не состоится, возбуждаютъ иски.
Вотъ это то опасеніе иска со стороны „горничной“ и заставляетъ ихъ хозяевъ отказывать имъ отъ мѣста, какъ только появятся первые признаки возможности появленія ребенка. Юридически это увольненіе не имѣетъ никакого значенія, такъ какъ не лишаетъ уволенную права обратиться въ судъ. Но практически это имѣетъ огромное значеніе. Дѣло въ томъ, что возбудить искъ по закону можно только послѣ рожденія ребенка, — а увольняется будущая мать и истица мѣсяцевъ за 6–5 до родовъ. Этотъ перевывъ въ 5–6 мѣсяцевъ уже самъ по себѣ имѣетъ большое значеніе, такъ какъ отдаляетъ преступленіе отъ начала слѣдствія, что всегда выгодно преступнику. За это время потерпѣвшая можетъ потерять изъ виду часть свидѣтелей сожительства, бывшій ея сожитель можетъ даже удалить ихъ, уволивъ съ завода или фабрики и вообще принять всѣ мѣры къ сокрытію слѣдовъ преступленія. Такимъ образомъ, доказать сожительство становится невозможнымъ совсѣмъ, а въ лучшемъ случаѣ исходъ является сомнительнымъ, а, слѣдовательно, рискованнымъ, такъ какъ господа сожители, въ случаяхъ оправданія, не упускаютъ случая, чтобы возбудить противъ истицы уголовное преслѣдованіе за клевету и шантажъ.
Но такой исходъ „дѣла", собственно, бываетъ рѣдко, его можно считать исключеніемъ. Обыкновенно же уволенная сожительница — горничная не возбуждаетъ иска, хотя бы и желала. Шестимѣсячный промежутокъ между увольненіемъ и моментомъ возбужденія иска приводитъ къ тому, что она впадаетъ въ нужду, почти нищенствуетъ, ожидая появленія ребенка.
А нищета уже сама по себѣ большое препятствіе для защиты своихъ правъ, — а тутъ еще въ перспективѣ представляется рожденіе ребенка, его кормленіе и пр. Прижатая, истерзанная нуждой дѣвушка не выдерживаетъ и рѣшается на одинъ изъ трехъ шаговъ, одинаково гибельныхъ для нея и какъ нельзя болѣе выгодныхъ для ея противника. Первый шагъ это вытравливаніе плода, явленіе самое распространенное и общепринятое, даже не одними сожительствующими внѣ брака. Огромное большинство прибѣгаютъ именно къ этому, чѣмъ и освобождаютъ своего бывшаго сожителя отъ какихъ бы то ни было обязательствъ: —нѣтъ ребенка, не можетъ быть и рѣчи объ искѣ. Второй шагъ, это подкидываніе ребенка, часто отцу. Тутъ играетъ роль не только нужда, но и желаніе отомстить хотя чѣмъ нибудь. Часто при младенцѣ находятъ записки болѣе или менѣе ѣдкаго содержанія, вродѣ: „возьми свое порожденіе, аспидъ", и пр. Но месть обыкновенно, не достигаетъ цѣли, Получивъ ребенка съ посланіемъ матери, отецъ записку рветъ, а ребенка отправляетъ въ пріютъ для подкидышей. На этомъ все и кончается. Вмѣсто того, чтобы отомстить оскорбителю, дѣвушка, посылая ему ребенка, тѣмъ самымъ увѣдомляетъ его, что всякая опасность для него миновала.
