Но было бы совершенно неправильно считать, что Негрин был простым инструментом советской политики. Были в Испании такие политики, которые успешно использовали коммунистическую партию, но не подчинялись ее влиянию. В 30-х годах XX века такое встречалось часто. Личная самоуверенность Негрина и скрытые качества натуры, возможно, привели его к мысли, что в случае необходимости он сможет порвать с коммунистической партией. И когда в начале лета 1938 года Негрин стал искать возможности компромисса с националистами, сомнительно, чтобы он при этом советовался с коммунистами или с кем-либо еще. Смешно было бы предположить, что такой жесткий и независимо мыслящий интеллектуал с таким нелегким характером может кому-то подчиняться. Хотя у него и были прекрасные отношения с советским экономическим советником Сташевским, запомнился случай (в бытность его министром финансов), когда Негрин резко осадил его, посоветовав не лезть во внутренние дела Испании. В противном случае, сказал Негрин, «вот вам дверь». По крайней мере, один раз (скорее всего, из-за убийства Андреса Нина) Негрину пришлось сдержаться, чтобы вообще не порвать дипломатических отношений с Советским Союзом. Если Ларго Кабальеро принимал советского посла Розенберга в любое время и без предварительной договоренности, то Негрин настоял, чтобы Гайкин и Шевченко, сменившие Розенберга, заранее звонили по телефону и договаривались о встрече. Ларго Кабальеро позволял русским называть себя «товарищ», а Негрин сменил форму обращения на «сеньор премьер-министр». Негрин не поддерживал близких отношений с руководством Испанской коммунистической партии, а Пассионарию откровенно не любил. Хотя анархисты все больше уходили в тень, влияние коммунистической партии при Негрине росло куда медленнее, чем при Ларго. Эрнандес признавал, что могло прийти время, когда понадобится «ликвидировать» Негрина3.
Война носила смертельный характер. Побежденные не получали ничего. Если милиция, находившаяся под контролем коммунистов, устраняла наиболее яростных и непримиримых революционеров, то это следовало принимать как должное исходя из того, что репутация республики за рубежом при этом не потерпит большого урона. Негрин был вынужден считаться с такими людьми, как Асанья, «сильный человек республики», и Ларго Кабальеро, «испанский Ленин». Но они, в том числе и Прието, теряли свой престиж. Анархисты тоже упали духом. Негрин взял на себя нешуточную ответственность, когда стал премьер-министром. Он допускал ошибки, но вплоть до конца Гражданской войны этот высокомерный физиолог с беспорядочной личной жизнью воплощал дух Испанской республики.
Сформированный Негрином кабинет включал в свой состав двух социалистов кроме него самого: Прието как военного министра и протеже Прието – Сугасагойтиа, который стал министром внутренних дел. Коммунисты Эрнандес и Урибе сохранили свои прежние посты министров образования и сельского хозяйства. Республиканец Хираль стал министром иностранных дел, а его коллега по партии Хинер де лос Риос министром связи и общественных работ. Баск Ирухо занял пост министра юстиции, а каталонец Хайме Айгуаде, брат бывшего советника, – министра труда. То есть в состав правительства не был включен ни один из представителей крыла Ларго Кабальеро из социалистической партии. Аракистайн, один из немногих оставшихся сторонников Кабальеро, даже покинул посольство в Париже. Его заменил Осорио-и-Гальярдо, католик, бывший министр при монархии, чье назначение, как предполагалось, должно было успокоить французских правых4. Альварес дель Вайо, который перестал быть политическим сторонником, но продолжал оставаться другом ушедшего премьера, сохранил свой пост главного политического комиссара и представителя Испании в Женеве. Негрин предложил анархистам войти в кабинет, но они отказались, сказав, что не хотят провоцировать кризис, который будет «неумным, ненужным, мешающим ведению войны». Они сказали, что союз с Негрином докажет отсутствие у них благородства. Коммунистическая партия протянула руку дружбы CNT, предложив провести двустороннюю «дискуссию о проблемах», но это предложение было отвергнуто. Тем не менее 30 мая Гарсиа Оливер и еще трое других бывших министров из числа анархистов произнесли речи, полные гордости за свои достижения во время пребывания в правительстве.
