Разгуливая по аллейкам в Раздорах, Алик и Саша не знали еще, как Комаровский будет звонить в редакции газет и говорить бархатным голосом в телефонную трубку: «Здравствуйте, это Комаровский!»
И не уточнять, какой Комаровский, да откуда, да зачем, ибо избалованные общественным вниманием журналисты не стали бы тогда слушать. Просто — как будто все на свете должны знать Комаровского и ждать его звонка — снисходительно будет говорить в трубку красивым баритоном: «Здравствуйте, это Комаровский!» И властитель дум на той стороне провода будет отвечать: «Слушаю вас».
Идея Комаровского будет заключаться в том, что Конфедерация обществ потребителей — это своего рода информационное агентство, куда благодаря жалобщикам и связям с потребительскими организациями всего мира стекается информация о качестве самых различных товаров и услуг. Комаровский будет уверен, что информацию эту можно продавать газетам. Многомудрый Аузан будет подсмеиваться над идеей информационного агентства, считать эту идею очередным Аликовым прожектом, но делом более или менее полезным. Он будет подсмеиваться до тех пор, пока Комаровский не положит перед ним на стол первый партнерский договор с газетой «Комсомольская правда», которая заведет у себя рубрику «Потребитель», а материалы для этой рублики обяжется покупать у Конфедерации обществ потребителей. Особенной популярностью в «Комсомольской правде» будут пользоваться поступающие Комаровскому от западных партнеров-потребителей сведения о том, например, что в голландских устрицах обнаружено повышенное содержание токсичных металлов. Устриц в Москве не будет продаваться еще лет десять, но читателю будет приятно чувствовать себя человеком, живо интересующимся, не превышен ли в фин де клерах допустимый уровень кадмия. Кроме информации газеты научатся продавать читателю его, читателя, положительный образ — образ успешного парня, которому палец в рот не клади и который, уж будьте уверены, сумеет отличить приличный фин де клер от фин де клера, выращенного в экологически неблагоприятной обстановке.
Разумеется, не все газеты будут так охотно заключать с Комаровским коммерческие договора. Но Алик научится хитрить и изворачиваться: тем, кто платит, он будет продавать свою потребительскую информацию. Тем, кто платить не хочет, он будет отдавать потребительскую информацию даром, но с обязательным условием, чтобы написано было на страницах средства массовой информации, что сведения о тех или иных продуктах поступили от Конфедерации обществ потребителей, каковая несет ответственность за достоверность изложенных фактов. Кроме всего прочего, это будет удобно газетам еще и в том смысле, что убережет их от возможных судов с производителями и продавцами. Недовольных публикацией производителей газеты будут перенаправлять в КонфОП, а с КонфОПом мало кто захочет судиться после оглушительной их победы над компанией «Люкс».
Так или иначе, через несколько лет Комаровскому удастся наладить пиар-стратегию потребительского движения в России. Потребитель, приученный потреблять что дают, научится постепенно разбираться и выбирать — все, кроме власти, что тоже не беда. Алистер Макджордж, важная шишка в международном потребительском движении, любит повторять: чтобы научиться выбирать президента, надо сначала научиться выбирать холодильник.
Гуляя по аллейкам в Раздорах, Саша и Алик даже представить не могли, насколько жизнь в ближайшее время изменится, причем во многом их стараниями. И про жен, которые обогнали их шагов на двадцать, болтая о чем-то девичьем, Саша и Алик тоже предположить не могли, какую роль эти женщины сыграют в становлении консюмеризма в России. Во всяком случае, одна из них — жена Аузана Ирина Виноградова.
В 1989 году Ирина Виноградова работала в Институте экономики Академии наук у академика Абалкина и получала приличную по тем временам, хоть и безжалостно поедаемую инфляцией зарплату в пятьсот рублей в месяц. Ирину ждала блестящая научная карьера, однако каких только глупостей не сделает женщина ради любви, и Ира сделала глупость. Стоило только профессору Аузану предложить ей руку, сердце и работу в КонфОП, Ирина немедленно согласилась на то, другое и третье. Академик Абалкин рвал ее заявление об уходе и топал ногами, но на Иру это не произвело впечатления. Жить она стала в фанерной мужниной дачке в Раздорах, а работать — в крохотном конфоповском кабинетике, где в дверь то и дело бесцеремонно вваливались обиженные потребители, а по столу бесцеремонно шастали мыши.
