В марте 1840 года из письма некой Савченковой из Курска в Москву стало известно, что полицмейстер Резанов допускает за взятку в 1 тыс. руб. послабления в отношении отставного полковника Ф.М. Полторацкого, посаженного под арест по подозрению в поджоге дома своей жены: предоставил ему три комнаты, позволяет ездить в баню и ночевать дома. В результате был направлен запрос курскому губернатору генерал-майору К.А. Флиге. В ответ губернатор удостоверил честность полицмейстера Резанова и заверил, что полковник Полторацкий безвыездно провел месяц в полиции1249.
В 1857 году чиновник Галтенов из города Шуши (Нагорный Карабах) сообщал в Ярославль, что он «предназначается к должности участкового заседателя, в которой содержание 1000 руб. [в год], но безгрешно можно положить в карман тысячи две или три»1250. Протоиерей Макарий Знаменский 11 июня 1857 года писал Я.М. Знаменскому из Ставрополя о нетрезвой жизни инспектора Кавказской семинарии архимандрита Алипия и обнаружении у него в шкафу «распутной девки, вследствие чего воспрещено ему священное служение»1251.
Николаевский военный губернатор и заведующий морской частью в 1856–1859 годах контр-адмирал Г.И. Бутаков пытался использовать перлюстрацию для возмещения ущерба, нанесенного казне действиями недобросовестных чиновников и связанных с ними предпринимателей. Дело в том, что в Николаеве после окончания Крымской войны и ликвидации на Черном море – по условиям Парижского мира – русского военного флота образовались огромные запасы различных материалов. В этой ситуации контр-адмирал А.И. Швенднер, помощник обер-интенданта по морской части в Николаеве, с помощью ряда чиновников организовал реализацию складских запасов частным лицам. Взамен выдавались липовые обязательства о поставке тех или иных продуктов. В частности, купец Киреевский вывез 16 тыс. пудов листового железа с обещанием поставить муку для нужд флота в следующем календарном году. Узнав об этом, Бутаков приказал арестовать купца и потребовал немедленной поставки муки. Когда мука была доставлена, Бутаков велел вскрыть один из мешков и высыпать содержимое на землю. В мешке оказался речной песок. В другом случае мука оказалась гнилой. Был арестован Швенднер.
В Николаев прибыла высочайше учрежденная комиссия, старавшаяся спустить дело на тормозах. Швенднер 11 июня 1857 года был уволен в отставку1252. Но Бутаков не желал сдаваться. Он предложил Николаевской почтовой конторе «все эстафеты, письма, посылки от контр-адмирала Швенднера, полковника Трофимовского, надворного советника Зимницкого, почетного гражданина Киреевского, капитана 1 [-го] ранга Коландса, лекаря Новикова и губернского секретаря Серетьева или имеющими [так в документе] связь с распорядителями… их имущества доставлять ему… чтобы не было препятствий при исполнении Высочайшей воли относительно имущества поименованных лиц». Александр II 28 июля того же года удовлетворил просьбу Бутакова1253. И все же интересы бюрократии оказались сильнее царской резолюции. Бутаков получил строгий выговор от управляющего морским ведомством великого князя Константина Николаевича и был в январе 1860 года переведен на Балтийский флот.
18 октября 1865 года император утвердил совместное предложение министра внутренних дел П.А. Валуева, министра финансов М.Х. Рейтерна и шефа жандармов князя В.А. Долгорукова о наблюдении за корреспонденцией владельцев магазина в Петербурге Блока и Крумбюгеля. Существовали подозрения, что в их магазин ввозились (в сапогах) фальшивые пятирублевые кредитные билеты. Было решено после вскрытия писем в Секретной экспедиции доставлять их без конвертов шефу жандармов для ознакомления, а затем возвращать в почтамт «для заделки и отсылки по адресу»1254.
