Время для решающих слов, которые должны были перевернуть всю жизнь Ивана и направить ее по новому пути, подходило самое наилучшее. Вообще, это был один из талантов Ивана – чувствовать момент, когда именно можно сказать решающее слово. И на этот раз он воспользовался этим талантом самым наилучшим образом. После того, как купец несколько принял «на грудь», Иван начал:
– Давно, Петр Николаевич, хоте я просить вашего позволения, чтобы мне после ярмарки литографию открыть и машину Алозье из Франции выписать…
Купец явно не ожидал такой просьбы. Ивана он воспринимал как первого своего помощника, фактически – зама, и безусловного наследника его, шараповского, книжного бизнеса. А тут оказалось, что этот наследник, как библейский блудный сын, желает отделиться от своего «отца» еще при его жизни. Однако заготовленные Сытиным аргументы выглядели вполне разумно. Он прямо заявил хозяину, что, конечно, получаемые им в год 330 рублей сумма не малая, но для семьи, тем более, если учесть возможных и желаемых детей, не такая и большая. По подсчетам Ивана, для нормальной жизни ему теперь нужно никак не меньше 1000 рублей. Но он вовсе не желает обижать своего благодетеля, которому и так всем обязан, просьбами о повышении жалования. Совсем даже напротив: заведя собственную литографию, он сможет не только получить недостающие 700 рублей, но еще и хозяину пользу доставит. Бизнес-план нового предприятия у Ивана давно уже сидел в голове и он быстро изложил его старику:
– Вы подумайте, Петр Николаевич: машину, камни, станки и все принадлежности мне дадут, я уже говорил с Флором. Вся смета – семь тысяч рублей, Четыре тысячи приданных денег у меня есть, а на три тысячи мне дадут кредит на 6 месяцев. Только просят ваш бланк на векселе. Вот я и надумал: чтобы быть вам спокойным и обеспеченным сполна, я все сделаю на ваше имя: литография будет ваша, а вы меня не обидите.
Речь юноши выглядела настолько складно, доводы были так убедительны, а цифры и суммы так аккуратно просчитаны, что обычно тяжелый на всякие новшества купец на этот раз быстро дал жданное «добро»:
– Ладно, ты парень удачливый и оборотистый, может быть, и дело выйдет…
Так, в трактире на Нижегородской ярмарке в августе 1876 года было положено начало целой медиаимперии. Именно отсюда крестьянин Иван Дмитриевич Сытин, недоучившийся сын волостного писаря, начал свое стремительное восхождения к неофициальному званию «книжного короля». И с полной уверенностью можно сказать, что если бы не этот исторический разговор, если бы не шараповское «ладно» Россия, а с ней – может и весь мир, – выглядели бы сегодня совершенно иначе.
Стартап
Выход на рынок, ставка на технику, первая команда
Хотя, конечно, первоначально Иван Сытин вовсе не ставил перед собой глобальной задачи переделки страны и мира. Если человек идет по правильному пути, его цели обычно растут и меняются по мере продвижения вперед. Поэтому пока Иван желал одного: еще красивее сделать то, что он и так умел уже делать красиво. «До 13 лет я жил в мальчиках, 7 лет затем вел живое торговое дело, которое, кроме практических торговых навыков и физической работы, ничего не давало. Сознание важности книжного дела, его великое значение было развито очень слабо» – так оценивал свою деятельность той поры потом сам Сытин. Позже он заведет дружбу с величайшими российскими писателями, сведет знакомство с правителями, в удивительной бескровной схватке одолеет всех конкурентов, станет сначала первым из первых, а потом – и первым из последних. Что-то произойдет через год, что-то – через десятилетие, что-то – через десятилетия. Пока же Ивану надо было справиться с напряженной конкуренцией на московском печатном рынке.