Поскольку коммунистическая партия продолжала быть самым сильным оппонентом социальной революции, правительство Негрина было более правым, чем его предшественники. Самым заметным членом правительства, без сомнения, был Прието, который контролировал весь механизм ведения войны. Поскольку он был известным антикоммунистом, коммунистическая партия не многое получила от нового правительства. И как часто бывало в политике коммунистов, их самые блистательные и успешные политические маневры в конечном итоге не давали им немедленного преимущества.
Примечания1 Генерал Берзин был в Бильбао. Личность Кулика оставалась неясной. Эрнандес описывал его как «грубоватого, высокого и сильного, симпатичного человека, напоминающего полярного медведя».
2 Согласно неопубликованному меморандуму госдепартамента, присланному из Валенсии, в данный момент в распоряжении республики было 460 самолетов. 200 из них – советские истребители, 150 – советские бомбардировщики, 70 – советские самолеты-разведчики, 8 – французские бомбардировщики «Блох-210» и 32 самолета смешанного назначения.
3 Возможно, это было сказано потому, что вначале Негрин возлагал надежды на мировую войну, которую считал неизбежной, а Сталин постоянно старался остаться в стороне от нее. К тому же Негрин как-то разгневал Сталина, настаивая, чтобы тот немедленно принял посла республики в Москве Марселино Паскуа (с просьбой о помощи), или же тот будет отозван на родину.
4 Самым влиятельным представителем республики в Париже в период правительства Негрина был американский журналист Луис Фишер. Из своей штаб-квартиры в отеле «Лютеция» (рядом со станцией метро «Севр-Вавилон») он продуманно руководил организацией закупок оружия и распространением прореспубликанских пропагандистских материалов.
Новая война в Бискайе. – Бестейро в Лондоне. – Предложение о посредничестве. – Инцидент с «Барлеттой». – Инцидент с «Германией». – Немецкий флот у Альмерии. – Прието предлагает объявить войну Германии.
Случайно, но очень к месту в правительстве Негрина оказались пять уроженцев баскских провинций – Прието1, Сугасагойтиа, Ирухо, Урибе и Эрнандес. Фронт продолжал медленно рассыпаться. Басков оттеснили почти к самому «железному кольцу». Бомбежки продолжались. Немцы экспериментировали – сможет ли дождь небольших зажигательных бомб, сброшенных на леса, заставить басков отступить с их позиций? Два астурийских и сантандерский батальоны покинули свои места в линии обороны, хотя их было легко защищать. Свежая наваррская бригада освободила итальянцев, окруженных у Бермео.
В это время Нейрат, посетивший Рим, услышал от Муссолини, что Германия и Италия «принесли достаточно жертв» ради Франко. Дуче сообщил, что через месяц отведет своих итальянцев, если испанцы не примутся воевать со всей энергией. Самолеты, посланные в помощь баскам из Валенсии через Францию, были задержаны в Тулузе голландским полковником Люнном из Комитета по невмешательству. Затем их вернули в Валенсию, предварительно конфисковав пулеметы. И все же 22 мая десять истребителей предприняли рискованный перелет в Бильбао через националистскую Испанию. Семь из них благополучно приземлились. Стали распространяться слухи, что Мола угрожает сровнять Бильбао с землей. Он будто бы добавил: «И при виде этой пустой и безлюдной земли англичане вечно будут сожалеть, что помогали баскским большевикам». Может, именно эти разговоры вместе со всеобщим ужасом от разрушения Герники и заставили британское правительство дать согласие Франции вместе с ней эскортировать корабли с баскскими беженцами (в числе которых были и английские торговые суда), как только те выходили за пределы трехмильной зоны вод Испании. В числе первых беженцев были вывезены дети вместе с теми, кто взялся присматривать за ними. Франция согласилась принять 2300 детей, а советское правительство взяло на себя заботу о детях коммунистов. В Англии комитет по спасению баскских детей, поддержанный английским отделением римско-католической церкви, принял 4000 детей. После того как их тщательно обследовали четыре врача из министерства здравоохранения, детей разместили в лагере Стоунхэм в Линкольншире. Националисты протестовали, считая, что эти шаги свидетельствуют о намерении басков разрушить Бильбао. Но эвакуация «наших смелых детей-путешественников», как пресса Бильбао называла отъезжающих, беспрепятственно продолжалась2.