Перлюстрация использовалась и для борьбы с почти вечной проблемой: пересылкой чиновниками частных писем в казенных пакетах, связанной с тем, что партикулярные письма оплачивались в зависимости от их веса. Достаточно сказать, что указы о запрещении это делать издавались в 1719, 1725, 1736 (дважды), 1765 и 1781 годах1255. В конце 1835 года новый почт-директор Петербургского почтамта Ф.И. Прянишников обратил внимание на принимаемую экстрапочтой в Варшаву корреспонденцию из канцелярии статс-секретаря Царства Польского графа С.Ф. Грабовского, адресуемую статс-секретарю И.И. Тымовскому. Пакеты весили до 16 фунтов (около 6,5 килограмма), и Прянишников распорядился о вскрытии их в секретной экспедиции. Там оказались по преимуществу переписка частных лиц, мелкие вещи и денежные вложения. Например, в пакете весом 12 фунтов (около 5 килограммов), поступившем 25 декабря, оказалось двадцать три частных письма. Если бы письма в казенных пакетах сдавались на почту положенным порядком, то в казну поступило бы 500 руб. 5 января 1836 года А.Н. Голицын доложил об этом императору, высказав предположение, что, возможно, таким образом «пересылается вредная для правительства корреспонденция поляков». Одновременно Голицын обратил внимание государя на сложности проверки: пакеты заделаны один в другой, имеют по несколько печатей, и для их изучения требуется не менее двадцати четырех часов. Поэтому нет возможности производить строгую перлюстрацию, а оставлять до другой почты нельзя – это вызовет подозрение. Николай I распорядился: «Если и затем пересылка продолжится, письма уничтожать, а деньги [брать] в доход Почтового ведомства».
Следующий доклад по этому вопросу был сделан 19 января. 15 января от Грабовского поступил пакет в 30 лотов (около 384 граммов). Его вскрыли, обнаружив тринадцать казенных писем, а в них – семьдесят пять частных. Однако Голицын обратил внимание государя на то, что если частные письма уничтожить, а казенные отправить по адресу, то откроется, что пакеты были перлюстрированы. Он предложил действовать в соответствии с параграфом 15 Почтамтской инструкции: при наличии частных писем в казенном пакете почтмейстер или его помощник должен отнести пакет в то присутственное место, откуда его подали, и потребовать вскрытия (хотя подобное требование также должно было навести чиновников на мысль о перлюстрации). Штраф составит 1 руб. с золотника (4,266 грамма) веса недозволенных вложений. Император с этим согласился и приказал проводить время от времени перлюстрацию казенных пакетов различных ведомств1256.
Уже 26 января императору был подан рапорт о том, что 22 января в присутствии чиновника из канцелярии Грабовского были вскрыты пакет в Варшаву и два тюка из Варшавы. В первом оказалось тридцать частных писем, в двух других – тринадцать. Штраф составил 1060 руб. 30 коп.1257
Затем до середины марта 1836 года в секретной экспедиции Санкт-Петербургского почтамта были перлюстрированы пакеты пяти министерств (внутренних дел, государственного контроля, просвещения, финансов, юстиции) и пяти департаментов (Комиссариатского и Провиантского Военного министерства, Публичных зданий Министерства путей сообщения, Духовных дел греческого вероисповедания по части обер-прокурора Святейшего Синода). То ли чиновники в этих ведомствах были исключительно законопослушными, то ли слух о проверках достаточно быстро до них дошел, но, во всяком случае, никаких партикулярных писем в 155 вскрытых пакетах обнаружено не было – к безусловной радости государя1258.
Любопытно, что через двенадцать лет, 28 марта 1848 года, новый главноуправляющий Почтовым департаментом В.Ф. Адлерберг вновь получил указание вскрывать в секретной экспедиции Санкт-Петербургского почтамта все пакеты на имя Гедройца или на адреса чиновников Статс-секретариата Царства Польского. За пять месяцев было вскрыто 256 казенных пакетов и 160 частных писем, находившихся в этих пакетах. Но содержание писем не представило «никакой политической важности» – лишь нанесло ущерб казне до 40 руб. серебром. Наблюдение было прекращено распоряжением от 22 августа 1848 года1259.
Эта практика продолжалась и при Александре II. В 1859 году императору была доложена выписка из письма, направленного из города Козлова в Петербург. Автор обвинял Козловскую почтовую контору в злоупотреблениях: самовольном сборе за каждое выдаваемое письмо (с дворовых людей и крестьян – по 3 коп., с солдат – по 10 коп. серебром). Почтовому департаменту было велено произвести дознание. Но 21 декабря 1859 года государю доложили, что «извет неоснователен» и козловский почтмейстер никаких злоупотреблений не допускал1260. Узнать, как обстояло дело в действительности, мы уже не сможем.
В некоторых случаях резолюции государя показывают, насколько сложившаяся система была сильнее своего властителя. В декабре 1858 года было перлюстрировано письмо неизвестного члену Главного управления цензуры А.Г. Тройницкому. В письме упоминалось о взятках цензорам: «Правительство наше слабо и глупо; предписывает цензуре строгости, а цензоры, имея в виду большие пенсии от редакторов, не слушают». Александр II меланхолично надписал: «К сожалению, много справедливого!»1261
