Главная достопримечательность этих мест — цветочный запах. Можно додышаться до головокружения. С ранней весны и до осени воздух крепнет и свежеет здесь сильным пьяным запахом. Запахи сменяются по сезонам. В иные недели улицы истомлены медвяной сладостью… Не то левкой, не то резеда. Случается, веет запах свежий, бодрящий От него шаг пешеходов становится шире и свободней, и, придя домой, хочется сделать что-нибудь существенное. Когда цветут табак и туберозы, воздух по-осеннему грустен и горьковат. Думается о странах, в которых никогда не был, и о друзьях, которых никогда не имел.
Как трудолюбивы должны быть немецкие рабочие, как производителен должен быть их труд, чтобы могли они длят своей буржуазии построить такой удивительный город!
В конце XVIII столетия, незадолго до Великой французской революции, вырвавшей власть из рук феодалов и передавшей ее тогда еще совсем молодой буржуазии, граф Артуа, он же Карл X, превратил часть леса, примыкавшего к столице Франции, в затейливый и обширный парк. В парке среди цветников построил он небольшой двухэтажный дворец, чтобы любить в нем свою возлюбленную. Чтобы жилища придворной челяди не портили великолепного вида из окон, челядь поселили в земле. Земляные подвалы тянулись до подъезда любовного дворца, как две большие цветочные куртины. Кругом в изобилии насажены розовые кусты. Все вместе было на пари построено в 64 дня — темп строительства очень хороший даже и для наших дней, а в конце XVIII века совершенно неслыханный. Чудовищная затея стоила столько, сколько стоит целый город, и название ей было дано Ля Багателль — безделушка. За десять лет до мировой войны буржуазное самоуправление города Парижа купило этот дворец, находившийся в частном владении, и уплатило за него шесть с половиной миллионов франков. Трудно понять зачем городу Парижу понадобилась такая безделушка?
В честь непобедимого военного гения Великой революции, а еще больше в честь императора Наполеона, во славу побед его внешних и внутренних, стоит в Париже на холме Триумфальная арка, размером больше самого большого дома.
Через сто лет после смерти императора, в память новой империалистической войны и новых завоеваний, под Триумфальной аркой похоронили привезенный с недалекого фронта труп неизвестного солдата. На могиле его поддерживается вечный неугасимый огонь. Эта пошлая и безвкусная затея является лишь одним звеном в длиннейшей цепи капиталистической пропаганды за войну.
Столичная полиция бдительно следит за тем, чтобы обрубленные инвалиды империалистической войны занимались, убогими своими промыслами на отдаленных окраинах и не показывались в центре города.
Во время всемирной выставки в 1898 году, на удивление всему миру, парижская буржуазия, побуждаемая капиталистическим чванством, построила удивительную железную башню, высотой более чем в четверть километра. Инженер Эйфель, рассчитавший эту башню, оставшуюся до сих пор рекордом высоких сооружений, и руководивший ее постройкой, приобрел славу, которой не приобретал никогда ни один другой инженер, не исключая даже великого Уатта, изобретателя и строителя первой усовершенствованной паровой машины. Практически эта замечательная башня ни для чего не нужна. Ее сооружение — это просто широкий жест буржуазного полнокровия. Долгое время Эйфелева башня служила для одних лишь увеселительных подъемов с целью испытать легкое замирание сердца, очутившись высоко над прекрасной столицей Франции, на тонких прозрачных, слегка качающихся железных фермах. Пешком на Эйфелеву башню не легко взойти, подняться нужно на 1752 ступени.
Такой подъем не каждое сердце выдержит. Чтобы сделать Эйфелеву башню доступной широким массам так, как эту доступность понимает буржуазия, на вершину ее от самых устоев провели два больших подъемника. Каждый из них двухэтажен и вмещает сразу сто человек. Подъемники скользят по особым рельсам, проложенным вдоль ребер железных ферм. Впоследствии на башне поставили сильнейший морской прожектор. Хотя корабли вокруг Парижа не ходят и до моря далеко, но буржуазным затейникам Парижа не жалко — пусть маячит. На самой макушке великана Эйфеля, на небольшой круглой площадке установили метеорологическую станцию. Данные этой станции о напоре ветра на столь большой высоте над равниной имеют решающее значение при расчете высоких; сооружений, в особенности зданий типа американских небоскребов.
