Я начал сомневаться, кому все же следует посылать корреспонденцию в Париж. Если вначале все материалы от депутации приходили ко мне за подписью всех пяти ее членов, то последний документ подписал лишь один человек. Присланная недавно гражданином Барсом аналитическая записка, о которой я уже говорил, была подписана многими соотечественниками. Среди них фигурировал и Прозор, чьи патриотические чувства и человеческие качества вызывают у меня глубочайшее уважение. Однако до этого я полагал, что Прозор является членом депутации.
Пребывая в таком недоумении, я все же принял решение поддерживать связь с депутацией, так как надеялся, что ее представители будут передавать мои сообщения всем польским патриотам независимо от их партийных симпатий.
В тот же день подготовил письмо депутации, сделав ссылку на предыдущие отчеты, дубликаты которых обещал передать по надежным каналам. Я сообщил о прибытии в Константинополь Стеммати и Парандье. Первый был назначен консулом Франции в Валахии, другой – в Молдове. Правда, с момента принятия этого решения в Париже кое-что изменилось, так как турецкое министерство не горело желанием во всем идти навстречу Франции. И я даже допускал, что у Стеммати, грека по происхождению, возникнет немало трудностей при утверждении в должности консула.
Разумеется, я не мог не проинформировать Париж о том, что на днях в Константинополь прибыли четыре польских офицера: Жодкевич, Улатовский, Кошуцкий и Дзимирский. Узнав о том, что польские военные съезжаются в Валахию, эти офицеры покинули Польшу, беспрепятственно проехали через Галицию и присоединились к своим братьям по оружию. По этому маршруту проследовали и многие другие офицеры, несмотря на наши письма, в которых мы обращались с просьбой ко всем польским солдатам и офицерам не покидать родных мест и ждать момента, чтобы послужить родине.
Я дал знать депутации, что по информации, полученной от секретных источников из Польши, Варшава отказалась воздать почести министру короля Пруссии, аргументируя это тем, что город Варшава всегда являлся столицей польского королевства и резиденцией своих монархов. А это означало, что Варшава могла дать клятву верности только самому королю. После чего монарх Пруссии отозвал в Берлин Хойма, вернул на родину прусских чиновников, работавших в администрации Варшавы, заменив их на поляков, и отправил Бухгольца в Бреслау.
Из тех же заслуживающих доверия источников явствовало, что дорога от Кракова до границы с Россией совершенно свободна. Военных нигде не видно. Восстановлены пути сообщения между Галицией, Волынью и Литвой. Однако по состоянию на 3 июня въехать в Великую Польшу было еще невозможно.
Я уведомил парижских соотечественников о том, что, согласно последним сообщениям из Вены, особую актуальность приобретает вопрос о заключении мира с Францией, и в этой связи обращался к депутации с просьбой походатайствовать перед французским правительством о включении в текст будущего договора с Венским двором статьи в поддержку поляков и восстановления Польши.
В последних строках своего послания я упомянул о письме Барса, подтвердил получение всех документов от Стеммати и умолял соотечественников хранить единство и согласие, без чего наши планы обречены на провал и все старания наши напрасны.
Вечером того же дня, 17 июля, я понял, что путь в Турцию для польских военных далеко не всегда такой простой, каким он оказался для четверых офицеров, о которых говорилось выше. Мне доложили, что на турецкой границе были задержаны десятки наших военных. У них отняли последние деньги и вещи. По требованию консула России в Яссах арестовали девять польских офицеров. Их якобы совсем недавно освободили из цепей пленников. При этом представитель Франции в Валахии и Молдове Эмиль Годен на все это никак не отреагировал. Я вынужден был немедленно написать Вернинаку.
«Гражданин Вернинак! Огромное количество польских офицеров, избежавших смерти и неволи во время последнего восстания в нашей стране, стремится уйти от преследования врага. Найдя убежище за границей, они уповают на судьбу, на защиту французского правительства, на поддержку государств, в которых видят естественных союзников Польши. Эти люди ждут не дождутся, когда наступят перемены в их многострадальной стране, когда придет конец их мытарствам.
