Пагубная роль мировой демократии, евреи, которые стремились подчинить своему влиянию другие народы, половинчатая реформация Мартина Лютера, так и не сумевшая отделить христианство от Ветхого Завета, восточный большевизм с его установлением еврейского господства над миром — все это действовало и накладывалось на то, что Гитлер уже почерпнул из других источников и собственных размышлений.
* * *
Вернувшись из Зальцбурга, Гитлер отправился на встречу с генералом Людендорфом. Гитлеру очень хотелось познакомиться с прославленным полководцем поближе и по возможности использовать его в своем движении, поскольку лучшей рекламы было трудно придумать.
Отто согласился. «Какой молодой немецкий офицер, — писал он в своих мемуарах, — упустил бы шанс встретиться с генералом Эрихом Людендорфом?» Но куда интереснее все же другая фраза Отто Штрассера. «В то смутное время, когда Германию захлестнул хаос, только абсолютно нелюбопытный человек мог отказаться лично познакомиться с Гитлером и попытаться понять, что он из себя представляет. Ведь уже тогда германская молодежь, которая стремилась творить новое будущее, начинала собираться под его знаменами». Означала эта фраза только одно: уже в 1920 году Гитлер был весьма популярным человеком. Так Гитлер познакомился с Отто Штрассером, который со временем превратится в его злейшего врага. Об этом знакомстве мы расскажем со слов самого Отто Штрассера, поскольку это дает возможность узнать настоящего Гитлера, который раскрывался в своих беседах с Отто так, как не откровенничал ни с кем другим.
Генерал, в котором все еще ощущалась железная воля солдата, произвел на Отто самое яркое впечатление. А вот что касается Гитлера, то это был, по его словам, «абсолютно незнакомый ему человек с правильными чертами лица и жесткими усиками. Ему шел тридцать второй год. В то время мешки под глазами, которые позднее стали столь заметны, еще только намечались. На лице его еще не лежала печать одухотворенности, и оно еще не приобрело знакомого всему миру выражения особой значительности. Гитлер казался обыкновенным молодым человеком. Его бледность свидетельствовала лишь о недостатке свежего воздуха и физических упражнений».
— Я не понимаю, как вы, бывший офицер, могли быть лидером красных во время выступления Каппа? Может быть, объясните?
Отто спокойно ответил, что он и его «красные» действовали в поддержку законного правительства, и именно они были истинными патриотами, встав на пути реакционных генералов. Гитлер вспылил.
— Нет, это не так, — громко воскликнул он, — вам следовало бы понимать события не буквально и осознать дух происходящего! Путч Каппа был необходим, хотя и был неэффективен. И что бы вы сейчас ни говорили, «версальское правительство» должно быть свергнуто!
Гитлер явно шел на скандал, однако Штрассер не желал вступать в полемику о Каппе и его выступлении, поскольку рядом сидел замешанный в нем Людендорф. Отто примирительно сказал, что реакционеры использовали политическое невежество большинства патриотически настроенных офицеров, а сам путч был попыткой государственного переворота.
Гитлер вспыхнул, но ответить ничего не успел. На помощь Отто пришел Людендорф. Выступление Каппа, безапелляционно заявил генерал, было бессмысленным, и прежде чем выступать, надо было завоевать доверие людей. Гитлер осекся на полуслове и, невольно выпрямившись, произнес совершенно другим тоном:
— Так точно, ваше превосходительство! Именно в этом и состоит суть моего движения. Я хочу зажечь народ идеей мести. Только народ, охваченный всеобщим фанатизмом, способен привести нас к победе в следующей войне!
Изумленный подобным заявлением Штрассер пожал плечами.
— Как мне кажется, — заметил он, — это вообще не вопрос мести и уж тем более войны. Наш социализм должен быть национальным и предназначаться для того, чтобы установить в Германии новый порядок, но никак не для того, чтобы привести к возникновению новой завоевательной политики…
Гитлер недовольно поморщился и слегка покраснел. Намек на его плохой немецкий язык прозвучал весьма прозрачно. На лбу у него выступили две глубокие пересекающиеся морщины — вертикальная и горизонтальная.