С изобретением беспроволочного телеграфа на Эйфелевой башне устроена одна из наиболее мощных радиостанций в мире. Такой мачтой для антенны во всяком случае никакая другая станция не располагает.
Морской прожектор, метеорологическая обсерватория, радиостанция используют только абсолютную высоту башни. Ее туловище досталось Ситроену. Ситроен — это владелец крупнейшего автомобильного завода Франции. Он тянулся во французские Форды, мечтал о том, что превзойдет все достижения американской автомобильной техники и что сам Форд когда-нибудь будет называться американским Ситроеном.
Он кончил, однако, тем, что продал свой завод и свою фирму Дженерал Моторс Ко американскому конкуренту Форда. Ситроен проявил наивысшую в Париже и во Франции капиталистическую предприимчивость. Даже Эйфелеву башню он сумел использовать в своих интересах. Трехсотметровая ферма башни видна, разумеется со всех точек: Парижа. Ситроен воспользовался этим для эффектной рекламы. По ночам его реклама горит над всем Парижем.
Первая перемена — контур башни обведен белым частым пунктиром, а на вершине тёмнокрасное пламя: Эйфелева башня как факел.
Вторая перемена — яркие звезды на темном небе над Парижем.
Потом идут в утомительном разнообразии надпись и всякий световой орнамент. Название фирмы горит и блещет, пылает и переливается в буквах величиной в десять — двадцать метров каждая. И все четыре с половиной миллиона парижских жителей да миллион постоянно пребывающих в Париже иностранцев могут одновременно наслаждаться красотой и грандиозностью ситроеновой затеи.
Париж — столица буржуазной культуры и преисполнен буржуазного чванства. Он гордится элегантностью военной формы французских офицеров, изяществом парижанок, громкими революционными названиями улиц и площадей, широтой своих открытых перспектив и, в особенности, великими людьми Франции. Для них на одном из холмов парижских построена особая усыпальница — Пантеон. Там благодарное отечество хоронит тех, кто, по мнению буржуазной Франции, заслужил бессмертие. В период империалистической войны, желая заглушить голос классового рассудка и классового сознания французских рабочих, буржуазия объявила бессмертным и похоронила в Пантеоне лучшего вождя французского пролетариата — Жореса, павшего в первые дни империалистической войны от руки наемного буржуазного убийцы. Но одного Пантеона, разумеется, недостаточно. По всему Парижу рассыпаны в расточительном изобилии прекраснейшие памятники всем великим людям Франции, имена которых могла только вспомнить самодовольная чванливость. Кого-кого здесь только нет. Вот на углу бульваров Сен-Жермен и Распай стоит памятник изобретателю железнодорожного семафора. Дантоны, Паскали, Виктор Гюго, физик Араго, Додэ, Дюма, ученые, поэты, драматурги стоят вперемежку с Орлеанской девой, с Карлом Великим, разными Людовиками и Генрихами. Здесь все перемешано, все представлено. Здесь нет только тех имен, которые чтит рабочий класс Парижа и: Франции. Их можно найти на кладбище Пер-Лашез у Стены Коммунаров или на Монмартском кладбище, на обширных братских могилах героев и борцов Парижской Коммуны.
Париж отдает дань благодарности великим людям, не только строя им гражданские соборы и усыпальницы да воздвигая памятники. Он делает это и более интимно, сохраняя память о том, где, в каком кабачке и в каком ресторанчике обедал или пил свой утренний напиток тот или иной знаменитый человек. В Латинском квартале на улице Сены и посейчас еще бойко торгует небольшой ресторанчик Прокопа, в котором, по преданию, произносил свои первые речи Гамбетта, пламенный трибун революции 1848 года.
На другой стороне Сены у мрачного серого дворца Лувр стоит мраморный памятник тому же Гамбетте.
В ясный погожий день, а таких в Париже много, можно стать у памятника Гамбетты лицом к небольшой арке с колоннами из розового мрамора. Эта арка представляет собою почти все, что суровый гнев Парижской коммуны оставил от Тюильрийского дворца королей и императоров Франции. От памятника Гамбетты видны: площадь Ля Карусель и дальше в просвет розовых колонн — Тюильрийский парк, площадь Согласия и широкий проспект Елисейских Полей во всю его длину, вплоть до площади Звезды и до Триумфальной арки Наполеона с могилой неизвестного солдата, с языческим неугасимым огнем.
