В те же дни другой советский писатель, Михаил Шолохов, выступая на III съезде колхозников, упомянул в своей речи именно таких писателей, как Солженицын. А сказал он следующее: «Вы успешно боретесь с вредителями полей, а вот у нас, на беду, еще не вывелись колорадские жучки. Из тех, которые едят советский хлеб, а служить хотят западным, буржуазным хозяевам, куда тайком и переправляют свои произведения (в 1969 году только в США были отпечатаны десятки тысяч экземпляров последней книги Солженицына, чего до этого не удостаивался ни один советский писатель. – Ф. Р.). Но, как и вы в своем хозяйстве, так и мы, советские литераторы, преисполнены желания избавиться от всяких недостатков и помех, и мы от них безусловно избавимся».
Стоит отметить, что именно за свою непримиримость к западникам Шолохов снискал себе огромное уважение среди державников и лютую ненависть среди либералов. К последним в этом деле примкнул даже почвенник Солженицын, который много сил отдал на то, чтобы уличить Шолохова в плагиате романа «Тихий Дон».
Тем временем последний год того десятилетия закончился большим идеологическим совещанием, которое провел ответственный за культуру в ЦК КПСС Петр Демичев. Собрав в декабре всех влиятельных творческих работников – писателей, музыкантов, художников, кинематографистов, – Демичев в течение трех часов говорил о повышении бдительности и усилении идеологической работы.
Между тем следующее десятилетие началось с очередного наступления державников. В феврале 1970 года был «зачищен» оплот либералов журнал «Новый мир»: оттуда убрали не только главного редактора Александра Твардовского, но и нескольких членов редколлегии. И когда последний номер за подписью Твардовского (№1) попал в руки читателей, либералов-западников там уже не было. Хотя «прощальный выстрел» они все-таки произвели: опубликовали в конце номера рецензию на книгу Майи Бессараб об авторе знаменитого русского «Толкового словаря» Владимире Дале. В своей книге Бессараб с восхищением писала о патриотизме Даля, его любви к своей родине. Например, описывая эпизод, когда Даль был награжден «Владимирским крестом с бантом» за то, что помог русской армии переправиться через Вислу, чтобы подавить польское восстание (он придумал выстроить из пивных бочек плавучий мост, а когда на него ступила польская кавалерия, уничтожил его), автор книги писала:
«В годы, когда казенные лжепатриоты до такой степени затаскали самое слово „патриотизм“, что честному человеку было совестно его произносить, нужен был патриотизм воинственный, от самого сердца идущий, чтобы просто и ясно сказать солдату: „Земля русская, Отечество наше обширнее и сильнее других земель. Гордись и величайся, что родился ты русским“.
Автор разгромной рецензии в журнале весь пафос своей статьи посвятил тому, чтобы оспорить эти слова и доказать, что у этого «воинственного патриотизма» есть и другие имена, имея в виду фашизм. Вообще это была главная «фишка» либералов: уличать патриотов в склонности к фашизму (впрочем, почему «была»: это присутствует в их умозаключениях по сию пору). Причем либералы испытывали неприязнь абсолютно ко всем проявлениям патриотизма, включая даже тот, что был почитаем в их любимой Европе – к воинской славе. Как верно отметил уже в наши дни политолог А. Ципко: «У либералов-шестидесятников присутствует беспочвенность, выброшенность из русской истории».
Далее позволю себе привести его же сравнение взглядов двух противников советской власти: русского философа Николая Бердяева и советского историка-медиевиста Арона Гуревича, поскольку это имеет непосредственное отношение к данной теме. А. Ципко пишет:
«Бердяев утешается тем, что Русская православная церковь все же выстояла, что народ все же не забыл о вере, что за новым советским патриотизмом проглядывает старый российский. Потому Бердяев поддерживает Сталина там, где видит тенденции русификации СССР. Гуревич, напротив, порицает Сталина за то, что он „подменил идеи марксизма и пролетарского интернационализма идеями националистическими, идеями патриотической мифологии“...
Но в отношении к государству, к армии, к человеку в мундире у типичного шестидесятника эмоции, страсти, обиды берут верх над разумом. Наверное, и победы Суворова и Кутузова являются для Гуревича всего лишь патриотической мифологией из-за его антимилитаризма. Мир мундиров, погон, побед для него не существует. Его душа такой мир не воспринимает.
