С этого момента они стали применяться без ограничений. Большевики возвращали города, захваченные во время июльского мятежа, безжалостно расправляясь с виновными. Хотя вооруженные восстания были делом левых эсеров (в случае с Ярославлем – правых эсеров), репрессии фактически были направлены против эксплуататорских классов и интеллигенции.
В качестве причины террора, предпринятого красным правительством, обычно приводится усиление Гражданской войны летом 1918 года, но есть основания думать, что мятеж и недовольство правлением большевиков явилось следствием жестоких действий со стороны ВЧК и других властных структур и что многие люди, поначалу дружелюбно или равнодушно относившиеся к советской власти, превратились в ее решительных врагов. Не надо обращаться к белогвардейской пропаганде, чтобы прийти к подобному заключению. Возьмем знаменитый роман о Гражданской войне, написанный коммунистом Михаилом Шолоховым. Герой «Тихого Дона», далекий от политики донской казак Григорий Мелехов, встает на путь борьбы с большевиками. Большевистский террор в значительной мере осложнил победу в Гражданской войне.
Сложные психологические причины, вызвавшие террор, и столь же туманные объяснения этих действий хорошо иллюстрирует история с убийством царской семьи в Екатеринбурге 16 июля 1918 года. Царь находился под арестом с марта 1917 года. Что делать с Николаем II? Эта проблема стояла и при Керенском, и при Ленине. Согласно революционной этике должно было состояться открытое судебное разбирательство, с перечислением злодеяний императора, после чего русский народ должен был отправить его на эшафот. В своих воспоминаниях Троцкий пишет, что предложил Ленину устроить такой суд и что он, Троцкий, видел себя в роли государственного обвинителя.[353]
Ленин отказался, сославшись на нехватку времени. Он бы отказался в любом случае. Летом 1918 года другие дела требовали его внимания, и предложение Троцкого, отдающее театральностью, не соответствовало его натуре. Ленин прекрасно понимал (странно, что этого не понял Троцкий), что Николая II нельзя привлекать к суду в качестве подсудимого; он скорее вызовет жалость, чем народный гнев. Бывший император, находясь в заключении, продемонстрировал такую силу духа и хладнокровие, что привел в восхищение даже своих тюремщиков.
Проблема осложнялась тем, что Екатеринбург находился в руках антибольшевистских сил, орудовавших на Урале. Хотя решение об убийстве царя было принято местным Советом, Троцкий поясняет, что на самом деле оно исходило непосредственно от Ленина. Когда Троцкий в конце июля вернулся с фронта, Свердлов сказал ему: «Мы так решили. Ильич посчитал, что мы не должны оставлять белым живое знамя, вокруг которого они могут сплотиться, особенно в нынешних сложных обстоятельствах». Троцкий объясняет, что Ленин понимал, насколько трудно будет с помощью «судебного разбирательства» уничтожить царскую семью, и все же это было необходимо сделать с точки зрения решения проблемы престолонаследия. Воспоминания Троцкого вызывают некоторые сомнения. Ленин был юристом и наверняка знал, что ни одна из дочерей императора не может стать преемницей на троне. Как, впрочем, и личный врач императора, и слуги, также расстрелянные.
Что же на самом деле скрывается за решением Ленина? Он всегда выражал недовольство тем, что русские значительно отстают от деятелей английской и французской революций, которые безжалостно расправлялись со своими монархами. «В Англии и Франции они несколько столетий казнили своих королей, а мы запоздали с нашими»[354], – доступно объяснил Владимир Ильич, выступая на съезде комитетов крестьянской бедноты.
Еще один признак культурной отсталости России.
Меловероятно, что Ленин искренне верил в политическое влияние царя. Объяснение, данное Троцким, не соотносится с событиями, происходившими в России в 1918 году. Троцкий пишет: «Расстрел царской семьи был нужен для того, чтобы запугать врага, лишить его мужества, а также для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать им, что к прошлому нет возврата, что впереди только окончательная победа или поражение… Массы рабочих и солдат не должны были ни на минуту усомниться. Они бы не поняли и не приняли другого решения. Это Ленин хорошо понимал».[355]
Для Ленина царь оставался «идиотом Романовым». Он отлично понимал, что бывший царь не популярен даже среди монархистов, которые отреклись от остальных членов семьи Романовых.