Занималась Ирина исследованием потребительского рынка. Важным этапом ее работы в 91-м должен был стать доклад на потребительской конференции в Германии, к которому Ира готовилась так усердно, что почти перестала есть. Впрочем, есть было особо и нечего. Накануне отъезда свекровь смогла предложить снохе только черный хлеб с подсолнечным маслом, да и того Ира не сумела впихнуть в себя из-за усталости и волнения.
В берлинском аэропорту (не Шонефельде, а самом что ни на есть западном Тегеле) Иру встречал представитель «Штифтунг Варентест» — огромного института, исследующего товары и услуги на деньги немецкого федерального правительства. Пока ехали в гостиницу и из гостиницы в «Штифтунг», Ире было рассказано, что директор института Роланд Хюттенраух — чуть ли не барон и уж точно сибарит и коллекционер русских лаковых шкатулок. Кроме лаковых шкатулок все сведения про директора были пугающими, с точки зрения молодого российского специалиста по потребительскому рынку, так что, знакомясь с Хюттенраухом, Ира чуть не упала в обморок — то ли от волнения, то ли от голода, то ли от мысли, что не надо было все же надевать короткую юбку и заплетать волосы в совершенно девчачьи косички.
«Знаете что? — сказал Хюттенраух, развалившись в кресле, в то время как Ира присела на краешек кресла напротив. — Знаете что? — Интонация у него была такая, как будто он говорил „знаешь что, дочка?“. — Я полагаю, неплохо было бы создать в России потребительский журнал. Это ведь важно. Надо бы мне приехать и посмотреть на месте, как вы думаете?»
«Приезжайте, — только и смогла выдавить из себя Ира. — А я вам организую поездку в Федоскино, вы же собираете русские лаковые шкатулки?»
Этакого на грани обморока традиционного русского гостеприимства со стороны пигалицы с голыми коленками и девчачьими косичками барон совсем уж не выдержал и кликнул секретаршу. Барон велел секретарше немедленно, немедленно переселить эту фройляйн в приличный пятизвездочный отель, немедленно заказать им обоим на вечер билеты в оперу («У вас ведь найдется вечернее платье?»), немедленно на после оперы заказать столик в хорошем ресторане, но, несмотря на ресторан, уже и сейчас покормить, потому что невозможно же смотреть, честное слово, на этот железодефицит ходячий.
Ира прослушала оперу, поковыряла вилкой в четырех изысканных блюдах, была доставлена в отель, выспалась наконец в кровати величиною с их с Аузаном спальню, поутру приняла душ с пятью сортами мыла и вышла к завтраку, уговаривая себя, что надо же все-таки поесть хоть как-нибудь, потому что нельзя же совсем ничего не есть неделю и трястись пятый день подряд, как школьница на экзамене. Глупо же, что специалист по потребительскому рынку в самом эпицентре мировой потребительской активности совершенно ничего не может потребить который уж день. Однако же, едва войдя в залу, где сервирован был завтрак, едва завидев все эти столы, ломившиеся от разнообразных йогуртов, колбас, рыб, фруктов и сладостей, Ира поняла, что и на этот раз не сможет съесть ничего.
Спас ее метрдотель. «Фройляйн Виноградова? — сказал он улыбаясь. — Гутен морген, позвольте помочь вам», — и подозвал кельнершу, демонстрировавшую такую дородность и излучавшую такое здоровье, каких не сыщешь ни в Пруссии, ни в Вестфалии, а только в Баварии, только в Баварии, майне дамен унд херрен. «Послушай, Магда! — обратился метрдотель к кельнерше. — Фройляйн у нас из России. У них там голод. Фройляйн разучилась есть. Надо научить ее снова, только деликатно, слышишь меня, деликатно».
Дородная кельнерша мягко взяла Иру за плечи и прямиком повела к шестислойному торту: «Всего кусочек, майне либе, всего кусочек», — и с этими словами отрезала Ире кусочек этого кондитерского чуда.
Ира проглотила его и подумала, что совершенно не зря ушла от академика Абалкина — дело того стоило.
На следующий день фройляйн из России уже весьма уверенно ела венский шницель, баварские братвурст, вестфальский окорок и нюрнбергские пряники.
Еще через день специалист по потребительскому рынку настолько окрепла, что блестяще прочла доклад на конференции, получила и приняла предложение приехать в «Штифтунг» на стажировку и взяла с барона Хюттенрауха честное слово приехать в Россию.