— По всей видимости, — добил Гитлера Отто, — ваш балтийский советник, господин Розенберг, слишком несведущ в немецком языке, чтобы хорошо разбираться в подобных нюансах…
Откровенное признание того, что и сам Гитлер, и Розенберг слабо разбираются в политике, окончательно вывело Гитлера из себя. Он с силой ударил кулаком по столу и уже хотел было взорваться, но, вовремя опомнившись, с недоброй улыбкой взглянул на застывшего в кресле Грегора.
— Я опасаюсь, — произнес он, — что мы никогда не поладим с вашим слишком интеллектуальным братом…
Все оставшееся время Гитлер продолжал искоса посматривать на Отто. «И дабы совсем уж не выглядеть побежденным в теоретическом споре, — писал в своей знаменитой книге Отто Штрассер «Гитлер и я», — он явил перлы той самой риторической эквилибристики, благодаря которой и стал знаменит в пивных. И не подумав продолжать разговор о путчистах и тайнах как социализма, так и национализма вместе взятых, он перешел на куда более ему близкую тему.
Однако столь убедительная речь Гитлера не произвела на Отто Штрассера ни малейшего впечатления.
— Я хочу, — мрачно сказал Гитлер, уже понимая, что у него нет достойных аргументов в этом споре, — дать германскому народу толчок, чтобы сплотить его и сделать его способным разрушить Францию.
— Ну вот, — махнул рукой Штрассер, — вы опять хотите опереться на националистические чувства и вновь не понимаете сути проблемы. Я не одобряю Версальский договор, но сама мысль о войне с Францией кажется мне идиотской. Придет день, и эти две страны вынуждены будут объединиться в борьбе с большевистской Россией.
Гитлер молчал, собираясь с мыслями. Но так ничего не надумав, он вдруг фамильярно похлопал Штрассера по плечу, как бы давая тому понять, что нисколько не сердится на него.
— В конце концов, — улыбнулся он, — я предпочел бы быть повешенным на коммунистической виселице, чем стать министром германского правительства с соизволения Франции!
В этот момент Людендорф, которому надоели все эти заумные разговоры, попрощался и вышел из комнаты. Гитлер последовал за ним.
— Ну что? — взглянул Грегор на брата.
— Людендорф мне понравился, — ответил тот. — А вот что касается Гитлера… Я согласен, что у него есть красноречие оратора, но оно скорее для уличной толпы, поскольку у него нет никаких политических убеждений…
— Может, ты и прав, — задумчиво покачал головой Грегор. — И тем не менее его воздействию трудно противостоять, и сам подумай, каких бы мы смогли добиться прекрасных результатов, если бы сумели использовать энергию Людендорфа, мои организаторские способности и Гитлера как рупор наших идей…
— Посмотрим, — пожал плечами Отто.
В это время Гитлер сидел в уносящей его в Мюнхен машине. Ничего положительного из знакомства с Отто Штрассером он не вынес. Тот оказался из той самой породы интеллектуалов, которую он ненавидел, особенно если они не соглашались с ним. Да и к самому Грегору он относился настороженно.
%_Это был человек, который желал скорее командовать другими, нежели добровольно идти в подчинение, и ему надо было держаться с ним настороже. Надо отдать должное будущему фюреру — он не ошибся…
* * *
Осенью 1920 года Гитлер решил приобрести машину, чтобы быстрее добираться на партийные сборища, о чем и поведал онемевшим от удивления товарищам по партии. Машина, заявил он, придаст вес не только ему, но и всей партии. Да и что это за партия, шеф отдела пропаганды которой добирается на собрания на трамвае?
Скрепя сердце товарищи пошли Гитлеру навстречу, и вскоре он разъезжал на некоем подобии «старой извозчичьей коляски без верха», которую неимоверными усилиями механиков привели в божеский вид. Однако полуразбитая колымага постоянно ломалась, Гитлер вернул ее партии и на собственные деньги купил подержанную машину. А затем потребовал предоставить ему личного шофера, что без особой охоты, но все же было сделано. С этого дня Гитлер раз и навсегда забыл, что такое общественный транспорт.
Слушая эти в высшей степени лицемерные речи, Дрекслер только махал рукой и… продолжал платить из скудной партийной кассы личному шоферу Гитлера Эрнсту Хаугу, который являлся и механиком, поскольку новая машина тоже часто ломалась. Эрнст оказался покладистым малым и против своей новой работы не возражал. А вот самого Гитлера куда больше интересовала его сестра Генни, весьма привлекательная и эмансипированная особа, обладавшая потрясающей сексапильностью.
