Короче, целью партийной, государственной, хозяйственной и «теневой» элиты при Горбачёве был слом идеологии. А чтобы подорвать существующие государственные ценности, закреплённые в стереотипных представлениях населения, надо было воздействовать на обыденное сознание, на повседневные мысли среднего человека. Самый эффективный способ воздействия — неустанное повторение одних и тех же утверждений, чтобы к ним привыкли и стали принимать не разумом, а на веру. Как известно, человек любит сенсации, но не склонен верить чему-то совершенно небывалому. Но если об этом небывалом со всё новыми подробностями ежедневно сообщают десятки газет и пять телеканалов, поневоле поверишь.
Вот ради этого: развала старой идеологии, правящая верхушка и выдвинула лозунг гласности. Для порядка отметим, что цели создания новой российской идеологии не было; её и до сих пор нет, а есть тупое следование западным теоретическим моделям.
Сначала взялись за Сталина, чему народ, в общем, не очень удивился: это была уже известная тема. На Сталине тренировали журналистов — они ведь тоже были людьми, с детства впитавшими уважение к социалистическому прошлому. Характерно, что заодно «реабилитировали» Троцкого. Когда взялись за Ленина, был период очень бурного неприятия «чёрной» информации о сакральном вожде. Но ничего, постепенно привыкли. То, что Маркс, оказывается, был сумасшедшим, чьи толстенные книги и при его-то жизни никто понять не мог, прошло мимо сознания народа — он Маркса никогда не читал.
В целом картина складывалась такая: Ленин — безмозглый сифилитик, Сталин — сатрап и параноик, Берия — половой маньяк и садист, Хрущёв — кукурузный волюнтарист, Брежнев — «бровеносец в потёмках». Черненко, кажется, даже не вспоминали. Единственным «светлым пятном» остался Андропов, но потом и ему припомнили борьбу за дисциплину. Действительно — при чём тут дисциплина, когда мы боремся за полную свободу?
Но фоне такого прошлого в настоящем нельзя было найти ничего хорошего, кроме Горбачёва, ибо ему «альтернативы нет». Вывод: семьдесят лет нашей истории нужно забыть, идеологию выкинуть, и начинать с начала. Кстати, по выступлениям сегодняшнего руководства можно судить, насколько капитально промыли людям мозги. Даже В. В. Путин, рождённый всё-таки в СССР, путается с возрастом России. Он говорит: «…любое новое молодое государство, а поскольку у нас новая Конституция и совершенно другое устройство, чем было в Советском Союзе, современная Россия является государством новым, несмотря на свою тысячелетнюю историю…»
Всю работу по разрушению массового сознания совершенно добровольно выполнила некоторая часть творческой интеллигенции. На первых порах сенсационность породила ажиотаж у читателей: тиражи газет улетели за небеса, а от тиража зависит размер гонорара. Позже, когда творческая и прочая элита уже втянулась в разоблачительский раж, ей стало некуда отступать. Только при новой, антисоветской власти эти люди приобретали хоть какой-то общественный статус и могли надеяться существенно повысить своё материальное положение, вытеснив «старых», коммунистических газетчиков и писателей, и попав в ряды элиты. А уровень жизни, к которому стремились все примазывавшиеся к «прорабам перестройки» — это был уровень обеспеченности западной элиты. Так же вела себя русская элита в дореволюционное время: Запад, вот был их единственный свет в окошке.
Разрешили вещание западных радиостанций, все эти годы в рамках холодной войны, ведущейся против нас, не имевших никаких других задач, кроме разрушения советского государства. Всё громче стали звучать голоса диссидентов, профессиональных антисоветчиков. Впрочем, как мы уже говорили, диссиденты были разные. Например, А. Д. Сахаров выдвигал идею «За Советы без коммунистов».
Как бы то ни было, идеи диссидентов стали востребованными, они были нужны для оправдания планируемых социальных перемен. А разноголосица в их стане была перестройщикам даже полезна, поскольку народ, привыкая, что социализм плох, переставал задумываться, а что же, в таком случае, хорошо?
Гласность — большая программа по разрушению образов, символов и идей, скреплявших советское общество — была проведена всей силой государственных средств массовой информации с участием авторитетных учёных, поэтов, артистов. Успех её был обеспечен полной блокадой той части интеллигенции, которая взывала к здравому смыслу и полным недопущением общественного диалога — «реакционное большинство» высказаться не могло.
