хотя от его варварского «ох-дойч» германские коллеги и русские переводчики приходили в ужас. Папанин не смущался:
— Я их понимаю? Понимаю! Они меня понимают? Понимают! Ну, так какого рожна вам, братки, ещё надо? Я ж в переводчики поступать не собираюсь…
Бывший балтийский моряк был, конечно, прав. Главное было в деле. А оно делалось!
Геринг уже два раза был в Москве. Он говорил Тевосяну:
— В перспективе мы можем вести торговлю с Южной Америкой при помощи гигантских дирижаблей с оболочками, наполненными гелием… Мы, немцы, имеем огромный опыт в строительстве дирижаблей. Вы, насколько мне известно, благодаря вашему Капице имеете большое производство гелия. Соединяя все это вместе…
— А почему бы и нет? — отвечал ему с весёлым армяно-немецким акцентом Тевосян.
Но была одна тема, которую ни русские, ни немцы даже не затрагивали. Обнаружить тут даже простой интерес означало дать партнеру информацию к очень нежелательным размышлениям. И этой темой были атомные исследования. Они шли в Америке, в Англии и даже — потихоньку, во Франции, шли в России и в Японии. Шли они и в рейхе, и было бы удивительно, если бы родина Гейзенберга, родина Гана и Штрассмана, открывших эффект деления урана-235, осталась бы тут в стороне…
Первые два-три года после открытия Гана и Штрассмана Германия опережала в ядерных исследованиях Запад. Да и обратились германские физики к руководству рейха раньше других — профессор Пауль Хартек и доктор Вильгельм Грот в 1939 году направили в Министерство вооружений письмо, конец которого выглядел так:
