Де Голль считал Леклерка и его дивизию воплощением духа Свободной Франции. В ее рядах служили солдаты и офицеры совершенно разных политических взглядов. Рьяные католики, коммунисты, монархисты, социалисты, республиканцы и даже некоторые испанские анархисты – все они сражались плечом к плечу. Благодаря этому де Голль поверил, что после войны Франция сможет достичь такого же единства, но его ждало горькое разочарование.
Американцы, располагавшие громадным военно-промышленным комплексом, одели, снарядили, вооружили и обучили 2-ю танковую (потом американцы возмущались, когда мирные французы задавали им один и тот же вопрос: «Почему у вас такая же форма, как у наших?»). Леклерк, несмотря на свои старомодные взгляды, отнюдь не был консерватором в вопросах военного дела. Он быстро сошелся с Паттоном и Вудом. Паттон всегда старался помогать Леклерку, и французская танковая дивизия отвечала ему тем же, не раз выручая американцев в бою. Но стремление де Голля использовать 2-ю дивизию для продвижения французских интересов в ущерб общим интересам союзников не раз приведет к конфликтам с другими американскими генералами.
Для служивших в дивизии солдат момент высадки во Франции 1 августа был исключительно волнующим. Море было бурным, некоторых укачивало, и они использовали каски, как и американцы за два месяца до того. Моряки-англичане, видя натянутые на стволы винтовок презервативы, отпускали плоские шутки о «посланиях Свободной Франции». Почти все, кто высадился на побережье, не видели свою страну четыре года, а некоторые даже дольше. Многие собирали в банки песок сектора «Юта», чтобы сохранить на память. Вести о прибытии французских солдат быстро распространились по всему полуострову Котантен, и вскоре в дивизию вступила сотня добровольцев. Через десять дней им предстояло принять боевое крещение.
Пока две танковые дивизии Паттона вели бои в Бретани, англичане продолжали операцию «Блюкоут». 11-я танковая дивизия генерала Робертса весьма успешно продвигалась к городу Вир. Пехота ехала на броне танков. В одной деревне бронемашины 2-го полка Дворцовой кавалерии были остановлены выбежавшим им навстречу и махавшим руками мэром. За ним простиралась дорога, усыпанная бумагой. Местные жители видели, где немцы заложили мины, и, как только те покинули деревню, пометили листками каждую.
11-й танковой предстояло сражение со 2-м танковым корпусом СС, занявшим позиции против ее левого фланга. Как только противник был обнаружен, солдаты поспрыгивали с танков. Сержант Кайт из 3-го Королевского танкового полка позже описывал момент гибели своего танка, когда он сам был тяжело ранен. «На соседнем поле появились силуэты двух “Пантер”. Пшеница была высокая, почти созревшая. Каждый раз, когда немцы стреляли, снаряды проделывали в пшенице борозды. Одну из “Пантер” подбили. Внезапно башня второй повернулась в мою сторону. Когда она выстрелила, я увидел вспышку, и пшеница начала сгибаться по линии полета снаряда, который вот-вот должен был в нас попасть».
2 августа 11-я танковая готовилась брать Вир, но Монтгомери вдруг приказал Робертсу направить дивизию на восток. Вместо взятия Вира надлежало отрезать дорогу восточнее города и занять гряду Перье. Теперь целью американцев стал Вир. До сих пор не ясно, опасался ли Монтгомери, что дивизия может быть окружена в результате немецкой контратаки, или же он просто согласился на просьбу американцев.
Как бы там ни было, Майндля чрезвычайно беспокоило то, что Вир практически беззащитен перед лицом врага, и он сразу бросил только что прибывшую свежую дивизию, чтобы заткнуть брешь в обороне. Затем, из-за отсутствия у него опыта, он усилил эту дивизию 9-м парашютным полком и 12-м артдивизионом. Он также перевел на передовую две батареи 88-мм зениток для борьбы с двинувшимися на восток английскими танками. Трагизм решения Монтгомери, о котором он предпочитал умалчивать даже после войны, заключался в том, что он не просто упустил возможность взять город. К моменту когда американцы через четыре дня двинулись на город, полученные Майндлем подкрепления были уже на позициях, и американцы понесли тяжелые потери.
Американская 5-я пехотная дивизия, наступавшая справа от дивизии Робертса, начала продвигаться по узкому проходу, возникшему благодаря тому, что Робертс воспользовался возможностью, которая открылась перед ним после захвата «моста Дикки». Как и англичане, американские пехотинцы шли по нелегкой холмистой и лесистой местности. Странное это было наступление. Яростные схватки чередовались с необычным затишьем. Командир одной роты описывал, как странно было идти по лесной дороге. «Казалось, лес наложил на нас какое-то зловещее заклятие. Нас как феи зачаровали, – вспоминал он. Неожиданно он и его солдаты услышали мягкие тихие хлопки. – Когда мы приблизились, то увидели смутные очертания мужчин, женщин и детей, выстроившихся вдоль дороги. Французы ничего не говорили, кое-кто тихонько плакал, но большинство негромко хлопало в ладоши. Их цепочка растянулась метров на сто по обе стороны дороги. Ко мне подошел ребенок, хорошенькая светловолосая девчушка лет пяти. Она доверчиво взяла меня за руку и некоторое время шла рядом со мной, потом остановилась и махала мне рукой до тех пор, пока мы не скрылись из виду». Даже через пятьдесят лет ему слышались эти тихие аплодисменты в лесу.
5-я и 35-я пехотные дивизии были переведены в Третью армию Паттона, а Виром занялась 29-я дивизия 19-го корпуса. Американская атака последовала только вечером 6 августа. С того момента как Монтгомери отвернул от города 11-ю танковую, прошло уже четыре дня. Вир, древний город, раскинувшийся на скалистом холме, уже был уничтожен бомбежкой в день «Д». Немецкие солдаты из числа присланного Майндлем подкрепления пригрозили оставшимся мирным жителям: «Мы будем защищать каждый дом в вашем городе». Американскую 29-ю дивизию ждали тяжелые бои среди развалин.
Пока 8-й корпус успешно продвигался на правом фланге, наступление 30-го корпуса Бакнелла шло медленно. Демпси прямо сказал ему в первый день наступления, что нужно продвигаться к Оне-сюр-Одон быстрее. Участок фронта был сильно заминирован, но это не считалось оправданием. На следующий вечер Демпси отстранил Бакнелла от должности с полного одобрения Монтгомери. На замену Монтгомери вызвал из Англии генерал-лейтенанта сэра Брайана Хоррокса, который уже оправился от ран, полученных в Северной Африке. В следующие два дня Демпси отстранил генерал-майора Эрскина от командования 7-й танковой дивизией, а заодно и бригадного генерала Уильяма Хайнда по прозвищу Псих. 7-ю танковую потрясло отстранение командира. «Все были огорчены, – писал в дневнике один из офицеров штаба. – Нельзя так поступать с человеком, который взял Триполи». Но высшие офицеры считали, что Демпси надо наказать виновных в июньском фиаско под Виллер-Бокажем. Как бы то ни было, большинство радовалось прибытию Хоррокса.
Наступлению 30-го корпуса мешали недостатки, обнаружившиеся в 50-й Нортумберлендской и 43-й Уэссекской дивизиях. Их солдаты были измотаны. Многие страдали от дизентерии и чирьев. Наблюдалось и обезвоживание, поскольку воду, привозимую ночами в цистернах, раздавали в очень ограниченных количествах. Когда англичане шли в атаку по пшеничным полям, немцы иногда стреляли зажигательными минами, в результате чего «несчастные раненые могли сгореть заживо». Но союзникам вряд ли стоило жаловаться, учитывая то, что сами они широко применяли белый фосфор и танки с огнеметами.
В каждом взводе осталось всего по нескольку опытных солдат, остальные прибыли с пополнениями. У капелланов буквально не было свободной минуты. Им приходилось эвакуировать раненых и проводить короткие похороны после захода солнца. «У меня в голове постоянно вертелась строка из “Погребения сэра Джона Мура”, – писал капеллан 4-го Дорсетского полка. – “Мы могилу герою рыли в ночи”[241]».
Подгоняемые командирами, пехотные батальоны 30-го корпуса продолжали наступать. Они взяли почти полностью разрушенный Виллер-Бокаж, Жюрк и Ондфонтен. Экипажам танков августовские дни тоже доставляли мало радости. «Жарким летом на крохотных полях Нормандии, – писал один командир танка, – каждое движение обрушивало целый град маленьких твердых кислых яблок, сыпавшихся в открытые люки башен. За несколько дней их могло насыпаться столько, что башню заклинивало. Сидевшие в душной тесноте пять человек – трое в башне и двое в ходовом отсеке под ними – быстро начинали издавать ужасную вонь, и запах пота смешивался с запахом яблок, пороха и раскаленного металла». Головы гудели от «бесконечного шума радиопомех в наушниках по двадцать часов в сутки под аккомпанемент ревущего двигателя и воя вращающейся башни, дополняемого лязгом оружия».
Командир Шервудских егерей Стэнли Кристоферсон прекрасно понимал, в каком напряжении находятся его солдаты. «Вести головной танк передового батальона передового полка передовой бригады по узкой дороге, в конце которой ждала деревушка, обороняемая вражескими танками и пехотой, было чрезвычайно незавидным жребием. Это практически неминуемо означало гибель под огнем первого же вражеского танка или противотанкового орудия. Думаю, передовые отряды пехоты чувствовали себя не лучше, но они, по крайней мере, могли нырнуть в канаву или пригнуться, а сделать незаметным “Шерман” на узкой дороге не смог бы даже Всевышний».
