86
Чтобы ввести Келлера в заблуждение и сбить его с толку, два шведских профессора из университета в Сан–Анселмо говорили ему, что они не доверяют Мюллеру из–за его «крайне националистических взглядов» и что они опасаются, что на самом деле Мюллер «рьяно поддерживает нацистов».
О Келлере как агенте нацистов можно встретить ряд упоминаний в работах, посвященных периоду фашистской оккупации Франции. Автор одной из них называет его «полковником Келлером», которого «очень хорошо знали среди французов». Келлера этот источник характеризовал как «любителя застолий, скользкого и продажного, и в то же время довольно сентиментального и стремящегося вызвать сочувствие». Другой исследователь отмечает, что Келлер внес свой вклад «в спасение Парижа». В рукописи Доменико Руссо Келлер назван «итальянским антифашистом, сосланным во Францию». Интересно, что в этой работе имя Келлера упоминается в связи с попытками уже Гиммлера провести переговоры о мире через Ватикан.
Об этом Мюллер сообщил автору в ходе ряда бесед. Отец Ляйбер также подтверждал, что контакты в этот период были прерваны, правда, затруднялся при этом назвать причину. С другой стороны, Хаппенкотен свидетельствует, основываясь на записях Донаньи, обнаруженных среди найденных в Цоссене документов, как о приостановке контактов после инцидента в Венло, так о причинах этого. Донаньи также ссылается на сообщение Мюллера, в котором говорится о том, что отец Ляйбер по указанию папы вновь поинтересовался, кто стоит за Мюллером в Берлине и на основании чьих указаний он действует.
Мюллер очень хорошо помнит, когда были возобновлены контакты, поскольку перед Рождеством он сумел слетать домой в Германию, и впечатления от этой поездки надолго остались в его памяти. Во время полета из–за обледенения самолета экипаж был вынужден предпринять вынужденную экстренную посадку в Венеции. Это только усугубило и без того мрачное расположение духа у Мюллера, вызванное деятельностью Келлера, а также временной приостановкой контактов.
Безусловно, это было вызвано не только инцидентом в Венло, на приостановление контактов наложились и другие отрицательные факторы. Трудности, с которыми столкнулся Советский Союз во время войны с Финляндией, усилили агрессивной настрой Германии и вызвали разработку в Лондоне и Париже утопических планов военных экспедиций на Балтике, в Арктике и на Кавказе. Настрой на Западе стал более «взведенным» и воинственным.
Как вспоминает Мюллер, также обсуждался вопрос о том, чтобы после прихода к власти нового германского правительства назначить нунцием Ватикана в Германии Нутса, который свободно говорил по–немецки и был хорошо знаком с германской проблематикой; это была бы идеальная замена Орсениго, занимавшего пост нунция в то время.
В донесении Шарлеруа от 17 января 1940 года, в частности, говорится: «Было бы естественным предположить, что источником информации является итальянское правительство, однако, как представляется, есть все основания считать, что информация получена из германского источника. По имеющимся у меня сведениям, информацию из Германии Ватикан получает не от своего представительства в Берлине».
Чиано сообщил об этом кронпринцессе 30 декабря 1939 года, а 2 января 1940 года повторил свое предостережение бельгийскому послу в Италии, подчеркнув, что только решительные и явно бросающиеся в глаза действия Бельгии по приведению вооруженных сил в повышенную боевую готовность могут удержать Германию от нападения
На встрече с Шарлеруа Тардини высказал мнение, что победа союзников «практически обеспечена». В этой связи посол с легкой иронией заметил: «Монсеньор Тардини не демонстрировал такой уверенности и столь боевого настроя во время «ликвидации Польши».