Россия и Пруссия искушали многих из них, предлагая службу в своих войсках. Наши офицеры отвергли эти предложения, так как отлично осознавали, что человек, принявший их, дорого заплатит за это и навсегда искалечит свою душу. Они отказались служить угнетателям своей страны. Их не прельстили обещанные щедроты и не испугали неизвестность и превратности судьбы. Все их состояние, утешение и надежды зиждутся на стойкости и патриотизме.
Практически все наши офицеры-патриоты испытывают к французскому народу чувства восхищения и восторга, которыми вдохновляются все друзья свободы. Польские офицеры связывают возрождение родины с Францией и готовы рядовыми сражаться в рядах отважных республиканцев, чьи победы ставят в унизительное положение врага, приносят новую славу Французской республике и создают благоприятные условия для оказания помощи слабым и угнетенным.
Вот такими благородными чувствами, гражданин Вернинак, охвачены польские офицеры. И мне очень хотелось бы, чтобы вы проявили к ним интерес и уважение, которые они вполне заслужили.
Я не буду говорить о тех, кому повезло, и кто уже нашел свое место во французской армии. Я не стану говорить о тех, кто лелеет такую надежду. Я не собираюсь говорить о тех, у кого есть возможность жить на собственные средства, не рассчитывая на помощь из-за границы. Но я хотел бы привлечь ваше внимание к тем польским военным, которые не смогли добраться до Франции и теперь страдают в бедности и нужде на турецких границах. У них нет безопасного убежища, нет никакой поддержки, и ни одна рука не протянется к ним, чтобы облегчить их участь.
А у них было столько надежд, что в турецких провинциях они найдут себе приют и будут в безопасности.
Они верили, что могут рассчитывать на такое гостеприимство, которое поляки всегда оказывали туркам, в частности, после последней кампании, когда варшавяне согрели иноземцев уважением и заботой.
Они нисколько не сомневались в благосклонности правительства, которое призвано решать вместе с поляками единую задачу: предотвращение угроз и опасностей со стороны общего врага, стремительно наращивающего свое могущество.
Более того, они убеждены, что это правительство не останется безразличным к их судьбе и глухим к их просьбам. Весь вопрос в том, чтобы раздался голос, который будет услышан.
Я обращаюсь к вам, гражданин Вернинак, представителю благородного и великодушного народа, который сокрушает угнетателей невинных жертв и обороняет угнетенных, и прошу вас, чья тонкая душа умеет сочувствовать страдающим людям, стать глашатаем польских военных. Поверьте, они очень нуждаются в вашем содействии.
Гражданин Вернинак! Пожалуйста, не откажите в любезности и постарайтесь довести до сведения турецкого правительства, сколь гуманным и полезным для страны стало бы открытие границы и оказание помощи несчастным офицерам, готовым проливать свою кровь за Турцию. Извольте обратить внимание руководства Турции на преимущества, которые оно получит, если определит место сбора польских военных, откуда они по первой команде смогут приступить к боевым действиям. Соблаговолите также дать понять турецкой стороне, что политические соображения и несомненная выгода стали бы хорошей подоплекой такого демарша.
Не следует опасаться, что эти шаги Турции вызовут подозрения и жажду мести соседней державы. Такой чудовищный и грозный враг не ждет повода для развязывания войны и захвата чужих земель.
По моему глубокому убеждению, Оттоманская Порта не должна равнодушно взирать на то, что выпало на долю Польши. И я предвижу, что турецкое правительство с живейшим участием отнесется к бедственному положению польских офицеров и их просьбе о предоставлении убежища и помощи.
Во все времена Франция была дружественной страной для поляков и открыто защищала моих сограждан в эмиграции. Во всех дружественных и даже нейтральных государствах, которые не участвовали в недавних событиях в Польше, поляки находят приют и покровительство властей. Я не вижу причин, по которым поляки перестали бы питать надежды, что турки дадут пристанище и окажут содействие представителям государства, которое они всегда рассматривали как дружественное и как естественного союзника.
Гражданин Вернинак! Я второй раз позволяю себе обратиться к вам по этому вопросу. Я не испытываю никакой боязни, беспокоя вас от имени польских офицеров, умоляющих вас о посредничестве, а также от имени моих соотечественников, уполномочивших меня на эту миссию.
