Таково же было в 20-х годах мнение другого ученого — профессора Г. Винокура.
«В возможности сознательного активного отношения к языковой традиции, — писал он, — в возможности бытовой стилистики — в самом широком смысле этого термина, — а следовательно, и в возможности языковой политики пишущий эти строки не сомневается…
Языковая политика есть не что иное, как основанное на точном, научном понимании дела руководство социальными лингвистическими нуждами».
С тех пор прошло много лет. «Лингвистическая политика» государства раньше всего выразилась в том, что двухсотмиллионное его население в течение изумительно краткого времени научилось читать и писать.
Главное сделано. И теперь, повторяю, перед нашей общественностью другая задача — казалось бы, более легкая: повысить всеми возможными средствами культуру нашей бытовой и писательской речи.
Нельзя сказать, чтобы наше общество не проявило надлежащей активности в борьбе за чистоту языка: издается, как мы видели, множество книг и брошюр, а также газетно-журнальных статей, пытающихся выполнить эту задачу. Особенно упорно и настойчиво трудятся над ее выполнением бесчисленные школы нашей страны. Но работы еще много, и она так тяжела, что даже лучшие из наших педагогов порою впадают в уныние.
«Руки опускаются, — пишет мне сельская учительница Ф. А. Шарабанова. — Как ни толкую ребятам, что нельзя говорить сколько время, мое фамилие, десять курей, он пришел со школы, я раздел сапоги, они упорно не желают расстаться с этими ужасными словами. Неужели не существует каких-нибудь способов сделать речь молодого поколения культурной?»
Способы есть, и совсем неплохие. Существует серьезный журнал «Русский язык в школе», где всяких способов предлагается множество. В журнале, при всех его недостатках, о которых мы уже говорили, очень хорошо отразились горячие попытки передовых педагогов повысить речевую культуру детей.
Но может ли школа — одна — истребить остатки бескультурья?
Нет, здесь нужны сплоченные усилия всех разрозненных борцов за чистоту языка, и можно ли сомневаться, что если мы всей «громадой» дружно и страстно возьмемся за дело, нам удастся в ближайшее время пусть не вполне, но в значительной мере очистить наш язык от этой скверны?
Лет восемь назад я напечатал в «Известиях» небольшую статью, где было намечено несколько практических мер для общественной борьбы с извращениями и уродствами речи. В этой статье я предлагал между прочим проводить ежегодно во всесоюзном масштабе «Неделю (или месячник) борьбы за чистоту языка» под эгидой Академии наук СССР и Союза писателей.
Этот проект вызвал оживленные отклики, поразившие меня своей необыкновенною страстностью. Письма читателей хлынули ко мне целой лавиной из Ленинграда, из Москвы, из Киева, из Уфы, из Перми, из Переславля-Залесского, из Новороссийска, из Джамбула, из Гуся-Хрустального — и тут только я по-настоящему понял, как нежно и преданно любят свой великий язык советские люди и какую щемящую боль причиняют им те искажения, которые уродуют и портят его.
Почти в каждом из этих писем (а их больше восьмисот) указываются какие-нибудь конкретные способы искоренения этого зла.
Житель города Риги К. Баранцев советует, например, печатать списки неправильных и правильных слов на обложках копеечных школьных тетрадей, которые распространяются среди миллионов детей.
Студент Львовского университета Валерий Ужвенко предлагает, со своей стороны, указывать слова, калечащие наш язык, на почтовых открытках, на конвертах, на спичечных коробках и т. д. Во время просмотра фильмов, пишет он, следовало бы показывать киножурнал «Почему мы так говорим?» или «Учись правильно говорить».
«Я убежден, — пишет А. Кульман, преподаватель вуза, — что огромную пользу принесут массовые органы печати, в особенности „Комсомольская правда“ и журнал „Огонек“, если они заведут у себя постоянный отдел „Как не следует говорить и писать“».
Многие авторы выступают с проектом создания особой общественной организации, ратующей за чистоту языка.
«Я предлагаю, — пишет инженер-полковник А. В. Загоруйко (Москва), — учредить Всесоюзное общество любителей русского языка. Общество должно иметь республиканские, краевые, областные, городские, поселковые отделения и первичные организации при всех без исключения учреждениях, предприятиях, школах, вузах и т. д. Общество должно быть массовой организацией, и доступ в члены общества — не ограничен».