Для тех, кто вовлечен в подпольную деятельность, выбор места, где остановиться, имеет огромное значение. Некоторое время Мюллер был уверен, что в «Алберго Флора» он может чувствовать себя в безопасности; это было излюбленное место постоя для офицеров абвера; Мюллер также знал, что многие из членов персонала гостиницы являются платными агентами военной разведки. Впервые его доверие к этому месту было подорвано, когда Остер рассказал ему, получив, в свою очередь, информацию от Небе, что из номера, который занимал в этой гостинице граф Мольтке, исчезла папка с документами. Вскоре после этого Мюллер узнал от Кааса, что глава итальянской полиции Боччини, которого называли «итальянским Гиммлером», хотя никаких симпатий к СД он не испытывал, посоветовал ему переехать в гостиницу «Амбассадори». Как было сказано Мюллеру, СД имело полную свободу рук в «Алберго Флора» и всегда тщательно следило за ним, когда он там останавливался. «Амбассадори», как передал ему Боччини, находилась в недосягаемости для агентов Гейдриха, и итальянцы сделают все возможное, чтобы Мюллер чувствовал себя там в безопасности и ему никто не мешал. Впоследствии Боччини умер при загадочных обстоятельствах. В абвере ходили слухи, что он был отравлен агентами СД в качестве мести за те препятствия и препоны, которые он чинил ведомству Гейдриха в Италии. Ряд исследователей также считают, что Боччини «испытывал сильные симпатии к союзникам».
Хотя в целом отношения между Мюллером и отцом Ляйбером были довольно сердечными, было все–таки очевидно, что Ляйбер так и не смог до конца простить своему другу, что тот забрал упомянутую бумагу с собой в Германию. В своих показаниях на суде Хаппенкотен утверждает, что среди документов, попавших в руки СД в Цоссене 22 сентября 1944 года, этой бумаги не было. Это говорит о том, что указание отца Ляйбера о том, чтобы бумага была уничтожена, было, судя по всему, выполнено. Хаппенкотен также утверждает, что среди захваченных документов был ряд «писем и записок», написанных отцом Ляйбером. Автор склоняется к мнению, что они были написаны позднее описываемых в данной главе событий и в основном касались будущего положения двух церквей в Германии и их взаимоотношений; а адресованы они были, скорее всего, Донаньи и Дитриху Бонхофферу. Эти показания Хаппенкотена запротоколированы в отчете о заседании суда, состоявшегося 5 февраля 1951 года.
Может показаться удивительным, что Тротт довольно часто, касаясь вопросов, связанных с оппозицией, использует термин «консервативный», в то время как сам он являлся приверженцем социалистических взглядов. Скорее всего, Тротт употреблял этот термин в широком смысле слова, чтобы показать свою верность традиционным моральным ценностям в противовес крайним и экстремистским взглядам нацистов.
Следует, конечно, иметь в виду, что Уилер–Беннетт писал свою книгу в то время, когда общее недоверие в Англии к Германии было очень велико, а антигерманский настрой – очень силен. Вероятно, по этой причине Уилер–Беннетт, проявляя осторожность, решил не показывать свое личное участие в минувших событиях. Он также не мог знать о том, что Тротт оставил в Нью–Йорке копию меморандума, о чем позже стало известно.
В подобном же ключе следует рассматривать и поступавшие с начала июня 1939 года предупреждения о том, что Гитлер готовится совершить сделку с Москвой и что советская сторона дала ряд сигналов о своей готовности к подобной сделке.
Конвелл–Эванс был заметной фигурой в Обществе британо–германской дружбы, а также другом братьев Кордт. Одно время он был преподавателем в университете Кенигсберга. Высказанное Ширером мнение, что «это сделало его знатоком нацизма и породило даже некоторые симпатии к нему», отчасти верно относительно того периода. Однако позднее, под влиянием своих друзейантифашистов, он существенно пересмотрел свою точку зрения.
Так называемый шифр состоял в том, чтобы посредством сообщений о продаже той или иной семейной собственности показать, как в целом идут дела. Критика Нэмира («если братья разработали секретный шифр, то зачем же было делать это в виде текста, каким бы внешне маловажным он ни был, изучив который гестапо могло получить ключ к его разгадке?») совершенно необоснованна, поскольку, как он сам же неоднократно говорил, он был полностью в курсе того, что шифр никогда не использовался для передачи сообщений по существу, а был предназначен лишь для вышеупомянутой общей оценки происходящего.
К сожалению, ни обвинению, ни адвокатам Вайцзеккрера не удалось убедить Конвелла Эванса дать показания на Нюрнбергском процессе. Наверное, он не хотел возвращаться к этому вопросу, и даже просто стремился раз и навсегда покончить с тем, что оказалось в конечном итоге не только безрезультатным делом, но также было сопряжено с болезненными и тягостными воспоминаниями.