Сделать это было непросто: рынок был давно и надежно поделен. В области бульварной литературы на Никольском рынке самыми известными были фамилии Леухина, Манухина, Ступина, Преснова. Они не занимались чем-то серьезным, а штамповали сотнями тысяч экземпляров любовные и «ужасные» романы и повести. В высшем свете их имена считались признаком пошлости, безвкусицы и низкопробщины, однако книги этой когорты были столь дешевы, а сюжеты – столь близки и доступны душе простого обывателя, что народ покупал их с огромной охотой. Но для начинающего Сытина основными соперниками были пока даже не они. Со своей «почти любительской литографией» он не мог замахнуться даже на бульварную, или, как тогда ее называли – «мещанскую» книгу. Его уделом пока были лубки, картинки и бумажные образа. Поэтому для него главными конкурентами были располагавшиеся неподалеку от лавки Шарапова, на той же Ильинке крестьянские издатели, крупнейшими из которых были Губанов, отец и сын Морозовы, Андрей Абрамов. Каждый из этих «столпов» располагал несколькими машинами, денно и нощно печатавшими сотни тысяч лубков, и целым штатом раскрасщиков. Со своими мощностями и высокими оборотами они имели возможность держать цены на свою продукцию на весьма низком уровне. Сытин пока не мог себе такого позволить. И он решил, что и среди небогатых покупателей обязательно найдется часть таких, кто способен купить карт инку чуть подороже, если она будет исполнена значительно лучше.
И тут у Ивана Дмитриевича был очевидный козырь. Дело в том, что все ильинские печатники имели в своем распоряжении довольно старые машины и менять их пока не собирались. У них просто не было в этом сиюминутной нужды. Новые литографические станки стоили довольно дорого, а основным их достоинством было то, что они уже сами умели печатать цветные картинки, работая вместе с черной еще тремя красками. Для каждой краски изготавливался свой специальный камень, на который рисовальщики с помощью особого литографического карандаша или литографического пера с тушью наносили контуры полутоновых картин. Поверхность камня проходила специальную обработку, не дававшую туши растекаться. Все эти цветные камни подгонялись друг под друга самым тщательнейшим образом, бумага прокатывалась по каждому из них и, в результате, на выходе получалась цветная картинка, качество которой значительно превосходило качество того, что выходило из-под кистей никольских раскрасщиц. С такой машиной их труд был совсем не нужен, а значит и затраты на производство лубка можно было свести до минимума, но новая машина стоила в разы дороже старой, традиционной черно-белой, и такая разница в цене окупалась довольно долго. Стояли такие машины лишь у крупных печатников, таких, как Суворин[14], Маркс[15] или Гоппе[16], но эти деятели печати, на счастье Сытина, лубками не занимались. Следовательно, конкуренции с их стороны можно было не опасаться.
Именно поэтому начинающий издатель выписал для своей первой еще даже не типографии, а именно литографии, рассчитанной на печать картинок, далеко не дешевую, зато самую передовую французскую литографическую машину компании Алозье. Эта компания была тогда не просто лидером в области литографических машин, это был именно пионер этого способа печати. Ее основатель, немец Иоганн Алоиз Зенефельдер был сыном популярного в Мюнхене[17] театрального актера и даже сам несколько лет своей жизни отдал сцене. Но актерское ремесло тогда, в конце XVIII века вовсе не было так популярно, как сейчас. Скорее наоборот. Вскоре Алоиз понял, что отдаваемое им театру время ничего особенного взамен не дает. Поэтому, поднакопив денег, он перешел в более перспективную и популярную тогда сферу и открыл в Богемии[18] собственную типографию. Пытаясь улучшить производственный процесс, он в 1796 году изобрел новый способ печати, который и назвал «литографией» – от греческих слов «литос» – «камень» и «графо» – «рисую». Буквально – рисовать камнем. Чувствуя перспективность своего детища он, стараясь не привлекать к себе особенного внимания, запатентовал новую технологию в главных европейских городах и лишь после этого попытался наладить широкомасштабный выпуск литографий. Однако, к его большому удивлению, фурора его литография на печатном рынке не произвела, массовых заказов он не получил, а печатники не выстроились в очередь с просьбами продать им литографическую машину. Помыкавшись несколько лет, но так и не получив ожидаемых баснословных прибылей он сначала приспособил свое изобретение для печати нот, а затем и вовсе перешел на машинную раскраску ситцевых тканей. На его счастье, новый способ печати показался интересным членам мюнхенской королевской комиссии составления карт. В 1809 году он был приглашен к мюнхенскому двору, где ему поручили организовать литографическую мастерскую. Поддержанное королевским именем и солидными инвестициями дело пошло значительно удачнее и уже вскоре Алоиз получил титул королевского инспектора литографии и пожизненное жалование. В 1826 году он значительно улучшил свое детище, разработав процесс мозаического литографирования, а еще спустя семь лет догадался, как переносить с камня на полотно картины, нарисованные масляными красками.