Дискредитации подвергалось всё, и прошлое, и настоящее. Интенсивно использовались темы катастроф, допущенных при социализме (Чернобыль, гибель теплохода «Адмирал Нахимов»), инциденты (перелёт в Москву самолёта М. Руста), кровопролития (Новочеркасск, Тбилиси). Большой психологический эффект вызвало широкое обсуждение заражения двадцати детей СПИДом в больнице города Элиста в Калмыкии. Этот случай показателен тем, что в те же дни в Париже Национальная служба переливания крови Франции, скупая по дешёвке кровь бездомных и наркоманов, заразила СПИДом четыре тысячи человек, — но об это у нас сообщили вскользь.
Чисто идеологические задачи выполняло так называемое «экологическое движение», которое порой доводило читающую публику до психоза рассказами о «советских ужасах» (нитратный скандал, поворот рек, закрытие Игналинской и Армянской АЭС). И сегодня «экологическое движение» очень часто способствует продвижению антигосударственных деяний, заглушая шумом надуманных проблем — проблемы реальные.
Особым видом идеологического воздействия стали «опросы общественного мнения». Сама методика подачи материала, когда опросили полторы тысячи человек, а в итоге написали: «судя по опросам, столько-то процентов населения поддерживают то-то…», дезориентирует простого человека.
А самым главным аттракционом перестройки, устоять перед которым не мог никто, стала пропаганда западного образа жизни. Телевизионные картинки, закусочные «Макдональдс», импортные машины самим свои существование призывали «жить, как там». Никому в голову не приходило, что «жить, как там» можно только там. Никто не задумывался, почему в Нигерии, Португалии, в Аргентине или Бразилии, — странах, от социализма весьма далёких, — живут не как «там»: в Америке, Франции или Германии.
Советскому народу рассказывали о единой мировой цивилизации, имеющей свою «правильную» столбовую дорогу, от которой Россия при социализме (а особенно при Сталине) «отклонилась». Из этого вытекала концепция нашего «возврата в цивилизацию», причём каждый член элиты по-разному понимал «возврат» в эту цивилизацию. Идеалисты-гуманисты, возможно, и впрямь верили, что из России можно сделать Германию или, на худой конец, Португалию. Циники-прагматики полагали полезным запродать эту Россию кому угодно, чтобы она стала пусть периферией, но всё же западного мира… А главным препятствием для возврата к цивилизации и тем, и другим виделось советское государство, и потому совсем не удивительно, что в процессе гласности был очернён образ практически всех его институтов. Именно ВСЕХ. Не только государственной системы хозяйства, органов безопасности и армии, но и Академии наук, и Союза писателей, и даже детских садов и пионерских лагерей.
После создания негативных стереотипов началась реформа органов власти и управления.
Каждый этап реорганизации государственной системы сопровождался разными идеологическими штампами. Они становились всё более радикальными, и всё дальше отходили от принципов советского жизнеустройства. Сначала (до января 1987) главенствовал призыв «Больше социализма!», затем оказалось, что нужно «Больше демократии!» В 1987 году, в ходе подготовки к демократии, в состав УВД ввели отряды милиции особого назначения (ОМОН), предназначенные для охраны общественного порядка во время митингов и демонстраций. В 1989 году на вооружение милиции поступила резиновая дубинка (прозванная в народе «демократизатором»), что имело большое символическое значение.
С 1988 года начались радикальные изменения всех государственных органов. Через так называемую Конституционную реформу была изменена структура верховных органов власти и избирательная система. Выборы депутатов в новые органы не были вполне равными и прямыми: треть состава избиралась в «общественных организациях», причём их «делегатами». На выборах не соблюдался и принцип «один человек — один голос». Например, академик, будучи членом ЦК КПСС и членом Филателистического общества СССР, голосовал 4 раза: в округе и в трёх общественных организациях, а некоторые категории граждан могли голосовать и десять раз.
В 1988 появились первые массовые политические организации с антисоветскими и антисоюзными платформами — «Народные фронты» в республиках Прибалтики. Они возникли при поддержке руководства ЦК КПСС и вначале декларировали цель защиты «гласности», но очень быстро перешли к лозунгам экономического («республиканский хозрасчет»), а потом и политического сепаратизма.
