— Давайте третий, — Долгов занял возникшую паузу.
Опера встали. Выпили.
— А Жоганюка на хрен слили-то? — выпивший без эмоций Бескудников, первым задал вопрос, оставили бы дальше на руле…
— Тут политика уже начинается, — Рябинин отхлебнул стылого чая, — Куликов понимает, что на сегодня вроде как все поставленные задачи выполнены. Сейфулла сидит, расклады дает. Бекхан тоже показатели подправил, кучу тяжких в раскрытие ставить можно. Ну, пленных освободили… Так, для представления на орденок сойдет… А Граф зажмурившийся, вообще статистику поправит, на него все последние полгода повесить можно… Поэтому отдавать такую красоту Жоге, ну никак не хочется. Лучше самому на руль сесть. И ЧП похерить, и домой с красивыми результатами вернуться. Осталось — то десять дней до конца смены…
— Насчет Графа я вообще прогон подумал… — Долгов задумчиво покачал головой, — тем более мы тут причем…
— Труп Графа нашли фэйсы, — продолжил Сергей, — по информации местного РУБОПа…
— Так они его и зачехлили, — криво гоготнул Бес.
— А почему решили, что это он? — Катаеву все еще не верилось, что Граф покинул грешную чеченскую землю.
— Я тоже сомнения высказал, — Рябинин потянул нагрудный карман куртки, — Куликову ведь вообще до фонаря кто здесь кто. Но он фотку этих жмуров у фэйсов прихватил… И я поверил…
— Он что там, не один что ли? — Катаев, сидевший к Рябинину, ближе всех взял, сложенный вчетверо, лист бумаги.
Опера, не дожидаясь когда фото пойдет по рукам, столпились у Катаева за спиной.
Распечатанная на принтере фотография оказалась не слишком высокого качества, но все сразу узнали одного из распростертых на потрескавшемся асфальте мужчин.
— Иса… — чуть не хором выдохнул первый ряд.
Очевидно, обоих убитых выволокли на асфальтовое покрытие, специально для фотосессии. Вытянутые вверх руки, задранная под подбородок одежда, уходящие за обрез снимка, мазки крови. Иса, несмотря на запрокинутый оскал, узнавался сразу — чересчур характерная борцовская фактура. Убит он, судя по всему, был в спину — вся грудная клетка подернулась запекшейся кровью. Лицо оставалось относительно чистым, разве что налипшие травинки пятнали посмертный анфас чеченца.
Второй труп, на порядок крупнее Исы, лежал чуть на боку, вывернув голову в страшной смертной ухмыле. Ему досталось намного больше — натовские штаны, рваные пулевыми попаданиями, окрасились в бурый цвет, в груди, на левой скуле и под подбородком темнели отверстия, а черные волосы слиплись от напитавшей их крови.
— Иса, все-таки и есть Граф… — осторожно предположил Долгов.
— Ни хрена, — покачал головой Рябинин, — Граф вот этот, второй… Замбиев Зелимхан, сотрудник милиции, ОВОшник вроде бы… А Иса, как неустановленный прошел.
Катаев, не отдавая фотографию, всматривался в застывшие фигуры. Он краем уха слушал слова Рябинина о том, что Графа и Ису обнаружили где-то на Олимпийской позавчера, что трупы были еще относительно свежие и оружия при них не было. Лишь у Графа обнаружено удостоверение сотрудника УВД по ЧР. Якобы рубоповцы информацию о его второй сущности получили два дня назад, но, вот какая незадача, задержать не успели. Кто-то их опередил.
Зелимхан, Зелимхан… Крутилось в голове это, отдающее ядом кобры, имя. Где он могло зацепить сектор памяти? Костя внимательней вслушался в речь Рябинина.
— …Скорее всего, они действительно сами их и завалили, а по своим дырявым информационным базам запустили, что это мы исполнили, — голос Рябинина еле заметно дрогнул, — козлы, бл… под чужие грехи нас подводят, чтобы самим немного почище казаться… Наверняка вся их система знает, что мы с графовскими всерьез закусились, вот и добавили маслица…
— Похоже на то… — Бескудников, взявшись за кружку, посерьезнел лицом, — красивая схема. Сначала мы Бекхана хлопаем, потом вместо нас калужских взрывают… Следующий, бл… сюжет — Султан с Тимуром к Аллаху уезжают, а нас в итоге где-нибудь все же замочат…
— Все верно говоришь, — Рябинин задел своей кружкой его, — самое паскудное, что весь этот мокрушный напряг технично на нас переведется, а потом все и забудут с чего началось…
Опера, рассевшись на свои места, выпили. Лишь Катаев все мусолил в руках фотографию, не обращая внимания на разговоры друзей и процесс возлияния. Что-то не позволяло ему вернуть бумажку обратно Рябинину. Какая-то мысль, словно хирургический трефин, пыталась проникнуть в сознание, финишируя процесс мучительного возвращения памяти.