Для дореволюционного российского интеллигента Бердяева, напротив, несмотря на его анархизм, его бунтарство, победы даже чужой для него Советской армии значат многое. Ибо он никогда не может расстаться с исходной почвой, личной причастностью к российской истории.
И в этом еще одно коренное отличие дореволюционного российского мыслителя от советского ученого-шестидесятника. Патриотизм, русское самосознание помогают Бердяеву одолеть мыслью ненависть и к Сталину, и к его системе.
Бердяев признается, что самой трудной для него проблемой было отношение к Сталину и к советской России в годы войны. С одной стороны, это была власть, которая опиралась на чуждую ему коммунистическую идеологию, власть, отнявшая Родину, возможность общаться с русским читателем. С другой стороны, Бердяев вынужден признать, что «советская власть» является «единственной русской национальной властью», что, в сущности, «никакой другой нет, и только она представляет Россию в международных отношениях». Бердяев признавал, что эта власть осуществляет «государственные функции» в жизни российского народа.
Типичный шестидесятник не хочет видеть, что эта ужасная сталинская система все же выполняла государственные функции, учила детей, обеспечивала безопасность граждан, создавала эффективную систему здравоохранения, в конце концов, обеспечивала безопасность границ.
У дореволюционного интеллигента, оказавшегося не по своей воле после Октября на чужбине, как исповедовался Бердяев, «сердце сочится кровью, когда я думаю о России». А для советского интеллигента нет России, нет «трагедии русской культуры», нет «мучительной русской судьбы»...
Гуревич рассказывает много о дружеских отношениях с советским философом Владимиром Библером... Тот не только сформулировал кредо веры, выразил философию подлинного шестидесятничества, но и оказался тем живым мостом мысли, связавшим миросозерцание подлинных шестидесятников с демократами и либералами 90-х годов и начала ХХI века. Библер писал тогда, что в России не только не стыдно бороться с государственничеством, но и необходимо. Именно эта философия, согласно которой в России порядочный человек не может быть ни государственником, ни патриотом, как раз и сближала шестидесятников...»
Однако вернемся в начало 70-го года.
Два месяца спустя после «зачистки» в «Новом мире» очередь дошла и до такого важного пропагандистского органа, как Гостелерадио: в кресло его председателя сел державник Сергей Лапин, который некогда уже там работал (в 1944–1953 годах он был заместителем председателя Комитета по радиофикации и радиовещанию), а в последние годы возглавлявший ТАСС.
Было укреплено и Госкино, куда начальником Главка по выпуску художественных фильмов был назначен Борис Павленок – еще один выдвиженец из Белоруссии (до этого он семь лет был председателем Госкино в этой республике).
Однако, дабы не давать большого преимущества одной стороне, власть бросила «кость» и противоположному лагерю: в октябре 1970 года произошли кадровые перестановки в патриотическом журнале «Молодая гвардия». Вот как об этом вспоминает работник журнала В. Петелин:
«На Секретариате ЦК КПСС отчет главного редактора журнала Анатолия Никонова заслушали Брежнев, Суслов и другие партийные руководители. Решение было суровым – Никонова и Петелина обвинили во всяческих „грехах“. Никонова перевести главным редактором журнала „Вокруг света“, а Петелина – временно главным редактором журнала „Славянофильство“, подвел убийственный итог обсуждению всезнающий Суслов. Вскоре пришел новый редактор – Феликс Овчаренко, инструктор ЦК КПСС: ему поручили „выправить“ линию журнала, сделать его по-настоящему советским...»
Отмечу, что Овчаренко недолго возглавлял журнал – меньше года. Вскоре он заболел раком и скоропостижно скончался. Во главе «Молодой гвардии» встал многолетний сотрудник журнала державник Анатолий Иванов (автор романов «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов»).
Между тем все эти рокировки не были случайными, а являлись следствием той обстановки, которая складывалась в мире вокруг Советского Союза. После чехословацких событий Запад хотя и осознал, что советское руководство умеет проявить жесткость, однако не собирался отказываться от своей стратегии нагнетания напряженности. Только теперь она стала выглядеть более гибкой: западные стратеги «холодной войны» стремились совмещать оборонительные акции с наступательными. Например, в апреле 1970 года США подписали с СССР Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ), а ФРГ в августе – Договор о признании послевоенных границ в Европе, положивший начало серии договоров ФРГ с восточноевропейскими странами.