Даже во время Гражданской войны реакционное Белое движение не пыталось взывать к монархическим чувствам. Почему же тогда Ленин санкционировал расстрел? До некоторой степени это объясняется историческими аналогиями, о которых мы говорили выше, и, очевидно, желанием (здесь нельзя не согласиться с Троцким) произвести впечатление на соратников. Ленин постоянно жаловался Троцкому, что «русские слишком добрые… ленивые, мягкотелые». Даже террористы были излишне «мягкими»: убийца, готовый идти на все, старался не нанести вреда женщинам и детям, если те находились рядом с выбранной жертвой. Убийство царской семьи, по всей видимости, должно было стать хорошим уроком: «революцию не делают в белых перчатках и на паркетных полах».
Вскоре террор коснулся большевистских лидеров. 30 августа был убит председатель Петроградской ЧК М. Урицкий. Когда в Москве узнали об убийстве Урицкого, Мария Ильинична, Бухарин и многие другие стали умолять Ленина отменить намеченные на этот день выступления. Владимир Ильич категорически отказался. Первое выступление прошло гладко, а затем Ленин отправился на завод Михельсона. Шофер ждал его у машины. Позже он рассказал репортерам, что к нему подошла женщина и поинтересовалась, не машина ли это товарища Ленина. После выступления Владимир Ильич пошел к машине, но был вынужден остановиться, чтобы ответить на вопросы рабочих. Когда Ленин повернулся, чтобы сесть в автомобиль, женщина, подходившая к нему, выстрелила в него три раза. Две пули попали в Ленина.
То, что произошло сразу же после драматического события, является показательным для условий того времени. Только несколько человек из толпы обратили внимание на раненого вождя. Милиционеры бросились в погоню за террористкой. Остальные в панике разбежались. Ленин был в сознании и, когда шофер предложил ему поехать домой, согласился. Почему не в больницу? Шофер предлагает свою версию: «Кто-то… настаивал, чтобы я отвез Владимира Ильича в ближайшую больницу. Я решительно ответил, что не повезу его ни в какую больницу, а отвезу домой».[356]
Шел 1918 год. Кто мог ручаться, что в больнице Ленин не попадет в руки врача, сочувствующего кадетам или эсерам? Никому в голову не пришло вызвать врача, когда Владимира Ильича привезли в Кремль. Раненого Ленина кое-как втащили на четвертый этаж и оставили там без присмотра. С Марией и секретарем Ленина сделалась истерика, и они были не в состоянии оказать раненому помощь. Крупской дома не было. Только появление старого друга, Бонч-Бруевича, спасло положение. Он оказал первую помощь Владимиру Ильичу, но тоже не обратился в больницу, а позвонил сначала жене, которая по счастливой случайности была врачом, а затем в Московский Совет с просьбой найти заслуживающих доверия врачей. Все это время Ленин корчился от боли, уверяя, что пуля прошла рядом с сердцем. Наконец после томительного ожидания (не могли найти машину, чтобы привезти врачей) приехала жена Бонч-Бруевича с группой врачей. К этому времени Ленин, к счастью, потерял сознание. Задень пуля главную артерию, и он был бы уже мертв.
Известно, что коммунисты не доверяли профессиональным качествам врачей, эта тема еще найдет повторение в истории Советского государства, но, помимо этого, существует версия попытки покушения на Ленина, обычно о ней умалчивают. Согласно записям Бонч-Бруевича большевики больше всего опасались, что покушение на вождя является частью заговора, направленного на захват власти.[357]
Но прежде чем броситься к раненому вождю и другу, на которого фактически никто не обращал внимания, Бонч-Бруевич потратил какое-то время на то, чтобы приказать коменданту Кремля удвоить охрану и привести подразделения Красной армии в боевую готовность. Большевистские лидеры разошлись по своим командным постам и, только убедившись, что все спокойно, вернулись в Кремль узнать новости о состоянии здоровья Ленина. Большевики не отличались сентиментальностью, и Ленин наверняка бы одобрил их поведение, но вряд ли это подтверждает рассказы «о безграничной любви» к нему ближайших сотрудников. На время болезни Свердлов замещал Ленина, и Бонч-Бруевич был весьма удивлен, когда услышал от Свердлова: «Видите, Владимир Дмитриевич, мы можем руководить без Ленина». Бонч-Бруевич добавляет от себя: очевидно, Свердлов имел в виду, что хотя Ленин был незаменим, но дело коммунизма превыше всего. Остается только развести руками.