— Кость, а Кость, — Рябинин слегка толкнул задумавшегося друга, — а ведь эфэсбэшники подарок нам с тобой сделали… Домой на десять дней раньше приедем и не по залету…
— М-да, Куликов интриган старый, — Бескудников принялся разливать очередную порцию, — а народу объявит, что два пассажира за свои синие выходки на родину отправились…
— И так будет с каждым! — Кочур взял со стола кружку, — Пацаны самое главное, что мы выстояли во всем этом дерьме, как мушкетеры кардинала!
— Короля… — улыбнулся начитанный Долгов.
Минимальное прояснение на всех подействовало освежающе, словно холодное пиво под горячую солянку с жесткого похмелья. Постепенно маски тусклой хмурости сползали, оставляя лишь какое-то равнодушие ко всему происходящему. Словно кино закончилось, титры пошли, но свет в кинотеатре еще не включили. И вроде на выход пора, но никто не встает, ожидая соседской реакции.
— Костян, а ты вообще фартовый, — поплывший от алкоголя и от, в принципе достойной развязки, Кочур похлопал Катаева по плечу, — как ты этого Калугина шуганул! Я подумал, точно бубенцы ему отстрелишь!
— Да… — добавил Долгов, — я так не стремался с того дня как мы тебя на героинового меняли… Помнишь, тогда на…
— Стоп! — Костя аж подскочил, — Все! Вспомнил!
Он потряс уже изрядно мятой бумагой. Затем припечатав ее к столу, наконец, опрокинул в себя кружку с водкой. Друзья с любопытством, нет, скорее с оторопью, смотрели на, еще минуту назад о чем-то «гонявшего», коллегу.
— Мы ведь встречались с ним! — Костя был похож на дзюдоиста, сорвавшегося с удушающего приема, — вспомните! Именно когда торчка брать ездили! Я с ним еще как с корешем прогулялся, вспомните! Он как раз Зелимханом представился и сказал, что в ОВО службу тянет!
— Точно фартовый, — Кочур пьяненько подхикикнул, — как блатные говорят: фартовый — это тот, кто на дело ходил, но судимостей не имеет…
С этого момента началась отвальная. Пусть внезапно свалившийся отъезд Катаева и Рябинина не был таким уж приятным событием, но накипь последних дней требовала эмоциональной разрядки. Рябинин не рассказал друзьям, о чем он так долго беседовал с полковником Куликовым. Опера так никогда и не узнали, что цена счастливой развязки их общего поступка, «не совместимого с требованиями, предъявляемыми к сотрудникам органов внутренних дел», — рапорт на пенсию, написанный старшим оперуполномоченным в начальственном кабинете. Одним из условий его написания, было обещание полковника не применять репрессий в отношении Катаева. Кроме этого, Рябинин отдал Куликову свои оперативные позиции и каналы информации, наработанные за все командировки в Чеченскую республику. Этот оперативный багаж был очень нужен новому начальнику Центра Содействия.
Серега же реально устал. Сбрасывая со своей души все, что связывало его с этой войной, он решил вычеркнуть из памяти всю грязь, скопившуюся под ногами на этом пути. Оставить в себе лишь те светлые моменты, ради которых приходилось убивать или умирать. Цепляться за службу для того, чтобы опять услышать выводы руководства о неправильности поступков по совести? Наверное, не стоит она того. Попрощаемся уже.
А опера, смягчив зачерствевшие души алкоголем, постепенно возвращались к жизни. Бог войны, собрав их, веселых и грешных, пригоршней швырнул в жаровню чеченского пекла. Пьяные вагоны, весело доставившие их в обугленный город, не стали дожидаться обратных билетов. Их здесь не выдают. Каждый вытягивает свою путевку самостоятельно. Кого-то взрывают, кого-то снайпер или автоматчик, кто-то погибает, просто оказавшись не в том месте, не в то время. Некоторые тянут служебную лямку: зачистка-инженерка-пост, наиболее удачно устроившиеся, умудряются, не выходя дальше мини-рынка, стопроцентно закрывать «боевые» и привозить госнаграды. И лишь немногие зачем-то лезут на рожон и иногда остаются в живых.
Так получилось, что все они разношерстно-разновозрастные, соприкоснувшись, как круги Эйлера, нашли единый сектор правильного понимания жизни. И пусть эта их жизнь продолжалась всего 90 суток, а для кого-то гораздо меньше, они прожили ее, глотая одну колючую пыль, терпя одну боль и довольствуясь одним на всех возмездием. Самое интересное, что ехали они на войну теми же мотивами, что и все остальные. «Боевые-окопные-командировочные». Но так получилось, что судьба сбацала злобную шутку. Отобрав у них товарищей, она наполнила эту командировку настоящим жизненным смыслом, а не шкурными интересами. Помимо оперского заболевания, известного как «чешежопица», возник еще и вирус личной, а точнее, кровной мести. Видимо местность такая… Способная спокойных северных мужиков развернуть на 180 градусов. И уже не надо ничего земного, дайте только до горла добраться. Как для того старого и седого горца. Жизни нет, пока кровник где-то чистым воздухом наслаждается. Все иное…