«Необходим организационный комитет или инициативная группа, — пишет Е. Гринберг из города Бендеры, — словом, организация, которая обладала бы способностью поставить и неуклонно вести свое дело по заранее обдуманному плану. К такой организации придут, вероятно, не тысячи, а сотни тысяч активных борцов за высокую речевую культуру».
Художник-график Михаил Терентьев предлагает установить ежегодный праздник — по примеру болгарского Дня славянской письменности. «Можно сохранить его название и дату — 25 мая. Этот праздник будут праздновать и в колхозе, и в санатории, и на корабле, и на фабрике, и в семье. Вместе с русскими его станут праздновать белорусы и украинцы…»
Откатчик шахты № 51 Ф. Ф. Шевченко пишет:
«У нас есть гигантская сеть красных уголков, которые должны стать центрами насаждения культуры родного языка на предприятиях, стройках, в сельском хозяйстве… Каленым железом выжигать похабщину, которая еще бытует кое-где в нашей речи… Глазами любви смотреть на дело воспитания молодого поколения…»
Инженер М. Гартман делится своим длительным опытом борьбы за чистоту языка.
«Восемь лет тому назад, — говорит он, — мы начали составлять и распространять у себя на работе список слов, чаще всего искажаемых при написании и произношении. Из года в год список увеличивался и к концу стройки был доведен до 165 слов. Интерес к нему проявили все — от простых рабочих до крупных специалистов. Рабочие и низший технический персонал запросто приходили и просили дать им светокопии списка, но более квалифицированные товарищи, не сумев преодолеть „барьер стыдливости“, раздобывали списки через других, а иногда под благовидным предлогом — для сына или внучки».
К письму приложена большая таблица «Правильное написание слов», умело и толково составленная.
Читательница Наталья Николаевна Костюкова (Москва) шлет мне справедливый упрек:
«Вы недостаточно боретесь против местных диалектов, так обильно наводняющих наш язык за последнее время. Объясняется это обилие необычайно интенсивной миграцией населения. Все эти: „кто крайний?“, „я с Москвы“, „ложи масла в картошку“, „зэркало“, „крапива́“, „взя́ла“, „бра́ла“ и т. д. — все это занесено из западных и южных районов, где люди с детства слышат эти слова, и они не режут им уха. Нужно со всей страстностью обрушиться на них, они не менее страшны, чем канцелярит».
Все эти проекты, пожелания, советы должны быть тщательно обдуманы в каком-нибудь авторитетном коллективе, и когда лучшие из них осуществятся на деле, они, можно думать, окажутся не совсем бесполезными.
Правда, я очень хорошо понимаю, что всех этих мер недостаточно.
Ведь культура речи неотделима от общей культуры. Чтобы повысить качество своего языка, нужно повысить качество своего сердца, своего интеллекта. Мало добиться того, чтобы люди не говорили выбора или ндравиться. Иной и пишет и говорит без ошибок, но какой у него бедный словарь, какие заплесневелые фразы! Какая худосочная душевная жизнь отражается в них!
Между тем лишь та речь может по-настоящему называться культурной, у которой богатый словарь и множество разнообразных интонаций. Этого никакими походами за чистоту языка не добьешься. Здесь нужны другие, более длительные, более широкие методы. Такие методы и применяются в нашей стране, где для подлинного просвещения создано столько библиотек, школ, университетов, институтов и т. д. Поднимая свою общую культуру, народ тем самым поднимает и культуру своего языка.
Но, конечно, это не освобождает любого из нас от посильного участия в борьбе за чистоту и красоту нашей речи.
Глава девятая
О складе и ладе
I
Замечательный русский ученый А. М. Пешковский в одной из своих статей очень точно определил отношение лингвистов к тем вопиющим речевым ошибкам и промахам, которые так возмущают широкую массу читателей.
«Для него (то есть для лингвиста. — К. Ч.), — пишет Пешковский, — нет ни „правильного“ и „неправильного“, ни „красивого“ и „некрасивого“, ни „удачного“ и „неудачного“ и т. д., и т. д. В мире слов и звуков для него нет правых и виноватых. Как пушкинский „дьяк в приказах поседелый“, он
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева…
с той лишь разницей, что и в конечном итоге он ни одного факта не осудит, а лишь изучит».