Нужно при этомъ сказать, что часто, когда дѣвушка еще не надоѣла своему обладателю, онъ не увольняетъ её, но подъ условіемъ, что она согласится вытравить плодъ или же отдастъ родившагося ребенка въ пріютъ подкидышей. И, къ сожалѣнію, приходится сознаться, что большинство соглашаются на одинъ изъ этихъ способовъ отдѣлаться отъ ребенка. Вытравливаніе плода, какъ уже сказано, практикуется вообще въ широкихъ размѣрахъ. Для этого не обращаются даже къ спеціалистамъ— „способъ" извѣстенъ всѣмъ женщинамъ. Акушерка или врачъ призываются уже послѣ того, какъ вы кидышъ произведенъ. Можетъ быть, отчасти благодаря этому рождаемость въ нѣкоторыхъ городахъ ниже смертности, — хотя, конечно, главнымъ образомъ, это зависитъ отъ ежегоднаго прилива пришлыхъ безсемейныхъ людей. Но одно это обстоятельство никоимъ образомъ не могло бы произвести такой разницы между числомъ рождающихся и умирающихъ. Тогда пришлось бы допустить, что всѣ безсемейные или, по меньшей мѣрѣ, большинство ведутъ вполнѣ цѣломудренную жизнь, въ полномъ отчужденіи отъ женщины. Но на такомъ предположеніи никто не остановится ни на минуту; мы страдаемъ какъ разъ обратнымъ, чрезвычайнымъ стремленіемъ къ внѣбрачнымъ сношеніямъ. А если это такъ, то преобладаніе въ населеніи безсемейныхъ людей почти теряетъ свое значеніе. Природа не знаетъ различія между сношеніямя съ „законной“ женной и сношеніями: съ горничной, бонной, швеей и пр. Въ результатѣ этихъ сношеній и въ томъ и въ другомъ случаѣ должно быть зачатіе, а, слѣдовательно, и рожденіе, но рожденій нѣтъ или, по крайней мѣрѣ, они не достигаютъ той нормы, какой должны бы достигнуть, слѣдовательно, есть что то, что понижаетъ эту норму. И мы считаемъ себя вправѣ сказать, что вытравленіе плода, а также и предупрежденіе зачатій играетъ тутъ значительную роль. И вина въ этомъ падаетъ всецѣло на мужчинъ; они одни должны быть признаны убійцами зарождающейся жизни. Они не желаютъ нести бремени отцовъ своихъ дѣтей и говорятъ своимъ сожительницамъ:
— Или убей, или иди и умирай съ голоду на улицѣ вмѣстѣ съ твоимъ отпрыскомъ.
Именно такъ и говорятъ: съ твоимъ, — и забываютъ, что „отпрыски" въ то же время и свои. Таково отношеніе къ собственному потомству! Оно ничуть не лучше убійства слабыхъ дѣтей древними народами и даже хуже. Тамъ было хотя кое какое оправданіе: суровые времена исключали возможность прокормленія инвалидовъ. А тутъ! Гдѣ оно, это оправданіе? Одинокій человѣкъ, часто зарабатывающій 5-10 и даже болѣе тысячъ рублей въ
годъ, говорить своей любовницѣ:
— Убей нашего ребенка! Онъ намъ не нуженъ!
Кошка принесла шестерыхъ котятъ, и хозяинъ говоритъ:
— Оставьте одного, а остальныхъ пять утопите! Человѣкъ съ живой еще душой и противъ этого послѣдняго возмущается, а дѣтей, напримѣръ, такое распоряженіе приводитъ въ ужасъ.
А на убійство значительной части поколѣнія людей мы смотримъ равнодушно, какъ будто это такъ и должно быть, какъ будто человѣкъ въ утробѣ матери не такой же человѣкъ, какъ всѣ прочіе?
— Это только „плодъ".
Характерное словечко, выхваченное изъ научнаго лексикона приверженцами буржуазнаго комфорта. Если назвать просто человѣкомъ или младенцемъ, то придется говорить объ убійствѣ человѣка, младенца. А это вызываетъ извѣстныя представленія о слабомъ безпомощномъ существѣ, медленно въ страшныхъ мученіяхъ умирающемъ отъ дѣйствія „яда“ въ утробѣ матери. Картина не изъ пріятныхъ и можетъ разстроить нервы нѣжнымъ родителямъ, убивающимъ свое дитя, можетъ испортить расположеніе духа, прогнать сонъ, апетитъ. А это все такія вещи, которыми, собственно, и исчерпывается весь интересъ къ жизни сытаго человѣка, безъ нихъ онъ не понимаетъ жизни и за нихъ гнететъ и давитъ все вокругъ себя.
Другое дѣло—плодъ! Тутъ ничего страшнаго нѣтъ.
Плодъ — это груша, яблоко, персикъ, „картошка"; арбузъ, дыня, слива! Лежитъ „картошка" въ мѣшкѣ и начинаетъ гнить, ее берутъ и выбрасываютъ, чтобы отъ нея не загнили и другія.
Ничего трагическаго нѣтъ, самая обыкновенная вещь, такъ и должно быть. Изъ остальныхъ „картошекъ" все же выйдетъ весьма вкусное пюре, которое можно съѣсть, запить старымъ виномъ и… поцѣловаться съ сожительницей, чтобы создать настроеніе, нужное для производства новыхъ подлежащихъ уничтоженію „плодовъ". Не даромъ апологеты буржуазнаго величія постоянно твердятъ, о томъ, что они представители ума и знаній. Умны, дѣйствительно, но
